Рецензия на повесть «Сказка о Рагнаре и дочери посадника»

Это сказка. Жанровая принадлежность текста не вызывает сомнений, даже в название книги сказка вынесена автором. Но это сказка для взрослых. И открывая ее, читатель должен это понимать. 

Еленой прекрасно выписана локация, где происходят действия в сказке. Чувствуется знание материала (мне известно, что Елена специально подробно изучала некоторые стороны культуры словен, чтобы эту сказку написать). Язык произведения напевный, лёгкий, сказочный, похожий на народную поэзию. Он звонкий и переливчатый и очень живой. 

Автором отлично передана атмосфера безудержного, цветущего лета, его сочных красок, языческого буйства природы. Сами по себе эти картины и образы претендуют на эстетическую ценность. Но главное в сказке не это. 

Герои.

Ранослава, словенская девушка, красивая, кроткая, но сильная. 

Рагнар, исландский викинг, сильный, уверенный в себе воин. 

То, что связало этих двоих оказывается сильнее понятий той эпохи, сильнее смерти и сильнее времени. 

История эта такая же красивая, как и природа тех мест, где все происходит, и такая же проникновения, как песня о стародавних временах. И пусть ее финал радостным не назовешь, но в нем очень много историчности. А это очень важно для автора произведения. 

Историчность для Елены, не побоюсь этого слова – это самое главное в ее художественных текстах, даже там, где она намеренно творит сказку. В "Сказке о Рагнаре и дочери посадника" не только события историчны, но и художественные детали – быт, культура, обряды.

В этом тексте Елена использовала интересный повествовательный прием – взгляд на героя глазами другого героя. Этот прием усиливает ощущение присутствия, делает героев к нам ближе, а нас глубже окунает в мир произведения. 

Конфликта в сказке два. Второстепенный разрешается легко, основной же приводит к трагической развязке, но такой традиционной для скандинавской словесности и скандинавского искусства. Но все же он не оставляет чувства безысходности, потому как у нас остается, хоть и печальное, но окрашенное светлой грустью послевкусие от того, что нечто прекрасное и сильное в жизни все же возможно.