Рецензия на роман «И света здесь нет. Сид и Нэнси»

"И встретил он Смерть как давнего друга, и своей охотою с нею пошёл, 

и как равные ушли они из этого мира."

"ГП" №7

"Размышлять о смерти - значит размышлять о свободе."

Мишель де Монтень

"И свет во тьме светит, и тьма не объяла его."

Ин.1:5

Случалось ли вам встречать книгу, с которой хочется говорить? Конечно же, не в буквальном смысле (хотя в романе можно предположить много вариантов подобного), а читать и по нескольку раз за главу ловить себя на мысли, что и у тебя самого есть в чем-то сходные истории, которые отзываются внутри и вопиюще требуют диалога - не с героями, а с прочитанными строками. Понятное дело, подобный диалог невозможен, но всколыхнутое прошлое выползает из дальних уголков памяти, бередит, разворачивает перед тобой картину, которую ты в упор не видел, проживая это сам. Такой книгой для меня стал роман "И света здесь нет. Сид и Нэнси" (до нее сходное чувство вызвала повесть "Серые травы" Я.Эм).

Книгу "И света здесь нет" я заприметил давно - меня заинтриговали жанр "триллер", авторская аннотация и пара рецензий, которые мелькнули у меня в новостной ленте, откуда, собственно, я и узнал, что речь здесь пойдет об уличных музыкантах. И вот в один из жарких июльских деньков, разделавшись с одними бродячими менестрелями, я решил почитать про других, более близких к нашим реалиям. Начал читать - и провалился в свою юность, в свое первое знакомство с Арбатом (почти в тот же год, о котором идет речь в романе), свои "вокзалы" в ожидании поезда или утра и многие, многие другие воспоминания, которые воскресали в памяти по мере погружения в мир этого беспредельно искреннего и реалистично жестокого романа. Впрочем, это уже совсем другая история, а я возвращаюсь к Сиду и Нэнси.

С самых первых строк перед глазами читателя разворачивается московская панорама нулевых, и уже на ее фоне происходит взросление подростков, рожденных перед самым развалом СССР, детей, не попавших в субкультуры девяностых, но впитавших их с юных лет, и, пока еще не имея реальной почвы под ногами, несущих на себе их груз, идеи и принципы. "Дети цветов" - так называли хиппи в Америке в самый "экватор" холодной войны, "дети помойки" - так называли панков. По аналогии сразу всплывает в памяти афоризм "дети - цветы жизни", и, по сути, именно об этом и говорится в романе - о цветах, взрастающих на помойке. Почему же "взрастающих", если на момент повествования героям книги уже по 18-20 лет? Да потому что еще до момента, как они попали "на улицу" они росли в таких условиях, что добрались до своего совершеннолетия вопреки, а не благодаря своим родителям. Все, кого мы встречаем на страницах - такие же жертвы обстоятельств и времени, только и ждущие подходящих условий, чтобы "выпилиться": кто-то спивается, кто-то снаркоманивается, кто-то умирает в пьяной поножовщине, кого-то ждет зона. И только единицы находят в себе смелость размышлять о самом прямом пути - суициде. "Такая себе смелость", могут сказать те, кто старше или моложе - те, чьи устои не рухнули вместе со страной, собственными мечтами и потенциальным будущим. К счастью, никто в задуманном не преуспел, хотя были моменты, когда они ходили почти по грани. И хоть в прологе книги говорится о гибели Сида совсем по другой причине, невозможно холодно и беспристрастно следить за злоключениями героев, тем более что опасных ситуаций было множество. Изящная балансировка автора на нервах читателя и заигрывание с ним, что в данном случае является несомненным плюсом книги.

Что касается героев, как заглавных, так и их ближайшего окружения, все они - дети своих родителей и своей эпохи, то есть духовно искалеченные, морально и психически нездоровые. У каждого свой собственный психический "букет", от пограничного расстройства и созависимости до КПТСР (и даже персонаж-аутист мельком проскальзывает перед нашим взором), и все это - результат травм и насилия, которое они перенесли в детстве. И даже мальчик-одуванчик Грэгори не производит впечатления психически полноценного человека, слишком он рафинированый в своей инфантильности, отгораживающийся и отгораживаемый от мира родителями.

Нэнси-Элис-Алиса, имени которой автор так и не открыл, что говорит, скорее, о собирательном образе или даже архетипе, с молоком... вернее, с тяжелой рукой шизофренички-матери впитавшая в себя непротивление насилию и принятие его, приобретя определенное количество навыков жить в нем, будет раз за разом повторять этот сценарий, искать подобные ситуации страха и беспомощности, и ей даже в голову не приходит найти работу, обеспечить себе какую никакую крышу над головой и жить пусть скромной, но свободной и своей жизнью. И это при том, что у нее уже есть диплом "шараги" и неоконченное высшее (пусть всего один семестр, но ведь есть же). Фиксированный гештальт фонит, требуя все новых и новых ситуаций, где она будет подвергаться пусть не физическому, так хотя бы психологическому насилию и стрессу. Потому ее расставание с Ильей вполне закономерно: более стрессоустойчивый и уравновешенный, он не создал бы для нее условий тех эмоциональных качелей, к которым она привыкла с детства.

Но свято место пусто не бывает: рядом с Нэнси оказался точно такой же безымянный Сид, "застрявший" в ситуации смерти бабушки и предательства матери. Он смог найти себя в творчестве и попытке противопоставить себя всему остальному миру, но не нашел сил, чтобы взять в руки собственную жизнь. И израненные жизнью герои спаиваются, сродняются своими болями и идут рука об руку навстречу своей гибели. Даже в те времена и в тех обстоятельствах можно было найти ту соломинку, которая не позволила бы героям опуститься на дно, но они предпочли ее не искать.

Амосфера книги и с первых страниц была не светлой и не радужной, а к концу она нагнетается настолько, что хоть топор вешай, потому достаточно символичным является то, что завершается повествование именно в Питере - городе, куда, по аналогии с Венецией, все отправляются умирать. Всего лишь год совместной жизни героев представлен чередой ярких, насыщенных и пугающих событий, где каждый день может оказаться последним, что воспринимаешь его не как год, а, как минимум, три. Сужение их мира, когда они настраивают против себя московствую тусовку, опасное путешествие автостопом в город на Неве, соседство с товарищами, откинувшимися из мест не столь отдаленных и заключительная сцена на крыше - тот самый финал, который ждет любого, кто опустит руки и позволит круговороту обстоятельств решать все за него.

И все же книга не только обо всех этих ужасах. Красной нитью сквозь все повествование проходит тема доверия, преданности и поддержки друг друга в сложную минуту. Герои борются со своими демонами, стоя к плечу плечо, и пусть битва их заранее проиграна, в ней заключается весь смысл их совместного существования. Конечно, для неподготовленного домашнего читателя воспринимать своеобразную трэшовую эстетику романа будет сложно, но если за прямолинейными образами и грубым языком постараться увидеть не конкретных персонажей, а трагедию целого потерянного поколения, книга глубиной своей настолько расширит восприятие, что просто грех пройти мимо и не погрузиться в неё. Прочитав её в далеком июле, сегодня я перечел её повторно, не только для того, чтобы освежить в памяти, но и просто ради удовольствия. И, конечно же, она останется у меня в библиотеке.

Не могу не отметить красоту двух визуальных моментов, которые на фоне общей беспросветности особенно поражают - сцена в ночном актовом зале и сходная ей сцена в зале сквота, - и общей наполненности книги музыкой, творчеством и абсолютной их ненужности в контексте нашего времени. Это страшно, но, увы, времена не выбирают.

Автор сказал: "И света здесь нет". Я же хочу возразить: эта книга наполнена светом человеческих сердец, мятущихся, страдающих, но живых, и в них еще не угасла надежда на то, что все "будет нормально". И пока эта надежда есть, "Свет во тьме светит, и тьма не объяла его".

Автору желаю вдохновения, прекрасных идей, творческих успехов и скорейшего завершения второй книги про Нэнси, я уже жду ее с нетерпением!