Сама виновата

Неоднозначная сцена из "Нетореных троп", из-за которой героиню, книгу и автора критики долго и методично закатывали в асфальт. Но мы, как стойкие ростки, выжили и вымахали в огромный развесистый дуб в 68 алок. Скучаю по этому тексту. Писать его было пускай и сложно, иногда и вовсе больно, но очень увлекательно.

– Сегодня полнолуние – устроим что-нибудь эдакое? – заговорщически шепнул ей Петрас. – Можем призрака вызвать: моего отца, твоей мамы или знаменитого воина.

– Сеанс шептания мёртвым? – едва не в полный голос удивилась Лайсве.

Петрас шикнул и указал глазами на Вея:

– Только мы с тобой. Ты ведь хочешь?

Лайсве закусила губу, раздумывая. Неучтиво тревожить мёртвых понапрасну. И всё же... может, удастся попросить прощения? Она старалась держаться и не думать, но чувство вины не оставляло её. К лучшему, если Вейас этого не увидит.

Внутренний голос зудел: «Ты даже не представляешь, какими опасными могут быть взрослые игры». Лайсве дёрнула головой, гоня прочь дурные мысли. Нужно попробовать, узнать, не трусить хотя бы один несчастный раз в жизни. Она сильная, она справилась с варгами, она уймёт кузена, если всё зайдёт слишком далеко.

– Давай, – Лайсве сжала под столом ладонь Петраса.

Он опустошил последний кувшин с вином и с сожалением заглянул на дно.

– Вот незадача! – кузен пихнул сидевшего от него по другую руку Вейаса. – Не рассчитал, что это вино под крольчатину так хорошо пойдёт.

– Выпей моё, – брат передвинул к нему полную до краёв кружку.

Ни к еде, ни к вину он так и не притронулся, угрюмо хохлясь весь ужин.

– Съезди-ка лучше к винарю и привези ещё, – уже не так радушно процедил Петрас. – Съезди, говорю!

– Уже за полночь. Меня даже за городские ворота не пустят, – замотал головой Вейас.

– Дашь им денег, они тебя ещё и в зад поцелуют, – Петрас швырнул ему кошелёк.

Казалось, воздух между ними вот-вот вспыхнет и подпалит льняную скатерть.

«Пожалуйста, сделай, как он просит, – взмолилась Лайсве. – Не порти всё в шаге от победы».

«Ты продалась за тряпки и побрякушки!» – разочарованно воскликнул он.

– Вейас?! – только когда услышала собственный голос, Лайсве поняла, что заговорила вслух.

– Иду уже!

Брат с шарканьем отодвинул стул и удалился, не оборачиваясь, даже не ответив на её мыслезов. Захотелось броситься следом и помириться, но за Веем уже захлопнулась входная дверь.

Лайсве вымучено улыбнулась, пытаясь скрыть смятение. Петрас – благородный Сумеречник и чтит Кодекс. А Кодекс строго-настрого запрещает обижать женщин, тем более из своего рода. Ну, обнимет кузен и поцелует пару раз после вызова призраков – Лайсве потерпит. А потом мрачный братец вернётся, и она объяснит свои чувства им обоим.

Петрас поднялся из-за стола и, галантно взяв её под локоть, повёл в гостиную.

Они сдвинули в середину комнаты медвежью шкуру. Лайсве уселась сверху. Петрас нашёл кусок мела и принялся выводить на полу узоры: большой круг, внутри человек в полный рост с вытянутыми в стороны конечностями, в пустых секторах по бокам обозначения четырёх стихий, между ногами знак смерти – перевёрнутый анк, и птица над головой – символ души. Лайсве знала это по книгам, а ещё из того, чему обучали Вейаса. Его уроки проходили не в пример интересней и серьёзней, чем её рукоделие и танцы. Вот бы и её когда-нибудь допустили до подобных таинств.

Петрас расставил у ладоней, ступней и головы человека толстые свечи с вырезанными на воске рунами, по секторам раскидал коричневые осколки янтаря. Лайсве подобрала один и провела пальцем по шершавой поверхности.

– Нравится? Можешь оставить, – подмигнул Петрас.

Лайсве улыбнулась и спрятала любопытный камушек за пазуху. Кузен сбегал на второй этаж и принёс гладко обтёсанный ольховый посох. Круглый набалдашник тоже был из янтаря, более ценного, зелёного, отшлифованного, с застывшим внутри пауком.

– Правда, красивый? – проворковал Петрас, любовно поглаживая набалдашник. – Последний подарок отца.

Лайсве снова улыбнулась.

Старый лорд Гедокшимска умер неожиданно. По слухам, его преследовал мстительный призрак, которого он пленил. Призрак свёл лорда с ума и вынудил выброситься из самой высокой башни Будескайска. Хотя поговаривали, что Петрас, обретя силу, подтолкнул родителя к краю, желая поскорее получить титул и власть.

Лайсве не верила сплетням. Лорд Гедокшимска гордился своим единственным отпрыском. Вейас даже жаловался, что завидует Петрасу: лорд Веломри скупился на похвалу, лишь качал головой и поджимал губы, когда отец Петраса хвастался успехами сына. Только напористые манеры и самоуверенный тон портили безупречный образ наследника Гедокшимска.

Петрас закрыл глаза. Полился речитатив, из которого нельзя было разобрать ни слова. В такт ему по центру звезды стучал посох.

– В ритуальной одежде было бы проще, – кузен закончил заклинание и открыл глаза. – Ладно. Один призрак – не полчище. Есть что-нибудь, что принадлежало тому, кого ты хочешь вызвать?

Лайсве кинулась перебирать вещи на кровати. В старых лохмотьях завалялся гребень.

– Подойдёт?

Петрас повертел находку в руках, снял тёмный волосок и поднёс к лицу, внимательно изучая.

– Вот это точно подойдёт, – кузен кивком велел, чтобы Лайсве села обратно на шкуру. – Давно она умерла?

Он поднёс волос к свече. Тот скукожился, издав не слишком приятный запах, и истаял без остатка.

– Несколько дней назад. Думаешь, получится? – засомневалась Лайсве.

Без Вейаса стало неуютно, словно она лишилась брони, защитника и смелости разом.

– Чем меньше срок, тем проще. А если она умерла не своей смертью, точно явится: они тогда плохо на Тихом берегу приживаются, – кузен сложил руки на груди. – Главное, сиди смирно и не пугайся: это их заводит. Если что, я смогу тебя защитить.

Он подмигнул, словно хотел добавить: «Не то что твой братец-слабак!» Лайсве с трудом сдержала неприязнь.

– Как её звали?

– Айка из Тегарпони, – собралась с духом она. – Она видела меня в мужском наряде и думала, что я парень. Боюсь, в платье она меня не узнает.

– Мёртвые не видят одежды, только душу.

Петрас вынул из рукава ритуальный кинжал с волнистым лезвием и полоснул себя по запястью. Янтарь набалдашника впитал кровь, потемнел и замерцал багровыми сполохами. Кузен выпрямился и ударил посохом в центр пентаграммы:

– Светом и тьмой заклинаю, духа с той стороны призываю, завесу пройди, плоть обрети!

Свечи мигнули и погасли. Даже угли в камине тлели не так ярко. На уши свинцовой тяжестью давила тишина. Стало зябко. Лайсве сдавленно выдохнула – изо рта вырвались клубы пара.

Мучительно долго ничего не происходило. Но вдруг стукнула об притвор дверь, заскрипели половицы. Лайсве стиснула зубы, чтобы не дрожать. Петрас положил руку ей на плечо в знак поддержки.

Из самого тёмного угла, до которого не доставал свет камина, приближался тускло-зелёный огонёк. Он разросся, обретая чёткие очертания, замер в центре пентаграммы и мигнул. На его месте показалась прозрачная фигурка той, что и при жизни была похожа на бестелесного призрака. Вокруг её тонкой шеи обмоталась золотая нить, второй край которой был привязан к посоху кузена. Почти как у невольницы или у зверя на цепи.

– Только быстро, – Петрас подтолкнул Лайсве вперёд.

– Айка, пожалуйста, прости меня, – затараторила она, с трудом преодолевая наползающий липкой пеленой страх. – Я не хотела вам зла, не хотела, чтобы тебе отрубали руку и гнали отовсюду, не хотела, чтобы ты голодала, а твоих товарищей вешали. Мне так жаль, что вы умерли. Как ты там?

Призрак склонил голову набок и посмотрел печальными, измученными глазами. Лайсве глубоко вздохнула, выпустив изо рта кольца густого пара. Он оседал на лице, смешиваясь с каплями ледяного пота.

– Зачем ты тревожишь меня? – без интонации заговорила Айка. – Разве ты не знаешь, что пустые извинения никому не помогут?

– Знаю, но... – Лайсве поступала эгоистично, но слишком больно было терпеть: – Вина за ваши страдания не даёт мне покоя. Пожалуйста, ведь это ничего не стоит – лишь пару слов!

Зеленоватый отсвет призрака полыхнул ярче. Золотая нить истончилась.

– Когда я спасла тебя, то думала, что на Тихом берегу встречу брата и отца с мамой, но здесь холодно и пусто, – её голос усилился, но звучал всё так же неестественно глухо, без тени эмоций. – Мы скитаемся вдоль Сумеречной реки одинокими странниками, не узнаём друг друга, ни дотронуться, ни поговорить не можем. А река не течёт, не катит свои воды к перерождению. Мы заперты в её круге – ни назад, ни вперёд тронуться нельзя. Прозябаем. И будем прозябать вечность. Ты за это просишь прощения?

Могильный холод пробирался под кожу, кровь стыла в жилах. Под гнётом ужаса мысли шевелились едва-едва.

– Прости...

– Перестань извиняться! – бесплотный голос взвился до крика и хлестнул по ушам.

Золотая нить оборвалась. Зелень полыхнула так, что Лайсве на мгновение ослепла, а когда вновь смогла видеть, призрачная фигура освободилась и понеслась прямо на неё. Айка зависла в дюйме от лица Лайсве и дохнула смрадным тленом. Колени задрожали.

– Нам обещали, что он придёт и сделает мир лучше для всех, даже для мёртвых. Но его нет. Есть только твой бог, тот, что забился в нору и трясётся от страха и обид. Найди его и вытащи оттуда. Заставь стать нашим богом, милостивым и всесильным. Заставь спасти всех нас. Следуй за Северной звездой, ведь ты и есть…

– Я не понимаю, – просипела Лайсве. – Я не...

– Ты божественный посланник! Почему ты не ищешь его?! – призрак с гулом прошёл сквозь неё.

Окатило болью и ужасом Айки перед смертью, робкой надеждой, что на Тихом берегу будет лучше, разочарованием оттого, что ничего не сбылось, и разъедающей пустотой изнутри, которая уносила всё хорошее, оставляя лишь горечь и ненависть.

Ноги подкосились. Руки дёргались и выкручивались.

– Дух неупокоенный, странник стороны, вернись к себе, отчаянный, оковы разорви, – послышался сухой речитатив Петраса. – Пройди путями тайными, обряды соверши, от скверны отмщения свой Атман отдели.

Лайсве обмякла. Каменной глыбой навалилась апатия и усталость.

– Я же предупреждал: не показывай эмоции. Мёртвые всегда этим пользуются, – посетовал Петрас.

Она глотала ртом воздух, пытаясь отдышаться. Кузен зажёг свечи и стёр пентаграмму, принёс одеяло с подушками и помог Лайсве устроиться поудобнее.

– Выпей – полегчает.

Петрас сунул ей под нос откупоренную флягу. Оттуда разило крепкой настойкой. Лайсве с трудом заставила себя сделать несколько глотков. Напиток обжёг внутренности, убил могильный холод и разогнал застывшую в жилах кровь.

– Спа-спасибо, – прохрипела Лайсве. В мысли вернулась ясность, а вот тело, наоборот, покачивало на волнах – совсем развезло. – Не говори Вейасу...

– Только между нами, наш секрет, – Петрас взял её за руку и принялся поглаживать тыльную сторону ладони большими пальцами. – Эта девочка единоверка из тех, что мы недавно повесили? Я сразу понял, что это они тебя обидели. Не вини себя ни в чём и не бери в голову их бредни. Они сами сделали свой выбор и поплатились за это – всё по справедливости.

Его тёмные глаза были почти такого же цвета, как у Айки, но оттенок – беззвёздной зимней ночи, холодной, не знающей пощады. Петрас не поймёт этой беды, вот Вейас бы понял, в ночь после казни он чувствовал почти так же.

Кузен придвинулся ближе и, мягко коснувшись её щеки, повернул лицо Лайсве к себе. Тяжёлый взгляд нацелившегося на добычу хищника завораживал. Запах, терпкий и горький одновременно, обволакивал. Свет померк.

Сладкий вкус молодого вина проник в рот вместе с требовательными движениями губ. Пальцы очертили контур выреза на платье, горячая ладонь скользнула внутрь и принялась поглаживать грудь. Страх тошнотворным комом подступил к горлу.

– Нет! Оставь! Что ты делаешь?! – оттолкнула кузена Лайсве.

– И что же такое я делаю? – промурлыкал Петрас, вдавливая её в пол, и снова поцеловал. – Скажи мне, что же я делаю.

– Зачем? – простонала Лайсве. Сил бороться не осталось. Подлец всё рассчитал с самого начала! – Ведь я даже не красивая!

– Глупая, – рассмеялся он, развязывая пояс и стягивая платье с её плеч. – Есть камни яркие на вид, но на поверку они оказываются лишь крашеными стекляшками. А есть такие, что прячутся в самых недоступных скалах. Без огранки их трудно оценить, но оттого они только дороже. Диковинка, редкость – разве можно сравнивать их с безделушками, которые найдутся у каждого?

Слабая, постыдно уязвимая, она не могла ни вырваться, ни дать сдачи.

– Я для тебя всего-навсего редкий камень? – просипела Лайсве.

– Наиредчайший.

Нет-нет! Она не безвольный камушек в его посохе! Она человек!

Петрас облизывал её шею, больно прикусывая кожу. Стянул платье ниже, оголив грудь. Неприятный холодок усилил ощущение беспомощности.

– Твоя красота завораживала меня ещё в детстве, – приговаривал кузен жутковато хриплым голосом. – Я каждый день отправлял прошения в орден, чтобы нас соединили брачными узами, а когда пришёл отказ, повсюду искал подобную тебе. Но такой больше нет: ты одна в своём роде. И теперь, когда ты сама пришла ко мне, я не упущу этот шанс. Ты будешь моей. Тебе понравится – обещаю.

Петрас так больно сжал её грудь, что Лайсве не выдержала и вскрикнула:

– Не надо! Как же Кодекс?

– О, у нас всё будет по Кодексу. Ты забеременеешь от меня, и ордену придётся согласиться на наш брак. Женщина принадлежит отцу своего ребёнка, кажется, так говорится в этой одряхлевшей книжонке?

Благородный ублюдок! Орден прогнил изнутри, гниль в душе каждого. Они хуже, много хуже демонов, которых так безжалостно истребляют!

Петрас скользнул ладонями по её ногам вверх, до бёдер задирая юбку.

– Вейас! – отчаяние придало сил.

Лайсве пихнула кузена коленкой под дых. Он откатился, корчась от боли. Она рванула к двери, поправляя на ходу платье. Слишком медленно – Петрас догнал и опрокинул на пол.

– Строптивая кобылка, но так ещё пикантнее. Представляю, какой страстной ты станешь, когда я тебя объезжу.

Его дыхание обжигало ухо.

– Вейас! Вейас!!!

Лайсве вырывалась из последних сил, лягалась по ногам. Ногти, ломаясь, оставляли царапины на груди насильника. Зубы впились в тянувшуюся к горлу руку, привкус крови заглушил гадкую сладость во рту. Только всё без толку!

Петрас навалился сверху и прижал её к полу, полностью обездвижив, снова задрал юбки и грубо раздвинул колени в стороны.

– Брат тебя продал за поддержку в ордене. Смирись, для тебя это тоже лучший выход. Я же не какой-то там шакалёнок.

Его запах, его прикосновения уничтожали саму её суть, губили душу. Он расстегнул штаны. Лайсве зажмурилась.

«Брат мой, Ветер, помоги! Если ты есть, помоги! Хоть кто-нибудь!»

Петрас вдруг завизжал и откатился в сторону. Что-то загрохотало вдалеке.

– Я же предупреждал: либо всё происходит по её воле, либо не происходит вовсе! – разъярённый голос Вейаса заглушил скулёж кузена.

Лайсве открыла глаза. Брат опустился возле неё на колени, рывком оправил платье и помог подняться. Она прижалась к нему и расплакалась:

– Прости, я больше никогда…

Он здесь! Весь этот ужас останется лишь дурным сном!

– И ты прости, я… – брату тоже не хватало слов.

Он ласково гладил её по волосам и целовал в лоб. Вейас защитит от всего, даже от себя самой!

– Ни с одним мужчиной! – шептала она, напитываясь его силой и запахом. – Тебя буду слушать!

– Ты должен был уехать к винарю! Просто отвернуться… – прохрипел Петрас. Из носа текла тоненькая струйка крови. – Дурень! Я бы сделал из тебя рыцаря. Без меня ты пустое место.

– Не нужны мне подачки от навозных жуков вроде тебя! – сплюнул Вейас и приставил указательный палец к виску. – Больше ты меня не запугаешь. Я лучше тебя, сильнее и в тысячу раз умнее.

Его зрачки расширились: он использовал дар. Кузен снова взвыл и заметался, обхватив голову руками. Мыслеклещи? Да это одна из высших боевых техник! Когда Вейас успел ею овладеть?

– И сестрой расплачиваться я тоже не собираюсь! – Брат приподнял её лицо за подбородок: – Переоденься и собери вещи – мы уезжаем.

Лайсве побежала наверх. Хотелось смыть позор и страх, вычеркнуть из памяти Петраса и все его прикосновения. Лайсве рванула с себя мерзкое платье. Оно треснуло по швам и разлетелось лоскутами. Она схватила костюм Петраса и поскорее натянула на себя. Повезло, что его ни разу не надевали. От запаха кузена мутило.

Штаны на смену, пара рубах, дублет и плащ. Если выстирать всё в болотной тине, будет вонять, но хотя бы не Петрасом.

Лайсве сунула одежду вместе с вещами брата в котомки, висевшие на спинке стула, и, перекинув их через плечо, сбежала вниз.

Вейас наблюдал, как кузен стонет на полу, не в силах даже натянуть штаны. Он когда-то казался ей красивым? Фу!

Отдав котомки брату, Лайсве заглянула на кухню и собрала в узелок остатки пиршества. В гостиной нашлись остальные вещи. Под руку попался дневник. Лайсве столько над ним корпела – жалко бросать. Ну и что, что его подарила эта скотина? Будет платой за то, что он тут устроил!

– Всё? – спросил Вейас, «отпустив» кузена. – Уходим.

– В Нордхейм собрался? – закряхтел тот, обливаясь потом. – Вэс – это химера. Только зря себя и сестру погубишь.

– Химер выращивают в тайном подземелье Эскендерии, – брат пнул его по ноге. – Только такой самовлюблённый зануда, как ты, этого не знает. Я убил короля варгов и победил тебя. Пока моя сестра со мной, я смогу отыскать демонову зверюгу, пускай даже придётся пройти семь врат Червоточин ради этого.

Лайсве снова прижалась к брату и поцеловала его в щёку. Вейас торжествующе улыбнулся, взвалил на плечи котомки и подпалил лежавшую у камина палку.

– Идиот! – выплюнул ему в спину кузен.

Брат подошёл к двери и распахнул её настежь. Палка коснулась растянутой на кольях белой шкуры. Огонь лизнул её, с треском вспыхнул и поглотил полностью. Воняло знатно!

– Прощай, кузен. Несчастливо оставаться! – крикнул Вей.