Рецензия на роман «Никогда не играй в пятнашки»
Автору и симпатизирующим читать не рекомендуется.
Кто не слышал разговоров о вреде и опасности общества потребления? Такие разговоры почти всегда одинаковые: «Потребление в имеющихся и растущих масштабах есть зло великое!».
Разница — в говорящих. Бывает один человек ТАК скажет про общество потребления, что ты сразу раздумаешь идти покупать второй холодильник и стопятьсот товаров в придачу. А бывает, другой человек ТАК опишет свое негативное отношение к обществу потребления и ТАК выделит из его рядов себя-правильного и таких же правильных-друзей, что ты понимаешь — нет тебе места среди этих просвещенных и потому достойных, даже если ты холодильник не купил и в торговый центр не пошел. Безнадежен ты. Помрешь без прощения.
Почему такая разница?
В первом случае говорящий о недостатках общества потребления относит к потребителям и себя тоже, поэтому, когда он что-то не любит, он знает это в себе. А во втором — человек держится отдельно, и что-то, что он не любит, в себе наотрез отрицает. Первый будет вести свои речи в контексте «МЫ все в одной лодке. НАМ надо одуматься. Если МЫ не опомнимся, то НАМ швах». От второго будет доноситься «ВЫ в своей дырявой и гнилой лодке. ВЫ не думаете ни о чем, глупые. ВАМ швах. Ну, а Я спасусь, потому что я молодец и выше этого вашего потребительского холодильника».
Вот этого второго слушать трудно.
Почему «Пятнашки…» — это роман трудный? Потому что там — второй вариант говорящего. Без инстинктивного отторжения его может воспринять далеко не каждый, слишком много неодобрения и порицания.
Наиболее острые обличительные речи (о том, как всё на свете погубили ненасытные люди общества потребления) ведут персонажи, с обществом потребления имеющие немного точек соприкосновения. То есть те, кто в сторонке, кто не со всеми. А именно — бомжи. Рассуждения двух старичков о морали общества наполнены осуждающе воздетыми пальцами «ВЫ», а сами старички чисты и безгрешны (ибо не были, не замечены, не состояли). Вернее, как получается: пока царило общество потребления, бомжам не нашлось места «у кормушки» и в торговых центрах, зато когда царствование закончилось, вот тут-то кому же еще ругать старые порядки, как не таким старичкам? Особенно в условиях, когда при определенной сноровке и удачливости эти самые старички в новых порядках все-таки научились добираться до кормушки и приобрели запас всего того, без чего сильные военные (Волк, Надя, Ирбис и иные) и двух шагов сделать не могут. Вот у кого в руках теперь кормушка, из которой хочу — выдам, не хочу — промолчу! Они же сами теперь — ходячий торговый центр!
И это все я говорю при условии, что по сюжету и по поступкам мне Егорыч и Складка понравились. Пока они действуют – они интересны. Как только начинают ярлыки вешать, клеймить и суд устраивать над всем человечеством — хоть свет туши. «Да-да! Довели страну!» — звучит порой из ряда «хрущевских» кухонь. «Да-да! Довели планету!» — льется из этого романа в промежутках между пространными экскурсами в даль и отрывками сюжета, где на динамике и боевках можно отдохнуть.
Структура романа такова, что монолиты отвлеченного повествования о прошлом перемежаются с блоками оценок и суждений или с кусками приключений российской боевой группы, пытающейся противостоять пятнашкам. Иногда хотелось читать только про боевую группу. Там у автора получилось сказать больше, чем во всех нравоучениях старичков или потоках воды, которую щедро лили ученые товарищи. Отдельно разворачивается «зулусская» история — она через однообразные «бродилки» по шахтам заканчивается вне шахт обнаружением человека, который проливает свет на корпорацию, «докопавшуюся» до пятнашек, — и вот перед нами эдакий каящийся грешник. Но поскольку в романе во всем виновато человечество, то одинокое покаяние выглядит натянутым. Факты фактами, раскрытие раскрытием, но этот грешник переигрывает.
Отдельно об экскурсах и о воде. Во второй главе, где про бурение и француза, наступает что-то, близкое к смертной тоске. Позже несколько раз, монотонно и подолгу рассказывается и рассказывается, как подземка на планете развивалась в ущерб наземным коммуникациям. Разжевывать ранее разжеванное — это зачем-то надо? Не знаю…
До пятой главы о приключениях боевой группы читать даже интересно, несмотря на тяжелые рывки в историческое прошлое. Но когда Петр с Федором начинают свои разговоры разговаривать… См. выше про тушение света.
Речь эту толкает персонаж как бы положительный, который вообще молодец, позиционируется знатоком жизни, носителем философских взглядов, Прометей от истины. К этому моменту симпатия к старичкам уже в читателе взращена. Поэтому выходит, что тут я, читатель, должна к его словам прислушаться. А к чему прислушиваться, простите? К тому, что старый дед сидит и под водочку разглагольствует, что он-де с двуногими прямоходящими ничего общего не имеет, города-рассадники с их паразитами презирает, хотя сам двуногий прямоходящий и в мегаполисе жил до последнего?
Это и есть тот самый говорящий, у которого все делится на «ОН» — молодец, и «ВЫ» — все остальные, мерзавцы, виноватые во всем, что происходит.
Но после этого диалога приходится задаться вопросом: чем, собственно, этот дедушка, добравшийся до своеволия (когда от него зависит, будет ли у отряда Ирбиса машина, бензин, лекарства, прочее) отличается от бывшего банковского работника Кости Сорокина, от воли которого тоже зависит, будет ли у других еда, оружие, женщины, другое? Какая разница между двумя людьми, которые при старых порядках были маленькими, а при потоках пятнашек дорвались до более высокого уровня власти? Да, можно сказать, что старичок делится, а мародер только берет, поэтому Егорыч хороший, а Патрик плохой. Но ведь ненависть и презрение к другим «двуногим прямоходящим» у них общая. Где предлагается искать принципиальную разницу при таком высоком уровне негативного отношения к людям?
Теоретически можно понять, почему давящий моральный посыл существует в «Пятнашках…» в жесткой категоричной форме — в его основе попытка передать главную мысль романа единственным образом, чтобы читатель не вильнул ни в какую «не ту» сторону. Но донесение мысли до другого человека при помощи удара лопатой по голове и криком «Вы все неправильно живете!» не кажется мне хорошим способом вести разговор. Очень хотелось увидеть иной романный настрой, но, увы. Негативное отношение суммарно все персонажи распространяют суммарно на все категории людей — бичующий палец занесен над всеми, от научных работников, до детей в магазине игрушек. Например, в романе такое аццкое количество маканий в дерьмо жителей мегаполисов, что захочешь — а мимо не пройдешь, увидишь, что макают. Образно выражаясь, автор на заборе крупно написал: «Городские — чмошники».
«— И паразиты! — дописал Егорыч маркером, выуженном из кармана.
Это перебор.
И вот тут перебор:
В этом заявлении да при том контексте слышится воззвание: «Покайтесь — и не ходите в торговые центры, не работайте в банках, не стремитесь делать свою жизнь удобной. Это все от лукавого!»
Язык романа богат там, где он канцеляритен. Чем внушительней кусок сплошного текста, тем больше в нем будет протокольных конструкций, длиннющих предложений и выражений, которым позавидовало бы любое советское собрание или доклад.
А вот в отношении описаний придется сказать, что не блеск. Женщины, например, или награждаются словом «стройная» или и того не удостаиваются. А стройная – это как? Понятно, что автор имеет какой-то свой взгляд и вкус. Но «стройная» — это оценка, а не описание. При таких оценках читателю приходится видеть не картинку напрямую, а изображение через призму мнения автора. Оценил «стройная» — и все тут. Но как это? Если не «песочные часы» с третьим размером груди, то уже и не стройная? И все вот такие шаблонные там ходят? Модели. В пост-апокалипсисе.
А вот так выглядит дабл-стройность:
Некоторые сцены существуют словно бы только для того, чтобы показать отношение к явлению, поступкам, людям. Например, в четвертой главе длинно и подробно расписана сцена в торговом центре. Муж и жена. Она таскается с тележкой, где «всякой всячины без разбора», иногда радостно визжит (=неприятная и глупая особа). Он знает об оружии из интерактивных боевиков (=профан). Где-то фонят дети в магазине игрушек, плакавшие и стонавшие на входе в марк (=избалованные). Конечно, все быстро погибли. Ведь глупые потребители в торговых центрах, не подчинившиеся приказу военных, должны умереть (=фу-фу-фу быть такими). Я не спорю с месседжем или с логикой сцены. Я даже не спорю с этической загрузкой и с акцентами на негативном отношении к этой семье. Я спорю с исполнением — зачем там приведены все эти названия ножей, марки ружей и прочие подробности? Было чувство, что автор решил — надо детали! Но то, что они не нужны такие мелкие в проходной сцене с эпизодическими и быстро умершими персонажами, не решил. В итоге — перегруз.
Любовная линия (имеется в виду Лара и Волк), если честно, выглядит так, словно бы кто-то в середине романа сказал автору — надо, чтоб была! читатель нынче требует! И автор, доверившись, черканул наискосок — вот! теперь есть! И принялся дальше писать о другом. В итоге все внезапные страсти, любови и женитьбы смотрятся еще одной натяжкой и просят или чтобы их убрали, или чтобы их привели в порядок.
Финал у романа странный. Кто виноват — нашли, обличили как можно большее число людей (всех! коллективная ответственность легла на двуногих прямоходящих), и дальше — конец. Думай, читатель, что хочешь — о чем это все.
Ну попробую...
Поскольку объяснение о пятнашках в итоге сводится все к тому же паразитизму, я подозреваю, что это не просто так. Уж очень много в тексте паразитов.
Сначала — про людей-паразитов. Потом – про пятнашек-паразитов. В основе сюжета — противостояние людей и пятнашек. То есть что? Противостояние одного вида паразитов другому виду?
К слову — я сама не в восторге от заносов общества потребления. Но я и не в восторге от подобных наездов на общество и от плевков в людей словами "Паразиты!". Через такие механизмы, как строгая дележка всех на правильных и иных, — вести диалог грубо. Право обличать тоже надо заработать. Кто-то из героев, обличающих людей, его заработал? Нет. В романе нет персонажей такого морального уровня, кто имел бы право читать морали на уровне человечества.
Кстати, к миру претензий нет. Вполне объемно и красочно создается впечатление эдакого грандиозного диплодока, на котором паразитируют сменяющиеся формы жизни. Если бы главные герои согласились, что они такие же двуногие прямоходящие паразиты, как и все остальное человечество, не было бы половины этой рецензии, а на освободившееся место встало бы уважение, которое вызывает проработка мира и обоснованность фантдопа (химическая промышленность, нефть, логистика, все дела).
Хотелось по итогу обозначить возможную аудиторию этого романа, но, признаюсь, что общий негативный месседж (категоричное разделение на правильные единицы и неправильные массы) сбил меня с толку. Возможно, для приближения к роману нужно прокаченное оценочное суждение, а я не на этой волне.
На заметку потенциальному читателю: если вы житель крупного города и посещаете торговые центры для совершения в них ряда покупок, будьте осторожны при чтении этого романа. Тут вас будут нещадно ругать (и макать) за ваш безобразный образ жизни и отвратное место жительства.