Рецензия на роман «Проклятие Звёздного Тигра – I. Путь Круга»
Аллегории жизни, или Дорогу осилит идущий
Are you chasing every sunset?
Are you facing every fear?
Are you reaching even higher
When your dreams all disappear?
Charlie Fink & Luke Treadaway "Satellite moments"[1]
Штрихами рисуя космос, показывать жизнь. Рассыпая нотами слова, петь на струнах души. Подгружаясь в пыльную суть бродяг, говорить об искусстве. И, взяв старый холст, в привычной картине мира нарисовать новую - свою - Вселенную...
Думаете, невозможно?
Не для Мастера.
Книг на свете великое множество. Все они похожи друг на друга и отличаются друг от друга. Как создавшие их писатели. Как люди - каждый с неповторимым мировоззрением. И в современности, когда пишут все и всякий, нечасто встретишь Книгу.
А "Проклятие Звёздного Тигра" - именно Книга. Работа ювелира. Книга, в которой даже минела оживает. Книга, у которой есть душа. Книга, над которой смеёшься и плачешь. Книга, к которой возвращаешься снова и снова.
Потому что невозможно не думать над вопросами, которые она затрагивает. Невозможно не переживать за живущих в ней героев. Невозможно не узнать себя - в каждом из них.
И это тем удивительнее, что на страницах этой книги открывается совершенно уникальный авторский мир. Мир, который буквально кричит о том, что он - не тот, в котором живёшь ты, читатель. Мир, который бесконечно далёк и парадоксально близок. Как параллельная реальность.
Далёкое будущее, мир Тефриана. Действительность, защищенная Полем от неблагоприятных факторов внешнего мира. От вторжения и войны. От любого вида агрессии. Даже климатической.
К описанию мироустройства этой страны автор подошёл с изобретательностью, граничащей с буйством фантазии. Здесь и Поле живое, раненное последней войной; и нередкие среди обычного населения сверхлюди, невозмутимо, пусть и болезненно, путешествующие между материальным миром и ментальной реальностью (которые в произведении названы мирами Сумрака и Мерцания Изначального); и собственные флора и фауна, календарь, валюта, система измерений и даже (!) кухня. И время, описываемое здесь, - мирное, спокойное, так что малейшие колебания способны вызвать резонанс. И вызывают. В кругах посвященных. Потому как обычных жителей не касаются.
«Почему практичные люди убеждены, что зло всегда побеждает? Что умен тот, кто жесток, и даже дурак лучше умного, если он достаточно подл? Почему им кажется, что честь — это чувствительность, а чувствительность — это слабость? Потому что они, как и все люди, руководствуются своей верой. Для них, как и для всех, в основе основ лежит их собственное представление о природе вещей, о природе мира, в котором они живут; они считают, что миром движет страх и потому сердце мира — зло. Они верят, что смерть сильней жизни и потому мертвое сильнее живого.» [2]
Я думаю, что главная заслуга автора - это вклад даже не в создание целой реальности, живущей по собственным законам, а в ощущение мира, противоположное тому, что описано выше.
Потому как, открывая читателю свой - отличный от всех, сотворенных ранее, - новый мир, автор честно, искренне, с какой-то юной весенней верой хорошего человека, который - не профессия, вдохновенно накидал на старое полотно новых, своих собственных, красок к портрету такого мира: где побеждает правда, и нужно быть честными, и не бояться чувствовать, потому что тогда сердце одолевает страх, и жизнь оказывается сильнее смерти.
А жизнь - это дорога. И автор интригующе, как Эннио Морриконе в бессмертной "Chi Mai", начинает свою историю дорогой двух юношей, показывая их глазами города и края: Джалайн, Лойрен, Дафрейл с его лесами и Топями, и Клайн, край рыбаков; Ахейрид, город Вершины Северин и столицу Аэтис. Но путь этих ребят - вовсе не странствие жаждущих приключений путников, и даже не сложное путешествие бродяг, зарабатывающих на жизнь пением в трактирах, - какой бы очевидностью это ни казалось. Это не просто медленные, но верные шаги двух совершенно разных людей друг к другу - оттого тяжелые, что нет потрясения, общего подвига, что отбрасывает разницу во взглядах, характере и мироощущении, даже принципы куда-то в пропасть ненужного и неважного. И это не способ показать в буднях странника быт и повседневность простых людей.
Это - та слабоуловимая и невероятно чёткая деталь, которая смело и неумолимо разрушает идиллию утопии, нарисованной в "Проклятии Звёздного Тигра" на первый взгляд.
Потому что реальность Тефриана - не утопия. Ведь несмотря на мир и счастье, благополучие и свободу, которые наполняют жизнь его обитателей, в её светлых тонах есть жирная и чёрная ломаная.
Менестрели.
Но был путь, что лишал человека права на гордость и свободу выбора. По глубокому убеждению всех остальных, менестрели были созданиями жалкими – бездельники, попрошайки и лицемеры...
Вопрос менестрелей - трубадуров, шутов и артистов - в истории всегда был однозначным. Они никогда не пользовались уважением, нет - отбросы общества, попрошайки и воры, занятые ничтожным делом. По средневековым представлениям, профессия артиста была сродни Дьяволу - притворщику и обманщику[3]. Лукавит тот, кто говорит, - и ошибается тот, кто думает, - что положение уличных музыкантов изменилось сегодня. Не изменилось. Так как, листая написанную несколько лет назад книгу - правдивую историю (ирония жизни!) двух друзей, - можно встретить такие строки:
"Некоторым не нравилось, что я подхожу к ним и играю на гитаре, поэтому вместо нескольких фунтов я получал пару-тройку увесистых оскорблений: "Вали отсюда, бездельник!", "Найди себе нормальную работу, ленивый ублюдок!" и далее в том же духе. Но таковы издержки профессии. Со временем я привык."[4]
И дышащие мирным воздухом, надёжно защищенные от ужасов войны, живущие в достатке и имеющие возможность заниматься любимым делом жители Тефриана остаются людьми. Вот такими, настоящими, до мозга костей людьми, когда в стране, в которой главный принцип и закон - свобода воли, они остаются рабами стереотипов и условностей. Не терпящими то, что сами придумали называть недостойным. И жестокими - до зверства жестокими с теми, кого сами низвели на самое дно. Кого лишают свободы выбора.
Таков один из парадоксов произведения, которое полнится и ими, и кажущимися противоречиями. Однако жизнь сама по себе - парадокс, и избежать их тот, кто рисует её столь талантливо, никак не может.
И если в дороге, тянущейся через все повествование, да что там - построенного на ней, - один из путников - ничтожный менестрель, то второй - достойнейший Рыцарь.
И был путь, что приводил к стенам, окружённым запретами, непонятными обычаями и странными слухами. Орден. Рыцари Света, живущие по своим собственным законам. Самоуверенные, надменные Рыцари, с раннего детства постигавшие искусство сражений, и никто не владел этим искусством лучше сыновей Ордена. Рыцари не так уж ценят свободу – ведь они следуют Заповедям.
Разница бросается в глаза не только написанием слов (менестрель - Рыцарь), автор усиливает и подчеркивают её все время, особенно в первой части произведения. Это отличие - в отношении простого люда, в укладе жизни, во взглядах, в поведении - глубже, тоньше: она в репликах двух путников.
Ты дурак. Кинул мне свою жалость, как кость собаке, и решил, что купил меня с потрохами? Если тебе взбрело в голову видеть меня милым и ручным, то я буду мурлыкать всякий раз, как потянешься погладить? В трясины такую дружбу! Ты меня совсем не знаешь. А узнал бы - и конец лепету о друзьях! Я умею ластиться к тем, кто сильнее, и смеяться про себя. Моя жизнь полна грязи и притворства, значит, мне она и подходит.
Вызов, боль, бравада, попытка оправдаться и горький смех человека, который привык себя им не считать, - как много в этих словах. Лёд и пламя, горечь и надежда, смех и слёзы - сплошные антитезы. Клубок противоречий, открывающийся взору, едва автор невесомыми мазками рисует внутренний мир одного из самых ярких персонажей произведения. Вил Тиин. Король минелы. Юноша - ребёнок, способный противостоять целой толпе. И победить. В самом начале, когда читатель даже не понимает всей глубины его мужества, его тихой храбрости. Его умения стойко перенести удары - и разбить стереотипы предвзято настроенных зрителей, лишь со временем понявших, что подвиг, не казавшийся таковым, втоптал их в грязь.
А ведь он хрупок и беззащитен по сути - тринадцатилетний мальчишка, как тот цветок, у которого всего-то и было четыре шипа, чтобы защититься от враждебных тигров. И аналогию можно продолжить, тогда как Рыцарь - его лучший друг, его половинка - почти неотличим от наивного златовласого мальчика, который умеет звонко смеяться и никогда не ответит на ваши вопросы...
Капельки, блестя на солнце, падают с мокрых после дождя листьев и разбиваются о лужи, в которых отражается радуга на чистом синем небе, - так он смеётся. Звонкий плеск ручейка... И свет, свет...
Да автор и сам подбрасывает детали сходства, ведь если вспомнить, как друзья пили воду из колодца посреди диких степей Кумбрейна... И подумать, что именно с появлением Вила Энтис тронулся в путь...
Он видел лицо Энтиса Крис-Талена, как наяву: серые глаза смотрят доверчиво и ясно, нет в них ни лжи, ни угрозы, ни намека на скрытую ловушку...
Вокруг образа юного Энтиса Крис-Талена тоже вьется немало вопросов. Несмотря на его ясный взгляд, он также неоднозначен. Он умеет удивлять, он мгновениями и потрясает, что простодушной логикой, что твердым, несмотря на внешнюю уязвимость, характером, что неожиданными, нелогичными по первому впечатлению и такими правильными поступками. Не умеющий радоваться смерти врага. Ненавидящий ложь. Далёкий от любого насилия, любого вторжения в чужую сущность и свободу.Рыцарь, выбравший друга. Не дрогнувший перед мнением всех - абсолютно всех, кто был против. Сделавший выбор - сам, по своей воле. И имевший мужество не сдаться, не предать.
Вил пел ему ночи напролет. Минела под искусными пальцами ликовала, рыдала, обнимала его душу и уносила ввысь, к звёздам, в Мерцание... и сердце замирало, и рассудок шатался и тонул в туманном, нежном, запредельно прекрасном безумии... Вил толкнул его в мир звёздного света, ночных причудливых теней и загадочных звуков... "Вил" - словно гладкий камушек-янтарь на языке. "Вил. Мой друг".
Ныряя в мысли то одного, то второго мальчика, читатель ясно видит их нелёгкий путь друг к другу - когда препятствиями становятся даже не общественное мнение, не нормы, не постулаты, а собственные демоны. Демоны скорее Вила, не Энта, который назвал менестреля другом почти сразу. Остаётся только поражаться тому, насколько эти мальчики разные - и одновременно похожие. И эта разница/схожесть не просто в их внутреннем мире - хаосе эмоций и принципов убеждённых максималистов, - она в диалогах. В том, что ребята по сути друг друга не слышат. Но...
"Диалог является всего лишь двумя сталкивающимся монологами. Это правда жизни, не говоря уже о драме! Каждый всегда, всегда думает о себе. Это просто невозможно сделать иначе."[5]
Почти неуловимое ощущение во время чтения, но диалоги в этой книге звучат очень свежо и ярко. Как могли бы звучать в жизни. Они временами забавные и язвительные, часто безнадёжно-печальные и даже философские, причём смена одних на другие происходит довольно быстро. И самая главная прелесть этих диалогов, да и всего произведения в целом, - то, что глубокие и сильные эмоции переданы простыми словами.
Например, ставшая апогеем, вершиной, точкой поворота в этой борьбе характеров сцена в трактире - когда, наверное, впервые за историю Тефриана за менестреля вступился Рыцарь.
Пронзительная сцена. Беспощадная в своей откровенности. Ослепительная до дрожи. Здесь каждое из рассыпанных автором слов не просто попадает в цель - бьёт наотмашь:
Вот тут я не выдержал. Я был натянутой до предела струной, на которой мог играть только ветер, - и она лопнула... тут было и пиво, и боль повсюду... и всё, всё разом - начиная с кнута. Нет - с дня, когда я лежал в пыли на дороге и рыдал, обнимая тело, в котором уже не было мамы... и мечтал умереть тоже. И клялся - мёртвой женщине, и себе, и всему равнодушному миру - никогда, никого не любить! Чтобы никого и никогда не пришлось снова потерять. Чтобы ни о ком так больше не плакать...
Остаётся только невольно хватать ртом воздух в попытке сдержать слёзы, которые уже обожгли лицо...
И в эту трогательную, временами грустную, местами (казалось бы!) ироничную историю Рыцаря и менестреля, в этот гимн дружбе гармонично вплетается путь Ченселина Тариса.
Самый молодой Луч Звёзды, магистр Чар-Вэй, Дитя Боли Каэрина Трента - этот персонаж предстает перед читателем в самых разных ипостасях, которые вовсе не маски, потому что Чен никогда не обманывает - даже когда позволяет другим делать неверные выводы. Он и ученик и учитель, и путник и господин, иногда детектив, порой даже реформатор. Но всё-таки, чаще всего, Учитель. Вот такой, с большой буквы.
Я никому не позволю ломать судьбы моих учеников. Ни моему бывшему Учителю, ни Верховному Магистру, ни всем Вэй, вместе взятым. За своих учеников я отвечаю жизнью и светом Чар. И всегда буду за них сражаться. Или никогда, ничему и никого не сумею научить.
И он тот герой, глазами и думами которого автор показывает читателю весь букет проблем, затрагивающих Тефриан, - а их хватает, несмотря на иллюзию благополучия. К тому же именно Ченселин первым открывает нам волнительную особенность реальности, в которой живёт, - прекрасные Кружева, пронизывающие Мерцание Изначальное.
О, какой безграничный восторг... охватывает того меня, что выше, что глубже, за пределами Кружев - в океане их песен, их невесомой и непреодолимой красоты. Иные крылья, мой мглисто-серый веер, сотканный дождями и сном, сумеречной порой на грани явного и всего, что грезится нам...
Мелодия этих слов легко могла бы лечь в основу песни, при том, что автор описывает вполне научное, не реальное, но допустимое явление - мысленные образы человека, пусть частично, но вырвавшегося за пределы разума и использующего возможности мозга (души, искры Мерцания) на полную.
Учитывая то, что учёные последние полвека бьются над проблемой реальности Вселенной и материи вообще, мысль о том, что мир Мерцания Изначального более реален, чем мир Сумрака, вовсе не кажется фантастической.
"Мы верим в существование материи, так как посредством восприятия видим и чувствуем её. На самом же деле наши восприятия - это лишь мысли нашего сознания.
Значит предметы, досягаемые посредством восприятия, - всего лишь мысли, а мысли же вынужденно формируются в сознании... И если всё это существует только в сознании, тогда мысль о существовании Вселенной и всего остального вне сознания ошибочна. То есть всё, что окружает нас, не существует вне нашего разума."[6]
В книге эта идея звучит куда более образно и красиво:
...мудрые Чар-Вэй, коим ведомы сокровенные знания о Мерцании Изначальном, что вдохнуло свет в Сумрак и озарило души людские, пронизав их Кружевом Чар.
И в современной концепции картины мира, согласно которой материя состоит из ощущений, воспринимаемых мозгом, даже необъяснимая тяга Вэй к Мерцанию, рефреном тянущаяся через произведение, уже не представляется сумасшествием. В ней есть даже что-то поэтическое.
Подобные сверхспособности нередко можно встретить в научной фантастике, не реже, чем связь героев произведения с симбионтами - в "Проклятии Звёздного Тигра" таинственными лат, древней (древней ли?) формой жизни, существующей вне причин и следствий, вне времени. О подобном правящая верхушка Галлифрея[7] в преддверии окончания Войны Времени могла только мечтать. Вот уж воистину буйство фантазии, и что невозможно не заметить, так это неутихающий энтузиазм и по большому счету мирные цели фантастических созданий, которых подобная власть, как ни странно, не испортила.
"...мы могли бы путешествовать по звёздам, это была бы честь для меня. Потому что не обязательно владеть Вселенной, просто смотри на неё. Обладай преимуществом видеть любое время и любое место. Такой власти вполне достаточно..."[8]
Но эта черта отличает почти всех героев книги - что Рыцари фактически, не номинально остаются "совестью Тефриана", хотя вполне могли бы воспользоваться своим положением в стране, что Чар-Вэй, обладающие немыслимой мощью, трудятся на благо страны, пусть порой и сквозь невыносимую боль. И подобная психология, столь отличная от взглядов современного человека, о многом говорит. Хотя бы о том, насколько герои всё же отличаются от обычных людей. И это отличие в их сознании и - следовательно - в поведении.
При том, что эти два лагеря - Рыцари и Чар-Вэй, Орден и Звезда - на протяжении всего произведения находятся в противостоянии. Ещё один оттенок действительности, свидетельствующий о том, что страна на момент повествования замерла в напряженном ожидании чего-то глобального и наверняка разрушительного. И будет ли это итог невидимой остальным деятельности стоящего за кулисами интригана (ни цель, ни мотивы которого пока не ясны), либо закономерный взрыв, вылившийся из конфронтации добра и добра, ещё предстоит выяснить.
Невозможно не упомянуть двух сестёр - Лэйси и Джиссиану Тай, будни которых играют в книге немаловажную роль. Потому как судьбы их прочно сплетены с жизнями Энтиса и Вила, и неважно, что девочки живут и мыслят в совершенно другой реальности.
Терра. Далёкое будущее. И несколько вещей, названных в двух мирах отличными именами: Кружево Чар и псинэргоматрица, Открытые и виры, Звёзда и СБР. Сны, связывающие двух героев. И взрыв, перенесший одного из персонажей в другую действительность.
Лэйси можно, пожалуй, описать одним словом: блистательная. Гениальный ребёнок, тратящий талант на компьютерные игры, - а сколько их таких, увлеченных виртуальностью подростков в нашей жизни, ставших прототипами Хиро Хамады из "Города героев"? При этом вовсе не удивляет несколько необъяснимая реакция этой девочки на потрясение, которое иным способно перевернуть с ног на голову весь мир:
...даже в этой капельке тревоги преобладал оттенок предвкушения: её ожидает, наконец, Испытание - испытание силы духа, о котором она давно мечтала... Едва она вспоминала, в её сердце вспыхивал неистовый огонь: месть.
На фоне такого восторга при мысли о будущих трудностях поведение замкнутой Джис, одной из тех, что себе на уме, и которая - что примечательно - поступает куда разумнее сестры, по меньшей мере настораживает. От таких людей поневоле ждёшь подвоха. Да и характер девочки, раскрывающийся в беседах с Райнелом Мерейном, замечательно описан другим персонажем:
- Джиссиана никого не любит... Там нет места любви. Сверху - пепел, а глубоко под ним... За этим ледяным безразличием скрывается человек, который ей необходим.
Почему-то сильно напоминает этот "пепел" шолоховского Соколова, так что сквозь маску резкой и неприветливой девочки невольно видишь человека, потерявшего то, что уже не вернуть...
Казалось бы, автор использовал всего одно слово, чтобы передать образ Джиссианы. Но описания в этой книге - это отдельное её достоинство, взять хотя бы картину Кумбрейнской степи:
...море рыжеватой травы по плечо взрослому человеку, застывшее в горячем безветрии и едва не звенящее в мареве золотистой жары... иногда раздавалось тоненькое жужжание мошки и тотчас стихало, когда насекомое вновь погружалось в ленивый летний полусон.
Это тот случай, когда описания создают в произведении свою атмосферу, лучше реплик и поступков персонажа передавая все оттенки его настроения. А вот подробных портретов героев в "Тигре" не встретишь. Отбросив детали внешности вроде "глубоких складок вокруг рта" или "низкого и несуразно широкого лба", автор погружает читателя в яростный водоворот внутренних переживаний своих героев, вновь и вновь показывая происходящее их глазами. Да, это своеобразная особенность книги - фокусными в ней являются все персонажи, даже те, кто кажется второстепенным. Но неважных здесь нет, каждый играет свою роль в истории, и значительную.
Вспомнить того же вэй'Каэрина Трента. Учитель Ченселина на первый взгляд видится и жестоким и самовлюблённым, что неудивительно, ведь он признанный виртуоз в Кружевах. Но стоит заглянуть глубже и попытаться понять мотивы... Можно ли назвать жестоким человека, который без тени смеха спрашивает:
Как думаешь, мечты и игры детей стоят того, чтобы ради них менять устройство мира?
Да и Ченселин не выглядит жертвой, когда, вспоминая Учителя, говорит:
Он не был таким прежде. Пламенным, жгучим, яростным, неистовым, опасным - да. И несправедливым временами. И ядовитым, как лесная багрянка. Но не воином, никогда. Он изучал жизнь во всех её формах так увлечённо, что его просто не оставалось на науку о создании смерти.
У Каэрина образ не просто учителя, он учёный. Именно с его слов (вернее, дневниковых записей) читатель узнает о сердце Поля - Камне-не-Чар, именно уста Каэрина множат загадки, на которые он - а вместе с ним и читатель - страстно хочет узнать ответы.
И в этом сонме тех, кто лишь мелькнул, но всё же важен, автор создал не просто героя - легенду, человека, стоявшего у истоков, того, чьё имя неразрывно связано со сказаниями, почти сказками. Воина, решившего прекратить войну без оружия, кажущегося одновременно и мудрецом и безумцем, чей смех полон яда, когда он вспоминает своё детство; создателя Поля, написавшего знаменитые Заповеди.
- Так чего же ты хочешь?
- Мира. Жизни без войны, вообще, навсегда. Хотя бы в одной стране - но чтобы слово "война" осталось лишь в песнях и сказках.
Поразительно, но жизненный путь этого персонажа, описанный в книге лишь парой оброненных слов, мог бы стать основой многотомника. За скупыми репликами человека, который устал убивать, видна полная битв и потерь жизнь солдата и командира:
Мои руки в крови сотен тысяч, тьма вокруг меня не рассеивалась, а росла. Самое страшное, что к этому привыкаешь. Когда я понял, что жертвы кажутся мне оправданными, я это бросил. Войну не остановишь войной.
Его можно счесть сумасшедшим, предложенные им решения - лишенным логики бредом. Но у его слов есть твердая основа, потому как чувствуется сразу: его философия - не результат праздных размышлений, нет. Она - закономерный итог мучительных поисков того, у кого достаёт мужества сказать: "Нет!".
...я хотел мести, справедливости, но всегда умел себя остановить. Не превратиться в хищника, чудовище...
Лют Тайгер, Звёздный Тигр, Трэйел - Дитя Мерцания, Озаряющий тьму Энджейсин. Он "сорняк, способный расцвести даже на сухой земле, пробиться сквозь трещины в асфальте". В своей таинственности, в недоговоренности своей истории, которая будто и не нуждается в деталях, у Люта, пожалуй, самый романтический образ в этом произведении. И как же он похож на другого героя из другой Вселенной - того Повелителя времени, молодого человека со старыми глазами, вечного странника, о котором девятнадцатилетняя девушка говорила:
"Он показал мне, как это - жить по-настоящему. Вы это тоже знаете. Никогда нельзя сдаваться, надо стоять на своём, надо уметь говорить врагам: "Нет!". Даже если все вокруг бегут, надо делать то, что правильно."[9]
Говорят, не хватит жизни, чтобы рассказать о ней самой. И о книге можно сказать больше, чем в ней написано. "Проклятие Звёздного Тигра", расширяющая границы возможного, множащая чудеса и невероятности, - всё же книга о жизни. Математическая модель, которая создаёт идеальную абстрактную систему с необходимыми для авторского эксперимента условиями, возможную и существующую только в воображении целую Вселенную, оттого уникальную, что аналога у неё нет и быть не может. И это - прекрасный способ показать иное мировоззрение, иной менталитет, да что там - иную жизнь; и, как результат, идеальное сравнение.
Эту книгу без преувеличения можно назвать настоящей драмой. После неё остаётся печальное послевкусие, стыд и, как ни странно, вера в людей. В маленьких людей с большими сердцами. В таких, которых не сломают ни лишения, ни войны. Для которых смерть - это часть того, чтобы быть человеком. Чья смелость - не в отсутствии страха, а в борьбе с ним.
Наполненная загадочными снами, эта книга сама - как яркое сновидение, с той лишь восхитительной разницей, что в её волшебный мир можно погрузиться не единожды. И спасибо создавшему её Мастеру, сумевшему добраться до самых потаённых уголков человеческой души.
Осталось только пожелать автору творческих успехов и закончить коротким:
«Мы после смерти - верю в это -
Опять становимся нетленной
Частицей мыслящего света,
Который льётся во Вселенной.»[10]
Примечания:
[1] – саундтрек к фильму «Уличный кот по кличке Боб»
[2] – Гилберт Кит Честертон «Вечный человек»
[3] - Андрей Чернышов "Трубадуры, жонглеры и шуты"
[4] – Джеймс Боуэн «Уличный кот по кличке Боб»
[5] – Рассел Т. Дэвис «Повесть писателя»
[6] – Джордж Беркли, ирландский философ, сторонник субъективного идеализма
[7] – выдуманная планета, родина Повелителей времени и одно из мест действия британского научно-фантастического телесериала «Доктор Кто».
[8] – из эпизода «Конец времени» телесериала «Доктор Кто»
[9] – из эпизода «Пути расходятся» телесериала «Доктор Кто»
[10] – Игорь Губерман «Гарики на каждый день»