Пусть будет просто зарисовка

Птицелов  проспал до самого вечера. Из беспечных сновидений его вытащил бойкий спор в гостиной. Говорил один из близнецов и девушка с незнакомым, нежным, как песня зяблика, голосом. Смысл спора ускользал, но тон у обоих был крайне взволнованный. 

Вставать не хотелось, не хотелось возвращаться к делам. Томаш лежал, лениво прислушивался к голосам, рассматривал комнату. На крючке у двери висело белое, почему-то очень знакомое вышитое полотенце, комод и стол явно покрывали морилкой и лаком - вышло богато. Печь тоже нравилась: каждый красный кирпич был отмечен причудливым черным вензелем двух видов. Если б Птицелов разбирался в музыке, он бы знал, что это скрипичные и басовые ключи. 

Картины оказались очень разные. С одной на него строго смотрел король Кавен в парадной мантии (кто же вешает короля у кровати?), другая, более уютная, радовала красными и зелеными яблоками. 

Сумеречный свет, падающий из приоткрытых штор, гладил одеяло. За окном виднелись только черные ветки деревьев - много сплетающихся черных веток на сером фоне.

Вернулись давно забытые воспоминания об отчем доме, о запахе стиранной в травах, чуть влажной постели. О детстве. Вспомнилась мать, по-утрам ласково будившая Томаша в школу. Вспомнился приятный холод половиц, когда опускаешь на них горячие из-под одеяла ступни и бежишь к рукомойнику, быстро, спасаясь от зябкого утра. Мать только растопила печи, но пока тепло не пошло в дом, ты лезешь в рукава отцовской телогрейки и сидишь, нахохлившись, за столом на кухне, ждешь, когда мать вытащит из печурки горшок с дымящейся кашей. Тебе совсем не хочется в школу, а хочется обратно в кровать досматривать увлекательные сны. И позже, к примеру, через полчаса, поев, собравшись, и слегка подсобив по хозяйству, притащив воды из колодца и задав курам пшена или ещё что по-мелочи, ты уже весело скачешь с котомкой по главной улице Южных Чуч, надеясь встретить кого-нибудь из друзей. В детстве у Томаша были друзья...

На минуту мечта о птице показалась Птицелову жалкой. Мог бы, мог, дурак, стать гончаром, пекарем, да даже художником, кем угодно. Мог, мог жить в своём доме и спать на мягкой перине и мог, мог иметь добрую жену, вкусный ужин и мирный сон. Мог. Если бы не Таллиган, проклятущая картина. За минуту он представил свою другую жизнь и даже не одну. Успел примерить чужую одежду и поспешно скинуть её прочь, устыдиться собственных мыслей и кротко, извиняющемся жестом, погладить перо в кармане.

Просто он очень замаялся за этот сезон. Устал. Надо выбросить все из головы, вернуться на лодку и плыть в Гавань. А там, пешком или на бричке, если повезёт найти попутную, - к матери. Отдохнёт, и по новой. Никогда ещё Томаш так не хотел домой... 

Эпизод из новой главы "Берег Птицелова"