Рецензия на роман «Восход стоит мессы»
На примере этой книги можно понять, почему авторы снова и снова возвращаются к известным историческим моментам, делая их основой своего сюжета. Рассказывая историю заново, они не просто оценивают её по-новому – их интересуют другие грани событий. От ассоциаций с Дюма при чтении никуда не деться (а у более начитанного человека таких ассоциаций наверняка появится ещё больше). И в то же время отличие подхода бросается в глаза.
Дюма, на мой взгляд, интересовали действие и героика. Приключения, интриги, риск и любовь. Всё это есть и в «Восходе», как неотъемлемая часть жизни персонажей. Но это не мешает автору изменить подход к тексту. В романе на первый план выходят люди – их характеры, их правильные и ошибочные решения, их отношения. Здесь много психологии, которая, как мне кажется, не характерна для традиционного исторического романа. Попытка понять героев, вывести их за рамки регламента и долга, в реальную жизнь, делает книгу современной и оттого интересной.
Хотя, конечно же, интересно тут всё. Сюжет охватывает большой и сложный период жизни Генриха Наваррского, и его взлёты и падения держат читателя в напряжении. Интриги добавляет некоторая, я бы сказала, детективная нотка – линия Предателя.
Одновременно с основным руслом романа развиваются второстепенные, но важные для сюжета истории: линия Маргариты, Шико, Екатерины Медичи, соратников Генриха. Фокал смещается на этих героев, мы получаем возможность посмотреть на ситуацию их глазами и получить более полную картину. И одновременно этот ход делает даже эпизодических персонажей живыми и более понятными.
Казалось бы – насколько однозначен характер следователя, добивающегося показаний против заведомо невиновного человека. Это, несомненно, мрачная фигура:
Следователь Дижон более всего любил зловещую тишину. Времена всеобщего страха были его временами. В такие дни он становился незаменим.
Однако автор раскрывает характер Дижона глубже, показывает его жизнь, мальчика-воспитанника, отношение слуг. И зловещий следователь внезапно приобретает объём и какую-то человечность:
«Все-таки хорошо, что у моей экономки есть внук, – подумал он и неожиданно для себя добавил, – а у внука – собака. Вот выйду в отставку, куплю домик на Луаре и поселюсь там вместе с мадам Мерсье, Жанно да вот этой... псиной».
По-моему, это делает Дижона ещё страшнее. Теперь он уже не абстрактный винтик системы, не воплощённое зло, а практически нормальный обыватель, для которого допросы и пытки – просто рутинная часть работы. Начинаешь его понимать, и персонаж превращается в живого человека. А ведь Дижон – герой третьего плана, действующий только в нескольких сценах.
Конечно, такая тщательная проработка замедляет развитие событий и делает роман неторопливым. Но невозможно сказать, что это недостаток. Исторической прозе неторопливость к лицу.
Портреты своих героев автор рисует полутонами, без прямолинейного разделения на чёрное и белое. Генрих, конечно, положительный (и явно любимый автором) персонаж. Но даже его образ не приукрашен. Король Наваррский показан как человек, прекрасно знающий о своих недостатках и даже посмеивающийся над ними при случае. («Вы не боитесь пожалеть о своем решении?» – «Разумеется, боюсь, мадам, – признался Генрих. – Вы же знаете, Господь не наградил меня храбростью»).
Текст проявляет самые тонкие оттенки эмоций героев, одновременно увязывая их с возрастом, положением, мировоззрением каждого персонажа:
– Земная красота – тлен, – все же заметила она строго, но тут же с детской непосредственностью добавила, – Просто вы еще не видели мадам Маргариту. Когда она проходит по дворцу в своем платье из серебряной парчи, все только на нее и смотрят.
В голосе Катрин звучали одновременно осуждение, приличное для ревностной гугенотки, и плохо скрытая смесь зависти с восхищением, столь естественная для девочки-подростка по отношению к признанной красавице. Весь этот набор чувств был аккуратно прикрыт светской непринужденностью.
Внимание, проявляемое к психологии, сказывается и на сюжете в целом. Поступки героев вытекают из их склада характера и выглядят логичными, создавая стройную и непротиворечивую историю.
Автор признаётся, что ради такого эффекта пришлось местами отказаться от документальной достоверности – я не знаю, насколько это хорошо именно для исторической прозы, но для художественного произведения, думаю, вполне допустимо. Тем более, что реальный ход событий излагается параллельно с текстом в авторских комментариях:
«Восход стоит мессы» – это художественный роман, который не претендует на стопроцентную историческую достоверность. Специалисты по эпохе наверняка найдут в тексте достаточно фактологических несоответствий как умышленных, так и случайных. Прошу меня простить. И все же хочется надеяться, что мне удалось остаться в канве знаменитого исторического сюжета, избежав слишком серьезных отступлений от правды.
«Исторические заметки», завершающие каждую часть, сообщают дополнительные подробности и отделяют вымысел от правды, уточняя, какие события были реальны, а какие – нет. Читать их очень интересно, однако лично мне размещение блоков «заметок» среди основного текста кажется неудачным ходом. На мой взгляд, всё это было бы лучше вынести в послесловие - постоянные напоминания об условности рассказываемой истории мешают в неё погрузиться и снижают достоверность, при том, что никаких других причин для этого нет, вещь написана профессионально и интересно, и читала я её с большим удовольствием. Но это, конечно, субъективное мнение.
Хочется отметить хороший язык, который ни разу не царапнул анахронизмом или неуместной в устах персонажа фразой. Особенно изящно сделаны разговоры придворных, не упускающих случая подколоть недруга и блеснуть остроумием перед дамами:
– Всякий должен заниматься своим делом, – сказал Миоссен, понемногу раздражаясь. – Наши пасторы весьма умны и образованы, они больше понимают в тонкостях вероучения.
– Очень жаль, месье, что вы умны не достаточно. Но вы правы, ум солдату – что совесть чиновнику: только вредят карьере.
Деталь, которая демонстрирует мастерство автора: речь героев, соответствуя их характеру и социальному положению, всё же меняется в зависимости от ситуации. Так, Генрих говорит с королём и королевой-матерью почтительно и выдерживает «высокий штиль», с Маргаритой беседует куртуазно, со своими друзьями, придворными и солдатами общается простым, иногда даже грубоватым языком. Выбор лексики здесь всегда зависит от обстановки и собеседника – это, казалось бы, естественный приём, который важен для достоверной передачи прямой речи героев, но о нём помнят далеко не все писатели.
Книгу украшают тщательно подобранные эпиграфы (цитаты из книг, которые могли бы читать герои, и письма Маргариты), а также стихи Агриппы д’Обинье, исторического лица и персонажа романа, в качественном переводе. Такие детали кажутся несущественными, но на самом деле они создают атмосферу, демонстрируют продуманность и тщательность работы и, в конечном итоге, повышают доверие к книге.
И ещё одна особенность, которая кажется мне веским плюсом – в книге нет излишней натуралистичности. Несмотря на то, что описывается кровавый и жестокий период истории, несмотря на то, что в книге присутствуют эпизоды убийств, резни, пыток, всё это подаётся с большим чувством меры: ровно столько крови и ужаса, чтобы читатель смог прочувствовать сцену, и не больше.
В романе изрядное количество динамичных и напряжённых сцен, включая сражения и поединки самых разных видов. Сделаны они толково и убедительно: ритм текста в эти моменты ускоряется, но не настолько, чтобы эпизоды казались чужеродными в канве неторопливого в целом повествования. Боевые сцены всё же заметно медленнее, чем в среднестатистической фантастике – я бы сказала, что ритм нарастает соразмерно скорости остального текста. Много внимания уделяется деталям, эмоциям и ощущениям, которые делают ситуацию более реальной.
За спиной что-то хрустнуло.
Не раздумывая, Генрих резко пригнулся и прыгнул в сторону, прокатился по земле, одновременно вынимая кинжал и стараясь определить источник опасности.
Прямо над ухом послышался странный шелест, и перед глазами мелькнула голая грязная пятка. Генрих схватил ее и резко дернул на себя. Обладатель пятки полетел на землю лицом вперед, однако, благодаря скользкой глине, покрывавшей щиколотку, ему удалось вырваться. Противники вскочили на ноги почти одновременно. В руках нападавший держал топор. Генрих отпрыгнул назад и выхватил шпагу. Теперь, чтобы одержать над ним верх, требовалось изрядное мастерство.
Описания в романе плотные, физически ощутимые, дополненные не только яркими деталями, но и эмоциями:
Город глухо молчал, с обреченным отчуждением встречая нежеланных гостей. Улицы были почти безлюдны, а ставни закрыты, и даже собаки не лаяли, прячась по подворотням. И только сквозь щелки чердачных окон чьи-то беспокойные взгляды напряженно следили за небольшой армией, с трудом протискивающейся по узким улочкам старого Парижа. Шел дождь, и лошади, привычные к мягкому дерну, недовольно фыркали, ступая по мокрым камням мостовых. Потоки воды, перемешанные с помоями, мусором и конским навозом, сбегали в Сену, вбирая в себя сомнительные ароматы большого и грязного города. Северное лето 1572 года от Рождества Христова было в самом разгаре. Войска гугенотов со знаменосцем во главе входили в католический Париж.
Большое впечатление на меня произвёл один из сюжетных крючков: накануне Варфоломеевской ночи Конде рассказывает Генриху о тайнике с бумагами в особняке адмирала Колиньи. Он не знает, что это за бумаги, но предполагает, что они важны, и просит Генриха забрать их, если и адмирал, и он сам погибнут.
Казалось бы, характерный для приключенческой литературы ход: логика сюжета подсказывает, что Генрих отыщет эти документы и они сыграют ключевую роль в какой-нибудь решающий момент. И Генрих действительно их находит, разбивая ожидания читателя в пух и прах. Эти бумаги – просто семейная переписка. Письма адмиралу от любящей жены. Всё оказалось не так, как в книжках: намного проще, намного обыкновеннее. Ведь и адмирал был не только исторической фигурой, но и живым человеком.
И этот демонстративный отход от штампов, от канона делает роман намного более убедительным. Вместо ловкого, но банального поворота сюжета – обычная человеческая жизнь, понятные и естественные чувства. Достойный и честный метод.
Собственно говоря, на отход от канона намекает даже название романа, отсылающее к известной фразе Генриха Наваррского. «Восход» - слово более многозначительное, чем предельно конкретный «Париж». Здесь и связь начала дня с обновлением, с пробуждением жизни, и намёк на возможный реванш после тёмной ночи поражения. Но на уровне ассоциаций это слово уводит взгляд вверх, разворачивает перед читателем горизонт и создаёт пространство, на котором можно увидеть трагедию не отдельных жизней, а всего человечества, увлечённо истребляющего инакомыслящих.
– Беда нашего века в том, что всякое милосердие считается слабостью. Кровь требует крови, вовлекая все новых людей в водоворот войны.
Автор не позволяет бойне Варфоломеевской ночи загипнотизировать себя, разделить историю на чёрное и белое. В романе спрятан закольцованный рефрен, показывающий, насколько всё относительно. В начале книги воодушевлённый Шико без тени сомнения отправляется резать гугенотов вместе со всеми («Радость освобождения пела у него в крови, долго он будет помнить эту святую ночь!»), но уже в конце главы, после того, как ему пришлось спасать от погромщиков женщину-католичку и её детей, осознаёт ужас происходящего:
Только сейчас он понял во всей очевидности, ЧТО они натворили. Он прислонился спиной к стене какого-то дома и стоял так, набираясь сил, чтобы идти дальше через растерзанный город.
В конце книги показана обратная, но очевидно парная первой сцене ситуация. Филипп дю Плесси-Морней возвращается в отвоёванный гугенотами Нерак, полный такого же воодушевления и сознания своей правоты: «Морней был дома. Он победил». Но он видит смерть старика-католика, пытающегося защитить от сожжения чудотворную икону, и к концу главы понимает то же самое, что и Шико.
Вокруг продолжали суетиться солдаты господина де Краона, занятые своим делом. Они не обращали никакого внимания на странного господина, что сидел на ступенях разоренного монастыря, прижимая к себе тело старого настоятеля.
Морней был дома. Он победил.
Выжившим – и победителям, и побеждённым – приходится жить дальше с чувством вины. «Нет ничего страшнее, чем чувство вины и стыда, ибо они убивают веру в себя и делают существование бессмысленным. Большинство людей так боятся быть виноватыми, что вынуждены служить кому угодно, лишь бы только господин отвечал за их глупости и злодеяния», - говорит Шико. И Генрих долго и мучительно переживает гибель своих единоверцев, пока не находит для себя единственный ответ.
– Как мне удалось оправдаться за Варфоломеевскую ночь? Никак. Я не оправдываюсь перед собою, – спокойно ответил он, – и перед вами не буду. Невозможно потерять в одночасье отборную армию, завоевания нескольких лет и тысячи жизней своих людей, а потом найти этому оправдание. Я пытался, – Генрих усмехнулся, – не получилось.
– Вот уж, верно, – согласился д'Англере, – и в чем же выход?
Генрих пожал плечами.
– Ни в чем. Нет выхода. И искать его глупо. Я виноват, и это уже никак не исправить.
Молодой король пытается спасти то, что можно, идя на уступки и теряя уважение последних соратников – и сохраняет этим немало жизней. Это совсем не тот героизм, которого ждёшь от персонажа романа, но, как и эпизод с письмами в тайнике, это понятнее и честнее.
Мне вообще кажется, что честность – определяющая черта этой книги. Несмотря на все литературные допущения и исторические неточности (в которых автор, опять же, честно признаётся), роман показывает живых людей, не приукрашивая их – но и не очерняя. Ему хочется верить и, как следствие, над ним хочется думать. «Восход» написан не столько о том, что происходило во Франции несколько веков назад, сколько о том, что неизбежно происходит в любые времена с любым человеком, имеющим хотя бы каплю совести. И, я думаю, роман всё-таки даёт ответы на некоторые вечные вопросы, а соглашаться с ними или нет – дело читателя.
____________________________
Рецензия написана по договору, бесплатно, как на все хорошие книги. Подробности тут: https://author.today/post/59197
"Восход стоит мессы" добавлен в подборку "Безымянная библиотека".