Рецензия на роман «Леналоа»
Книга отчаянно смешная и столь же страшная. Как обычно у Мерлина, это фантастика-мистика, сюр и феерия одновременно. Но, кроме того, это беспощадная жёсткая социалка. И, да простит меня автор за такую интерпретацию, книга о любви к людям. А также об их собственном понимании любви и о том, что они творят по этому поводу с собой и с другими.
В первую очередь поражает выбор героев – юных гопников, обитающих пока ещё не на самом дне общества, но где-то близко к нему. Все эти вчерашние подростки, колеблющиеся между выбором криминальной карьеры или работы на заводе, получились живыми и достоверными. Значит, автор сумел их понять – и воссоздать. Не знаю, чего это стоило Мерлину, но он решил эту сложнейшую задачу, которая, разумеется, была не только технической.
Роман начинается со смешной и фантастически нелепой сцены ограбления сорока двух китайцев, и кажется, что таким же смешным он будет и дальше. Главный герой выглядит комическим персонажем чистой воды, давая возможность уйти хоть в юмор, хоть в тонкую иронию.
— Л-Лена! Ты продинамил-ла меня, — Стриж ударил по струнам, вслушиваясь в звук криво взятого аккорда. Голос у него был сильный, зычный. — Но я тебя прощаю, Л-Лена! — тут он сделал паузу, придумывая рифму. — За что меня, как сивого коня! А верю, что наступит моя смена!
Стриж застыл, дивясь своему глубокомыслию. Из окна на втором этаже высунулась бабка, тоже, видать, приятно удивлённая рождению таланта.
Но очень быстро настрой меняется, и сквозь веселье проступает кромешный обыденный ужас. Заканчивается роман на мрачной ноте, и только эпилог, как выход за пределы очерченного круга, даёт какую-то надежду – скорее читателю, чем героям.
Дальше будут спойлеры, поэтому тем, кто не читал «Леналоа», я советую не портить себе удовольствие, закрыть рецу и открыть роман. Это шедевр, граждане. Мрачный он или нет, его обязательно нужно прочесть.
Я же с чистой совестью могу теперь пуститься во все тяжкие.
Поражает идея о том, что гопник – это низшая октава потенциального воина, не сумевшая развиться во что-то достойное. «Психологически, ты антипод жертвы. Прирождённый охотник. Без чувства страха. Без моральных терзаний», - говорит Стрижу Лена. «Кшатри был бы, хороший кшатри», - сожалеет бессмертный старик. В начале романа Стриж ещё не закостенел в выбранной форме: видно, как внутри него трепыхается и бьётся душа, как иногда она заставляет-таки Стрижа поступать правильно или мучиться угрызениями совести. Но эти порывы становятся всё слабее и реже, пока душа не сдаётся окончательно – и не предоставляет своего владельца судьбе.
Собственно говоря, всё это даже сказано в романе напрямую:
Очередная грозовая вспышка озарила Стрижа, приподнявшего светкину голову за волосы. За те три секунды, что прошли меж молнией и громом, Лена вдруг увидела, как он, живой и дружелюбный, хоть и не слишком совестливый, просит у прохожего мобилку «на позвонить» а потом убегает с ней в руках. Как он, не самый сообразительный в бытовом плане, но полный робингудских фантазий, сочиняет бестолковый план с паранджой по ограблению китайских туристов. Как он, веря, что вокруг — сон, лишает жизни нескольких человек. Как он опять убивает на Болоте, уже осознанно, но со скидкой на то, что в этом мире всё будто бы не совсем настоящее. Как он толкает бандита с балкона, повинуясь мгновенному импульсу и затем оправдывая себя, что убил не человека, а мразь. И, наконец, как он, уже неживой, тщательно продумал похищение, привёз Светку в место, символизирующее для него нечто важное и пригласил сюда саму Лену.
Когда прогремел гром, Стриж полоснул Светку по горлу острым, как бритва, ножом — не соврал, что отменно наточил. На Лену брызнуло влажным, и на мгновение ей подумалось, что это чердак начал протекать и пропустил дождь. Только в следующую секунду до неё дошло, что это светкина кровь — и то как-то фоном, потому что в центре её разума была только одна мысль: когда конкретно глуповатый гопник превратился в хладнокровного убийцу?
Что вообще за этим стоит? Идеология? Психопатия?
Это она его таким сделала?
(Лирическое отступление: заметно, что в этой книге автор стал больше объяснять читателю, больше проговаривать «в лоб». Например:
— Надя тоже интересная, — Стриж решил не играть в словесные игры. — Приколюхи любит всякие. И вещи продаёт в свободное время. Сначала даёт объявление на Волчке, типа «я бедная медсестра, приму в дар», а потом продаёт. Бизьнес!
Судя по тону, он искренне восхищался предпринимательской жилкой своей жены. Лена заметила себе, что она уж точно выше таких грязных методов. К слову, ни одно из совершённых убийств она в качестве «грязного метода» не рассматривала.
Для меня здесь последнее предложение лишнее – аналогия понятна и так, и эта мысль приходит в голову сама по себе. Но, как показывает практика, иной раз читатель может нуждаться в подсказке. Так что станем расценивать эти объяснения как проявление гуманизма).
Так вот, создаётся впечатление, что Стриж находится в том круге общества (откровенно напоминающем круг ада), в котором душе не место – здесь откровенно криминальные ценности, а о понимании, поддержке и тепле не стоит даже заикаться. И в силу этого его слабые порывы к добру не могут реализоваться. Среда виновата, быт заел, пролетарию нечего терять, кроме своих цепей, всё такое. Думаю, что и сам Стриж разделяет эту точку зрения.
В то же время, если присмотреться, что-то в этом мраке брезжит. В конце концов, друг Стрижа, Димка, хочет не грабежами заниматься, а идти работать на завод. Братишка Стрижа, Данька, ещё не заляпался в окружающей грязи – и явно нуждается в старшем брате. И, конечно, есть дед – на самом деле прадед, человек практически из другого мира, где была совершенно иная система ценностей.
Знаешь, только дед заставляет меня чувствовать себя человеком. Он даже девятое мая не празднует. Не любит. Говорит, в этот день больше войны, чем мира. На проспекте не танцы, а танки, на открытках автоматы вместо белых голубей. Это всё напоминает ему о том, сколько близких погибло под другими танками и автоматами. А голуби и красный мак... эт просто голуби и красный мак. Это надежда. Когда дед был в своём уме, он не смотрел телевизор всю майскую неделю. Каждый год так было. Слишком много военных фильмов, слишком много воспоминаний. Смакуют по телику куда больше стрельбы и смертей, чем радости оттого, что это всё, а-а-а-а, наконец закончилось!
И я в своём сне рассказываю: дед, я стал таким же убийцей, как те, что когда-то пришли разорять твою страну... мою страну. И что я, дескать, сделал это ради него самого. И дед не проклинает меня, не гонит прочь. Он плачет. Этот сильный человек, прошедший столько, сколько не снилось ни мне, ни тебе — голод, войну, смерти близких, болезни, чистки своих своими же... он плачет. И я во сне понимаю, что такой ценой деду мой... наш подарок не нужен. И просыпаюсь от кошмара.
Стриж иногда читает книжки, иногда начинает выражаться на удивление правильно – когда хочет произвести хорошее впечатление. Теоретически, у него вполне есть шанс выбраться в средний класс, приняв, например, предложение «ИП Сумкина» работать в магазине. А главное, у Стрижа всё-таки есть шанс сохранить душу. Если верить Розе, есть до самого конца.
Выбор Стриж всё-таки делает сам. Польстившись на все соблазны, которые ему предлагает среда, поддавшись воле ведьмы Лены – и всё равно добровольно.
Линия Лены, развивающаяся параллельно, подтверждает эту мысль. Лена из обеспеченной, вполне благополучной семьи, её любят родители, но она всё равно чувствует себя неприкаянной и чужой. Эта тонкая натура уходит не в криминал, а в магию – но разница, как показывает практика, невелика, а результаты примерно одинаковые.
Лене не повезло с учителями – один «так и не познал суть вещей», вторую последовательно разочаровывают «то Юлька, то Ленка, то Машка», и как-то так выходит, что никто не подсказал ей начать с власти над собой, а не над окружающими. В результате юная ведьма живёт в жутком, недружелюбном мире, сфокусировавшись на одной только его тёмной стороне. Как ученикам из суфийской притчи, райское яблоко показалось бы ей гнилым:
Лена аккуратно обходила чернильные лужи, ползающие по асфальту. Иногда над ними приподнимались сгустки, будто бы из мути выглядывали жирные лохнесские чудовища. Прохожие настороженно поглядывали на девушку, петляющую на дороге. Им-то что? Они не знают, что по земле скользят мёртвые пятна-лярвы. Не замечают они и тлеющий лишайник, лохматящийся по стенам хрущёвок, порождённый скукой бессмысленной жизни. Рой серой моли, облепивший крыльцо и козырёк бара «Пьяная Вишня» — и тот не видят.
Девушка не боялась: она тренировала то, что её наставница Афра называла Истинным Видением. Как-то раз Лена спросила у Афры, почему настоящее лицо мира такое жуткое?
— Жуткое? О чём ты? — подивилась тогда Афра, и Лена постеснялась уточнять. Решила, что наставница так намекает: шастающие по миру ужасы не должны пугать практикующую ведьму.
Лена «строит другой мир» и гордится собой, не задумываясь, отчего этот мир представляет собой грязное болото, а за ней самой таскаются духи-паразиты.
Они со Стрижом похожи намного больше, чем этого хотелось бы самой Лене. Оба, по сути, неприкаянные, никому не нужные подростки, не видящие выхода, что в метафизическим плане, что в самом что ни на есть реальном и бытовом.
Пусть они называют грани той стороны по-разному — Лимбом, Чистилищем, Хелью, Аидом, Иркаллой или Гинен — но все сходятся в одном: есть только наша земля, Ад и это слоёное междумирье посередине. Ту душу, что не сохранится в междумирье и не будет отдана на заклание демонам, пожрёт великое Ничто-и-Всё.
И при этом ни Стриж, ни Лена не являются чем-то особенным. Это не те книжные герои, которые отличаются от окружающих и потому стали героями. Совершенно обыденная пара: мальчик без особого ума и талантов, девочка с запросами. От этого ещё страшнее наблюдать за тем, как гопник становится серийным убийцей («Ему совсем не было их жалко, даже пацана. Он ведь их всех близко не знал»), а юная ведьма без тени сомнения приносит чужие жизни в жертву ради своего «творчества».
Сколько ещё таких же, как мы? Которым, если серьёзно, ваще пох? А что, если нас ваще большинство, и каждый думает - эти тупые правила, они не для меня? Но каждого что-то сдерживает. Типа вот такого долга перед Надями, дед-Лёшами или страха перед зоной?
Поэтому роман, конечно, намного больше, чем история Лены и Стрижа. В него вместился такой пласт реальности, к которому мы обычно стараемся не приглядываться. Но Болото существует, как и его обитатели.
Книга была бы беспросветной, если бы не эпилог. Не отворённая дверь – скорее намёк на то, что она где-то есть.
— И в чём, по-вашему, его главная ошибка?
«Он искал связи с Богом, вместо того, чтобы стать им самому», — мысленно ответила себе Лена.
— Он не верил в существование Рая.