Времена жизни

1. Весна. Мать
Холодно, мама.
Вскипает отвар брусники.
Вместе, обнявшись, под плед – и молчать, молчать…
Смотрит в окно кто-то темный и многоликий,
в лапах его повилика и молочай.
Шепчет:
«Возьми! 
Вот дендритовые агаты,
сладость цукатов, весны долгожданной суть!
Сдайся, пока не созрели твои стигматы,
ведь от любви даже кукольные солдаты
не защитят, мой мальчик, и не спасут.
Ангел мой, ты ведь безгрешен и непорочен.
Свет мой, ты будешь безоблачный и ничей…
(от гулких звуков пульсирует позвоночник,
будто бы я погружен в ледяной ручей).
Чем ты спасешься, десятилетний мальчик?
Не обзавелся ни шкурой, ни чешуей…»
Я обнимаю маму, и мама плачет,
обвивая меня отчаяньем, как петлей.
Холодно в доме.
На кухне часы стрекочут,
отблеск лампады плещется, как блесна…
Долгие выдались в этом апреле ночи.
Страшная выдалась в этом году весна.

2. Лето. ЛюбимаяСпи, мое лихо, в затоне тягучей лимфы.
Не доверяй заклятиям и словам.
Это ведь с языка покатились рифмы,
будто бы из дырявого рукава.
Будто бы есть в достатке холста и пряжи,
значит, осталось пустое – скроить да сшить.
Только все сыплется, сыплется пух лебяжий
из неприкрытой прорехи моей души.
Вспыхнет закат, и шкалу перекрасит цельсий,
солнечный обруч опустит в сухой ковыль.
Не собирай крапиву, ты слышишь, Эльза?
Мера для однокрылых – картечь и пыль.
Сердце – как пустошь, пожаром июля выжжено.
Алой волной заливает пустую высь.
Так поджигай тоску мою, горе рыжее.
Отворожи, беда моя.
И не снись.

3. Осень. ДочьБлизится осень.
Нет времени для чудес.
Море отхлынет, к донжону подступит лес,
рощи давно отцвели, но не оскудели.
Вложено в губы слово – так им владей.
Чем тут поможет стареющий чародей?
Что я исправлю, Элли?
Сколько попутно не сделал и не сказал…
Ведь у тебя мои скулы, мои глаза,
в робкой улыбке мерещится что-то лисье.
Не возвратится к началу моя печаль.
Вдоль по дороге из желтого кирпича
ветер погонит листья.
Звезды, как бисер, просыплются из ковша.
Вновь ураган повлечет за собою шар,
перелистав сезонов моих страницы.
Время дряхлеет, эпоха идет на слом.
Сколько бы раз ты ни щелкала каблуком –
чудо не повторится,
эта усталость гнездится внутри меня.
Город капитулировал и полинял,
нет изумрудов на башнях – простые камни.
Время течет ручьем, и теперь ничье.
Так засыпай и не бойся, дитя мое!
(черная тень заслоняет пустой проем)
...я закрываю ставни.

4. Зима. Смерть
Был берестою, а стал лоскутом шагрени.
Льдом обернулась вода, и пришла беда.
Где ты, моя погибель, глаза оленьи?
Кротко вздыхаешь, целуешь мои колени,
спрашиваешь тревожно: «сегодня, да?..»
Я отступаю за грань своего молчанья,
в стылую млечность, безмолвный полярный круг.
Вьюга неистово люльку души качает,
ломкие льдинки выскальзывают из рук,
рушатся айсберги, рифы, архипелаги –
в бязь одеяла, стихов снеговую вязь.
Я набираю в ладони осот и ягель,
и подзываю четвертую ипостась…
Стали полнее ночи, восходы реже,
катится память, как ржавое колесо.
Это такая леность, такая нежность –
спать под твоей дохою, и видеть сон,
как зеленеют луга, зарастают раны,
как это страшно и странно – любить взахлеб.
В этом сезоне зима наступает рано.
Смерть наклоняется.
Молча целует в лоб.

…сладко и холодно...
больно и холодно, мама…