Рецензия на роман «Рождение экзекутора»
А ну как начну добро причинять налево направо,
пользу наносить да ласкам подвергать,
все силы на любовь потрачу!…
/Властелин колец: Братва и кольцо/
Так уж вышло, что "Рождение экзекутора" попадает в зону внимания больше из-за авторской активности, чем из-за емкой аннотации, выразительной обложки или оригинального мира. Но что поделать — без пиара/самопиара сейчас никуда. И надо сказать, что схема «пусть все знают о Крошке, пусть все читают Крошку, пусть все трудятся над Крошкой» работает. Так или иначе о Крошке знают все, а список вовлеченных в творческий процесс (он есть в приложении к роману) велик. Мимо Крошки пройти почти невозможно. Лично я бегала долго.
Однако в схеме общеизвестности романа есть недостаток: благодаря тому, что о Крошке уже знаешь, непосредственно к роману подходишь с изрядной долей предвзятости. Учитывая эту обманчивую позицию, я постаралась в данной рецензии ориентироваться на новые впечатления, имеющие отношения только к роману, прочитанному вотпрямщас, и не принимать во внимание то, что я думала о романе прежде, случайно ловя другие рецензии, записи в авторских блогах, отзывы и т.д.
Язык в романе «красив как Офелия» (спасибо автору рассказа «Робот и душа» за это дивное выражение). И разнообразен.
Есть стихи, встречают читателя в начале каждой главы. Есть сказка, замечательная, стильная, лирическая, со смыслом и с раскрытием истории мира. Есть сухие и строгие инфо-блоки, разъясняющие и раскрывающие; и, пожалуй, их уместность я признаю, хотя вообще скучаю на долгих разъяснялках-лекциях в тексте. Есть образы, сочные и смачные, за «укушенный пропеллер» отдельная благодарность.
Была бы судьей с табличками, подняла бы высший балл за язык. Если бы не…
Почему так много ошибок? Как получилось, что при коллективном труде большого количества людей на как минимум двух сайтах в Крошке осталось, например, вот это:
«Это секретарь импреатора Вик и его стюард» «тигриёнок»
«— А мне говорили что души нет»
«император должен быть для нееё смыслом жизни»
«Ри терпеливо сидел на берегу у раскидистого дерева, и позвал Крошку только когда солнце совсем скрылось за домом»
Прошу ногами не пинать, но, да, у меня претензия к качеству. Дано роману много (много внимания, много вложенного труда, много рецензентов, отзывов, замечаний, чтений, вычиток, редактирований и пр.). Поэтому много спрашивается с романа.
И я спрашиваю «как?». Как, Карл?! Как получилось, что в романе, над которым буквально гекатонхейры трудились, остались ошибки, убираемые банальной проверкой ворда?
«Неуследишь — занырнёт еще в туалет и увязнет! Позорища не оберешься»
Ванна уже знакомойформы — круглая кадушки, рядом с ней раковина умывальника».
С именем ажлисс-регента непонятки: то КристАфер, то КристОфер.
Читатель во мне неприятно удивлен. Серьезно. Я не ожидала и не была готова к ошибкам в Крошке. Вообще.
Сюжет представляет собой то, что можно назвать «топтание на месте». Есть локация, из которой герои иногда уходят, но всегда в нее возвращаются. Это не хорошо и не плохо. Это задает определенную статичность событий, когда герои далеко не уходят, но лишь ненадолго отлучаются. Как на работу: вышел, что-то поделал, вернулся, поспал-отдохнул, вышел, чтобы что-то поделать, но к ужину быть дома. Собственно, жизнь Крошки и состоит из работы. Трудовыебудни.
Крупный сюжетный ход запускается желанием Джи вбросить какое-то событие, потому что засиделись подданные в тихом зимнем домике, где уютик и теплушечка. Джи можно понять. Однако не скажу, что меня положительно впечатлил прием, когда по заявлению героя «Сейчас вы у меня все забегаете» начинает что-то происходить. Хотя… Джи — император, и вполне на его уровне «забегать» всех так, чтобы Вселенная вздрогнула.
Ну, она и вздрогнула.
В основе романа — дрессировка императором Джи Крошки для своей личной, императорской цели. В основе цели — императорский страх. Страх смерти, страх небытия. Как и все императорское, его страх имеет огромный масштаб, и этому масштабу подчинены все звенья цепочки, тянущейся за страхом: масштабные планы на свой спрятанный крилод, масштабные создания крошек, масштабное воспитание шестой Крошки. Глянешь — поразишься, сколько много и над сколькими многими Джи всего наворотил, просто боясь! Но в том и психологическая правдоподобность. Вряд ли найдется в мире бОльшая движущая сила, чем страх.
Текст в первой половине медленный, и это связано с тем, о чем я уже сказала — трудовыебудни с возвращением "домой" каждый раз. Довольно много деталей и действий «онлайн», довольно много описаний «здесь и сейчас»: одежда, обстановка, ощущения боли или удовольствия... Много наказаний через сенсорику или поощрений тоже через сенсорику — особенно, что касается взаимоотношений Крошки и Джи. В какой-то момент я уже готова была заговорить об однообразии, но на счастье в сюжет ворвался Кристаф (или КристОф, тут непонятки) и додал наказания через унижение. А потом появились арны, с поощрением через уважение. И я оттаяла. Акцент «воспитания Крошки» сместился с сенсорного на иерархический, и текст пошел поживее. Чаще стал меняться темп, чаще в одном абзаце прошло больше одного дня, детально описанного (кто что ел, на чем спал и во что был одет), — и отлично, что на таком ускорении главы обычно заканчивались. Можно было перевести дыхание и начать следующую более медленно, с новыми силами.
Для того чтобы проникнуться личностями героев, хорошо бы иметь в себе что-то, чего у меня нет. Но попробую сформулировать видение, ориентируясь на постоянное чувство протеста, возникающее при чтении (протест — это тоже отклик, это тоже неравнодушие). Я героев вижу, но они мне чужды. Наверное, это не очень хорошо, потому что когда читаешь в режиме «Да! Вот это автор попал в десятку! Вот это прямо про меня!», воспринимается глубже.
Итак, Крошка…
Крошка инфантильна в любом теломорфе. Форма не влияет на суть, хотя Крошка пытается разделять себя на субличности с разными характеристиками — Хакисс такая-то, Стив такой-то, Кайла такая-то… Но это лишь формы.
В начале романа бросается в глаза крошкино избегание ответственности. Конструкции типа «тело само встало», «тело само поцеловало», вообще любое «оно само» говорит именно об этом. Что бы ни случилось — оно все само, а крошка не при чем. Чисто ребенок, у которого ваза сама разбилась.
Крошка сенсорно капризна. Если ей некомфортно, то она или старается уйти из некомфортного места, или начинает ныть, что у нее недостаточно комфорта.
Таки да, Крошка жуткий нытик. Она все время недовольна. Недовольство — это основной фон всех ее субличностей. Впереди ее взглядов на окружающее бежит мнение (тоже полное недовольства), что все дураки и не умеют жить. Это — общий элемент сути ажлисс, поэтому претензий нет, наоборот, взятая нота фантдопа выдержана прекрасно.
Ванна — это такое сакральное место, куда Крошка убегает, куда прячется от жизненных проблем, от решений. Была даже сцена, где Стив (претендующий на более взрослую психику) решение собственных экзистенциальных проблем поставил ниже принятия ванны. Не вопрос — это только подчеркивает общую сущность: что Хакисс, что Стив, всё одно. И каждый хочет принимать ванны, а не вот это вот всё.
Стив тоже капризный нытик, хотя поменьше, чем Хакисс. В принципе, любая сцена с КристА/Офом тому яркое воплощение. Крис на Стива рявкнет, у Стива внутренняя истерика с обидками: ах, со мной не так поговорили! Крис его бахнет, у Стива вспышка требований и претензий
«А я не желаю это слушать. Я желаю услышать, почему регент такая тварь?».
Чем успокаиваются обе показанные инфантильные сущности? Правильно. Уютной сенсорикой, и когда их возьмут на ручки. Оттуда, с ручек, они твердят два слова: прости и люблю. Стоит опустить на пол — нытье и капризы.
Собственно, вне зависимости от теломорфы, Крошка — это такая сущность, которая все время канючит и хочет на ручки. Настолько хочет ежеминутного внимания, что реально считает, будто Джи нечего больше делать, кроме как круглосуточно за ней следить или смотреть в ее дневник так же круглосуточно. Когда выясняется, что у Джи по жизни есть еще дела, тоже требующие внимания, начинаются обидки, недовольства и капризы.
Крошка — сущность, которая не умеет работать, но умеет лежать в ванне/инкубаторе/одеяле. Действовать по инструкции она тоже не умеет. Действовать по ситуации — туда же; слишком мешает бегущая впереди нее псевдо-универсальная формула, что все дураки и не умеют жить. Вот только действие по этой псевдо-универсальной формуле в изменчивых обстоятельствах выходит боком.
Периодически Крошка «играет» во всесильного, вмешиваясь в чужие жизни. На манер Джи. В связи с тем, что она не умеет ситуативно работать, не признает своей ответственности за содеянное и не умеет делать прогнозы, а умеет только играть и комфортиться, это приводит к трагическим последствиям. Берни, Фарисс, Ронах — жертвы ее «благого», но безответственного и недальновидного вмешательства.
Иногда мысли Крошки напоминают вопросы ребенка, познающего мир. Но в силу фандопа с ажлисс и навязанной ими заботой приобретают интереснейший оттенок.
«Странно, почему кочевники предпочитают жить в юртах?»
— задается вопросом крошка-ребенок, который словно бы не знает, что и почему (почему трава зеленая, почему небо синее, почему у кошки хвост).
«Тут уже есть нормальное здание, ну и поставили бы рядом постоянные бытовые секции»
— подключается крошка-взрослый, который якобы лучше знает за других, как им лучше.
Из-за сильной инфантильности образа Крошки разговор о ее виктимности ("ты жертва по своему характеру... ты рожден жертвой, ты жаждал быть жертвой...") в финале недобирает веры. Виктим — это другая сущность, не имеющая отношения к «маленькой девочке, которая полностью зависит от хорошо приспособленного к жизни мужчины». Возьмите виктима «на ручки», и он признает вас слабаком. Не шучу. Кто пробовал поправлять на виктиме шарфик, проявляя таким образом заботу, тот знает ответный взгляд. Там нет ничего хорошего.
Что касается Джи — то он создает в романе то, что я бы назвала духотой от навязанной заботы. В его империи, в его правлении, в его основе все настырно заботятся обо всех и не понимают, как можно без этой их заботы кому-то прожить свою самостоятельную жизнь. И она, эта забота, у Джи опять же, имеет императорский размах: Джи отделяет достойных от недостойных или по введенным собой правилам, или по личному мнению.
«Разделить людей на нужных и ненужных по твоему желанию?»
— спросит его Ханна, и будет невероятно точна в этих словах. Глобальный вопрос со времен истоков человечества — отделение чистых от нечистых. Не, ну а что мелочиться? Решать -- так за всех, что им хорошо, что плохо, как жить, сколько жить, что делать. Настоящий император, сапоги которого попирают все жизни сразу и каждую из жизней в отдельности. Тем более император-экзекутор! Нет претензий. Размах у персонажа колоссальный.
Я не знаю, о чем автор этого романа хотел поговорить с читателем. Но мне показалось, что автор смело поднял проблему границ личности.
«Рождение…» — это роман о влезании в чужую жизнь, о ломке личности, об отбирании у личности возможности жить самостоятельно. Это роман о трагедии лишения права на собственную жизнь. Более того — это роман о кошмаре уничтожении личности.
Очень сложная тема.
Со стороны того, к кому норовили влезть в жизнь и кто этому влезанию отчаянно сопротивлялся, на моей памяти наиболее удачно тему осветил Селин. Со стороны тех, кто приходит с улучшениями и насаждает добро, не менее прекрасно поговорили Стругацкие: прогрессорство, все такое…
И вот здесь, в «Рождении…», нам показывают взгляд со стороны тех, кто лезет и кого учат лезть. Это очень интересно!
Интересно потому, что роман задает вопросы:
— как далеко готов зайти человек, несущий другим свои жизненные взгляды и ценности, свои представления о прекрасном, если он вооружен мощным инструментом? (здесь — это сканы, фантомы, ментальное подчинение, принцип сноваживущих и т.д. весь арсенал).
— назойливая забота конструктивна или разрушительна?
— оправдано ли вмешательство в чужую личность и жизнь? В каких обстоятельствах есть место оправданию в принципе?
Я бы обвинила автора в том, что он оправдывает все это влезание (оправдывание вмешательства особо кустисто цветет в ситуации с перемещения куска планеты арнов), если бы в романе не было Ханны-Райны, если бы не было ее хлестких слов об убийстве личности и ее принципиальной позиции «Отлезь, папа!».
Но Ханна есть! И есть ее голос, заявляющий свое! Ура!
Благодаря ей вопросы остаются поднятыми и неотвеченными. Это ли не здорово?
Считаю, что роман актуален и будет актуальным долгое время для очень широкой аудитории. Ведь он о границах личности, а тема это бесконечна.
Очень психотерапевтическое произведение о своем. Где оно, свое, у личности? Что в него входит? Как его защитить? Всегда ли надо его защищать? Что такое «быть без границ»?
И т.д. Вопросы, вопросы…