Рецензия на повесть «Древний фолиант. Начало.»

Повесть написана человеком грамотным. Чувствуется образование и желание поделиться обдуманной идеей, продуманным сюжетом и мыслями по поводу всего остального. Автор новый, только пришел на АТ, ни друзей, ни подписчиков, ни авторитета. Но все мы с этого начинали.

Идея может нравиться или не нравиться, но она есть, а такое далеко не о каждой повести можно сказать, что лично меня в данном случае радует. Плохо, что не зацепило за живое, но тут неизвестно кто больше виноват: автор повести или автор рецензии.

Попробуем разобраться, что помешало повести прозвучать. После первой же фразы из пролога, становится ясно, что повести нужна бы редактура.

 Человек в старом сюртуке сделал шаг в тускло освещенную комнату: полумрак мягко окутывал темный стол и стул, украшенный старинной резьбой. Воздух был сухой и теплый. В эту комнату никто не заходил кроме него. Эта комната была отдушиной, где он мог уединиться и вновь испытать эмоции, которые развеют его тоску.

В литературном тексте не бывает синонимов.

Мысль гениальная и, к сожалению, не моя.

Настолько простая, что выглядит суровой банальностью, но так оно и есть. Синонимов не существует. Каждое слово должно работать на образ, на картинку, на раскрытие мира. На все сразу, в том числе звук и цвет.

Старый сюртук это и вышедший из моды, и потертый невзгодами, и просто долго провисевший на вешалке. Поэтому старый не звучит. Читатель вынужден вслушиваться, напрягаться и сходу достраивать прочитанное до образа, который ему понятен. И само по себе такое — мелочь, но из таких мелочей и складывается впечатление о книге.

Например, тускло освещенная комната и полумрак, плохо сочетаются. Здесь возникает феномен наполовину пустого (или полного) стакана. То есть, все-таки освещен, а не затенен и спрятался в полумраке. Окутывал в данном случае работает против картинки. Это вообще странноватый глагол. Темный стол и стул украшенный работают не в связке, а как противопоставление, и опять заставляют читателя напрягать извилины, чтобы понять, о чем речь. И неожиданно возникающий на пустом месте теплый и сухой воздух читателю активно мешает. Воздух не отсюда, не из этого эпизода. И мешает (этой) комнате и ему (тому, кто в нее входит, человеку в сюртуке). Ведь очевидно — не воздух влетает в голову читателя, а ощущение у читателя складывается именно такое. Вновь испытать эмоции, читает читатель, и не понимает как это? 

И картинка рассыпается...

А не должна.

Попробуем собрать...

Человек в потертом сюртуке вошел в тускло освещенную комнату. Прошаркал в глубь, не обращая внимания (или наоборот обращая) на потемневший от времени стол и разукрашенный резьбой стул, остановился у мягкого продавленного кресла (стула и стола, и тогдаописание этого стула и этого стола нужно вынести в другое предложение). Здесь он мог уединиться, погрузиться в воспоминания и стать собой. Развеять на мгновение тоску, ощутить эмоциональный подъем и вернуться в то время, когда все было по-другому.

Не претендую на истину в последней инстанции и, если бы редактировал свой собственный текст, от многого бы избавился. Но и в таком виде, эпизод начинает работать, создает атмосферу, так мне думается.

Такие картинки возникают у людей, которые погружаются в сон, но он не спал, он отчетливо видел, как картинка оживает.

Подчеркну еще раз:

синонимов не существует, каждое слово в предложении должно работать.

Это технический момент, но литература это не только творчество в чистом виде, но еще и ремесло. Одно без другого не бывает, а если бывает, то получается обычно не особо.

Теперь о повторах.

Как только мы нарисовали картинку, нет необходимости ее обводить тем же самым карандашом еще раз. И еще раз. Лучше от этого она не станет.

Человек в старом сюртуке сделал шаг...

Человек в старом сюртуке молча стоял...

Человек в старом сюртуке любил писать...

Человек в старом сюртуке поправил листок...

Повторение сильно обедняет текст.

Читатель ждет развития, а не возврата к уже известному. Автор может добавить персонажу характер, особенности внешности и эмоционального состояния. Это касается и использование имен собственных, как в авторской речи, так и в атрибуции. Поймал себя на том, что к седьмой главе уже яростно, с наслаждением отмечаю повтор имени героя Валериан.

— Ну что вы, — сказал Валерьян, — это вам только кажется.

Нет, мне не кажется, так оно и есть. В каждом абзаце, практически в каждой атрибуции, по любому поводу, сквозь всю повесть: Валериан, Валериан... Валериан, Валериан... Валерианов очень много и «они» активно мешают. Также мешают избыточное словоупотребление служебных местоимений: это, этого, эти, какого-то, там... и глагола был. Известная проблема.

Население города было весьма разнообразным...

Были здесь и другие...

Существа были маленького размера...

... она была немного больше, чем та...

У него была неприятная внешность...

Также — избыточность атрибуции. Лишняя атрибуция связана с тем, что «голоса» персонажей не имеют характерных особенностей, которых полным полно у живого человека. Письму не хватает тембра, ритма, словечек и пауз, поворота головы, жеста, глаз, сопения и кряхтения. Текст высказываний одного человека не отличим от речи другого, когда голосом персонажа с нами говорит исключительно автор. Поэтому появляется атрибуция, описывающая кто что сказал, как сказал и почему. Знающему человеку это говорит о том, что автор не прорабатывал персонажей, нарисовал в самом общем виде и использовал, где ему было нужно.

И просадил динамику...

Повесть от начала до окончания написана в одной и той же интонации, без подъемов и падений, без ускорения и замедления времени, без эмоциональных взрывов, поэтому читается сложно. Читателю негде передохнуть и наоборот не на чем зафиксировать внимание и задохнуться.

Из пункта А в пункт Б вышла оседланная лошадь. Прошла шагом всю дистанцию и финишировала. Пока всадник любовался природой и размышлял о погоде, вспоминал прожитые годы и фиксировал несообразности, лошадь работала, переставляла ноги и мечтала об овсе, скребке и стойле. Оба благополучно доехали.

Выше приведенная зарисовка — попытка визуализировать темпоритм произведения(й). Ритм — это внешнее действие. Темп — внутреннее.

Внешнее действие в повести реализовано через однотипные локации-комнаты. Меняются действующие лица, обстановка и обсуждаемые вопросы. Характер действия не меняется — это рассуждение. Играют ли персонажи в карты, читают ли старинные книги, пьют ли коньяк...

Внутреннее действие — это тоже рассуждение. Оно не связано с внешними обстоятельствами, зато должно работать на идею произведения.

Бог — Великий Литератор.

Люди — дети Великого Литератора.

У каждого человека свой мир и свой роман.

Отсюда: фолиант и изначальный кристалл (церебрум, осколок изначального камня из изначальной пещеры), встреча с Архивариусом и Уллом. Идея разворачивается неторопливо, за счет добавления элементов автор раскрывает читателям суть. Появляется Святой Добросвет и Серебряная тишина, таблички Завастры и пелена Тьмы, борьба с демонами и ключ от Первой комнаты.

К сожалению, появляются они не в действии, а в рассуждении, путем добавления действующих лиц и обстоятельств (Тарр, колдун и некромант, Великий Ахрхивариус, Лидия). Читатель во всем этом не участвует, читатель слушает и по идее должен задуматься.

Но нынешний читатель ленив и задумываться не станет. Мазнет глазами по диагонали, пожмет плечами и уйдет к кошкодевочкам Фарга, к муравьиным жопкам Кисленка Архимага, к боксерам в Токийской Академии полукровок. И в чем-то он прав — мир должен увлекать, а книга читаться на одном дыхании. Но я рекомендую эту книгу. Да, в ней много типовых ошибок и стандартных недоработок, но их у всех полно, в том числе и многие топы этим грешат. Кто безгрешен — брось камень.

И не забывайте делиться впечатлениями. И всем вам воздастся. Надеюсь, что следующая книжка этого автора меня сможет удивить и заинтересовать, потому что манера подачи мне нравится, а как это сделано, пока нет.

Но все равно — интересно.