Рецензия на роман «Человеческое и для людей»
Эта книга прекрасна, и мне неловко говорить о ней, разбирая на отдельные составляющие: сумма частей никогда не будет равна целому и не даст о нём представление. Текст, возможно, имеет «тело» - стиль и художественные приёмы, сюжет и образы, но оживляется он всё же чем-то другим, неуловимым, но несомненным. Дуновение души просвечивает насквозь ровные чёрные строчки – чистейший из видов материи.
Кстати, насчёт «ровных»…
Вообще-то нет – «Человеческое» играет с ритмом, и играет мастерски. Эта книга напоминает симфонию. Автор использует все возможные элементы оркестровки – курсив, тире, скобки (целые каскады скобок, в каждой паре которых тон звучания текста неуловимо меняется, спадая или восходя по гамме). Поразительно, но это не выглядит нарочитым или чрезмерным. Полагаю, дело в том, что, несмотря на всю сложность звучания, в тексте нет фальшивых нот, и всё здесь на своём месте.
Книга предельно поэтична, афористична и музыкальна.
Она демонстрирует интереснейшую работу со стилем – особенно хорошо это видно на эпиграфах к каждой главе. Часть из них – отрывки писем, часть – цитаты из книг, написанных в мире «Человеческого». После трех-четырех глав фрагменты из «Спора холодности с горячностью» стали узнаваться моментально, ещё до того, как в их тексте попадались какие-то конкретные детали и имена – они явственно, но неуловимо отличаются интонацией от всего остального. И нельзя не упомянуть о том, что история, рассказанная этими фрагментами, развивающаяся параллельно основной – прекрасна. «Парадоксы временны́х отношений», также пущенные на эпиграфы, понравились мне намного меньше – именно своим стилем. Но я считаю, что это плюс, а не минус: автору удалось создать ещё один язык, отличающийся от всех остальных, мелодии которых звучат в этой книге, и он вышел совершенно непохожим на них.
Роман только единожды позволяет себе сбиться на стихи в чистом виде, время от времени прибегает к ритмической прозе («Мир удивителен: сколько б ни выпало снега, оттепель смоет его без усилий, как тонкий налёт; птицы рвут тучи, цветы прорастают сквозь пепел — люди находят сокровища там, где не мыслят найти»), но чаще он применяет приёмы поэзии, чтобы заставить прозу работать по тем же законам. Помимо работы с ритмом, включающей возможности пунктуации, текст активно использует рефрены, подчёркивая с их помощью сходство и оттеняя различия:
…и папа обнимал её одной рукой, осторожно сжимая плечо; и Приближённый положил руку — маме на плечо; и Хэйс положил руку на плечо перестающему быть Хранителем Себастьяну Крауссу…
Что же до метафор, олицетворений и прочих художественных приёмов, то они в этом романе звучат так же естественно, как дыхание: это часть не описания, а восприятия мира. А мир «Человеческого» красив и огромен – кому и рассказывать о нём, как не поэтам?
Финкарда, городок Эцволь: крутые снежные горки, с которых обязательно нужно скатиться на санках — ночью звёздной и бесснежной, натянув шарф на лицо по самые глаза, иначе искусает его до ссадин ветер, а затем расцарапает и горло, ворвавшись через открытый в восторженном крике рот. Инда, деревня Мирала: звенят и шелестят ловцы снов, развеваются, скручиваясь, пёстрые кружевные полотна и бродят чуть в отдалении, у реки, белошейные аисты — поднимись на рассвете, протяни руку к Соланне, попроси об участии и благословении и начни день с уверенностью в своих силах. Хлета, горный хребет Виламен: тянется между вершинами обвитый флажками и светильниками мост, и ты знаешь, что он не рассыплется и не упадёт — но сводит ноги паническая мысль а вдруг и сжимает шею осознание, что достаточно одной невероятной случайности, и каждый сам решает, как поступить: вернуться обратно или всё же попробовать пройти над жадно ожидающей бездной. Авинара, каньон Уст-Илхэ́: сине-красно-коричневый песчаник и жёлтая трава, щекочущая босые ноги — не дойдёшь до конца ни за день, ни за два, ни за три, да и зачем; разве ценность пути заключается в его завершении?..
Ощущение огромности мира остаётся с читателем на протяжении всего романа. Это парадоксально, потому что действие книги происходит в замкнутом, временно изолированном от всего мира университетском городке – на крошечном пятачке пространства. Но в книге упоминаются другие города и страны, разные языки, звучащие по-разному имена, обычаи и легенды чужих народов, принятые у них вежливые обращения и пословицы – и всё это ждёт за невидимыми стенами, всё это живёт и с любовью хранится в памяти героев.
Книга, впрочем, и в целом парадоксальна. Если вытащить спрятанный под всеми слоями смыслов, красоты и магии – сюжет, то его конструкция окажется до оторопи знакомой. Это, прости меня господи, академка. Самая что ни на есть натуральная магическая академия, в стенах которой нерадивая и вечно влипающая в неприятности студентка влюбляется в… ну, почти что ректора. Властного ректора – в смысле, облеченного властью. И, придя в себя от первого шока и отсмеявшись, можно в очередной раз восхититься тому, какими волшебными красками даже предельно избитый и опошленный сюжет может заиграть в умелых руках. Сколько бы раз я ни видела это чудо перерождения, оно неизменно восхищает.
Собственно волшебство, кстати, восхищает не меньше. Тем, кто ценит продуманные, логичные и нестандартные системы магии, эта книга будет особенно интересна. Магия здесь сложна, непознаваема (или пока не познана) до конца, имеет множество ограничений, что всегда работает на достоверность, и создаётся из сочетания силы, жестов и – что особенно здорово – воображения.
И абсолютно тривиальна цепь жестов; намерение — созидающее: повернуть ладонь вверх и поднять; «свет», жест совсем необязательный, когда хочешь лишь озарить, а не поразить красивой запутанной иллюзией, но почему бы не воспользоваться и им: немного согнуть пальцы так, словно держишь большой шар, а затем повернуть руку вниз, к земле и их распрямить; и кто-то недавно или прямо вместе с ней, параллельно ей думал так же, и стремился, и делал, и реализовывал, и материализовывал…
И теперь, совершив несколько кругов вокруг центра притяжения, я наконец могу сказать о главной черте этой книги. В ней есть конфликт, напряжение, драматические ситуации, но нет – антагониста. То есть, собственно говоря, в ней вообще нет отрицательных персонажей. Злодеи (настоящие злодеи, творившие настоящие злодейства) есть в воспоминаниях, в книгах, в легендах, но всегда – где-то за скобками. Непосредственно на пространстве романа они не действуют.
Оттого и становится понятно, что в мире хватает бед и без глупых человеческих амбиций. Неисследованные и смертельно опасные Разрывы угрожают героям извне, а изнутри… ох. Внутри них дела идут тоже нерадостно.
На протяжении книги всем героям приходится сражаться со своими страхами – и прогресс виден, но он нарабатывается невыносимо медленно. И очень честной и правдивой мне кажется та идея, что страх и недоверие невозможно побороть один раз и навсегда. С ними приходится справляться снова, и снова, и снова, и выяснять внезапно, что то, что казалось «просто нежеланием», было на самом дел страхом, и то, что называлось щепетильностью или тактичностью, было страхом, и масок у него – неисчислимое множество…
И итог каждый раз одинаков и закономерен: тебе всё равно больно, но ты затыкаешь уши, закрываешь глаза, застреваешь в болоте и ничего не пытаешься сделать, а потому ничто. Не. Меняется.
Но герои романа умны и храбры (хотя сами думают прямо противоположное), и у них есть бесценная вещь – пример и поддержка друг друга, и потому им удаётся измениться, и потому эта книга – ещё и о надежде.
«Прошлое нельзя изменить, — писал одному из своих учеников Создатель Ан’Иллади, — влияет человек всегда только на будущее»; и вторая часть этой фразы была важна не меньше, чем первая: да, с прошлым ничего не сделать, однако на своё будущее любой из людей влияет в каждое мгновение отмеренной ему — или ей — жизни.
«Человеческое» - об отношениях, о том, что нужно говорить, и пытаться понять, и «не вкладывать свои мысли в чужой рот», и о преодолеваемом каждый раз страхе, и это всё – о надежде.
И естественно, что герои книги, перед которыми поставлены такие нетипичные задачи, далеко не идеальны. Меня бесконечно восхищает главная героиня, Иветта. Она тупит! Она феерично, недальновидно, отчаянно тупит, совершает глупости и не видит того, что лежит на виду – но ведь и читатель этого не видит, пока смотрит её (да и своими) глазами. Это те самые нелепые ошибки, которые совершаем мы все, когда не хотим допускать, что в нашей картине мира что-то неверно. И потому все глупости, творимые Иветтой, оправданы – они напрямую вытекают из её характера и биографии, работают на сюжет и позволяют раскрыть и, более того, прочувствовать идею книги.
Словом, в «Человеческом» героиня тупит на редкость осмысленно – и это тоже большая редкость (и дополнительная радость).
Говорить об этом романе что-то более конкретное, мне кажется, бессмысленно. Его нужно читать – а желательно, и перечитывать. Это одна из немногих книг, которую мне хотелось бы иметь в бумаге, чтобы читать уютно, открывая наугад – да и думается над бумажной книгой как-то лучше. А здесь есть, о чём подумать.
ЗЫ.
«Так. Один, один, два, три, пять, восемь, тринадцать, двадцать один, тридцать четыре, пятьдесят пять… восемьдесят девять… пятьдесят пять минус одиннадцать — сорок четыре, то есть сто сорок четыре; ага, нормально».
Я и не знала, что кто-то ещё использует вместо сложения вычитание из круглого числа, потому что это намного удобнее. Не довелось это ни с кем обсуждать, но до чего же здорово!
____________________________
Рецензия написана по договору, бесплатно, как на все хорошие книги. Подробности тут: https://author.today/post/59197
Роман добавлен в подборку "Безымянная библиотека". И, что меня особенно радует, в подборку "Проза для поэтов", пополнить которую мне удаётся крайне редко.