Унылый пост про унылый текст. Маленькие трагедии

Нас всюду подстерегают трагедии. Народов, племен, общин, поселков, белой расы со своим бременем, желтых, черных (политкорректно, не?), особенно сильные - голубых, красных индейцев, фиолетовых алконавтов. Всех, с ка, угнетают, убивают, насилуют - тираны, сатрапы, людоеды, хищники, чужие, Магнето (что за хуй, кстате?). Никому. Повторяю, НИКОМУ - не дают спокойно прожить ничтожные средние шестьдесят пять лет. Постоянно думают, как бы присунуть за щеку, как бы помучить, не дать еды, потрахаться,  не дать выразить свое пустое и глупое мнение, обобрать и расстрелять из наганов. Этот ужас,  ужас творящийся на этом пыльном шарике - ошеломляет. 

Посему, я сочиняю, НА ОСНОВАНИИ ДНЕВНИКОВ ОЧЕВИДЦЕВ, свой тихий, бездарный и унылый труд под названием Скучный декабрь. Что бы эти сволочи, мерзавцы, мрази и подонки, наконец ОСОЗНАЛИ и провалились в геенну огненную и нужники, из которых вылупились.

Действовал уговор только до Города, о чем Леонард строго предупредил старуху.  Его желание  вернуться домой было неумолимо. Там был покой, а может быть и радость, думалось отставному флейтисту, ведь не стал бы божий вестник обманывать его в такой безделице? Какой резон Его святейшеству, легко извлекающему сикер из пустоты, заливать простому смертному? Никакого.

- Да черт с тобой, чахотка, - легко согласилась предводительница армии потаскушек, узнав, что следовать пути от Города до места назначения не составит труда. – До Города, так до Города. Иди вон, сейчас Базилю подмогни. Не то до красных докукуем здесь.

Потеряв с этими словами всякий интерес к собеседнику, старуха, повернулась к опекаемым девицам, где сходу выдула стопку тминной водки.

«Вот тебе, господи, и баба! Курва чистая» - подумал музыкант, направляясь к возчикам. Те, водрузив колесо на его законное место, красные от усилий, покуривали, готовясь ко второй части операции: подъему пианино.

«Чисто унтер какой!» - продолжил свои размышления Леонард, - «А чего бегут-то? Чего на месте не сидится?»

Вопрос был неосновательным. Бегство, ставшего передвижным, борделя из Киева было закономерным. Расползающееся как манная каша Белое движение, не выдержав объединенного натиска Красной Армии и летучих банд Махно, исторгало потоки беженцев, по разным причинамразлетавшихся из города стаями вспугнутых воробьев.

Позади  них били через Днепр пушки. Земля вставала  султанами. Пора? Пора! Бегите, голуби, бегите быстрей! Потому как через пару дней вступит на брусчатку новая власть. Ты вдруг окажешься лишним, может даже смертельным врагом, ну никак она не сможет видеть тебя живым. И выведут вежливо, а может и взашей погонят прикладами, потому что ты уже чужой. Станет строй против дерева, чтобы не рикошетило. И скомандует кто-то усталый и привыкший ко всему. Пли! А ведь не почувствуешь ничего! Ничего не ощутишь в этот миг, только удивление – все, что тебе останется. Удивление, да небо в стылых глазах. Так было. И не было никакого выхода, как брести в снегу, с одной лишь надеждой, что где-то там, за белыми горизонтами, ты станешь для кого-то своим.

Но,  если другие просто бежали, куда глаза глядят, то отступление заведения мадам Фраск было полностью спланированным и по-военному упорядоченным. Дом на Фундуклеевской, до этого момента взрывавший ночную тишину треньканьем фортепьяно, граммофона и непотребным смехом веселых девиц, погас и остыл. Погреба его опустели. Фикус, встречавший посетителей в приемной комнате, сгнил в нетопленом помещении.

Если случайный наблюдатель смог бы видеть триумфальное отступление мадам Фраск из Киева, то был бы поражен видом солидного швейцара Василия Никодимыча, щеголявшем ранее в красном генеральском мундире с позументами. Который с двумя говяжьими ногами под мышкой, догонял уходившие возы.

Красивый швейцарский мундир к этому моменту канул в небытие, замененный блестящим от жира и сажи тулупом. А его владелец, пораженный переменами, напоминал карася на леске, выпученными глазами оглядывающего новый верхний мир дышащих кислородом. Во рту у него торчал выделенный от щедрот мадам Фроси огрызок сигары.

Как водится, прилагаю отрывок из текста свидетельствующий о СТРАДАНИЯХ И ТРАГЕДИИ.