Рецензия на роман «Русские двести лет назад, или Очень старая история»

«И сёлы мирные, и грады в мгле пылают,
И небо заревом оделося вокруг,
Леса дремучие бегущих укрывают,
И праздный в поле ржавит плуг».

(А.С. Пушкин)

 Рецензия написана в рамках марафона «Читатель-автор, перезагрузка». Почему я выбрал именно этот роман? Тема Отечественной войны 1812 г всегда волновала меня, как великое испытание для всего русского народа, не взирая на сословия и ранги, образ жизни, достаток и его отсутствие. Война застала их всех – от Немана до Москвы, и на её пути не было места, где бы она не прошлась стеной огня и смерти, волной насилия и кровопролития, обесценивая само понятие «право на жизнь и свободу». 

Очевидно, ознакомившись с аннотацией и увидев тэг «война 1812 г», читатель замрёт в ожидании отголосков «Войны и мира» Л.Н. Толстого. Спешу успокоить его волнение: роман  «Русские двести лет назад, или Очень старая история» не отсылает вас к классику, он – сам по себе, со своими героями, добром и злом, вечными истинами и ценностями, извечным русским поиском правды и справедливости, со своей философской подоплёкой. Хотя, с долей допущения его можно назвать «Война и мир», точнее «Война и люди» - люди на войне, люди вокруг неё, рядом с ней, внутри неё и против неё. Здесь методом сравнения представлена литературная суть двух противоборствую сторон (народов), которую открывает нам сам автор: «они и мы, но мы - не они». Однако, у простых людей-тружеников с той и  другой стороны всегда есть похожие черты – мера добра и зла, милосердие, сострадание к ближнему. Народ страны, охваченной войной, всегда несёт бремя этой кровавой напасти на своих плечах, особенно тот, который остаётся в тылу захватчиков – на захваченной территории. И ещё, примечательно, что роман начинается не с блистательного шествия армии Наполеона через Неман – на русскую сторону, а со сцены  пробуждения простых французов – первых представителей вражеской армии, которых видит читатель, видит и делает первые выводы, оценивая этих персонажей со стороны противника.

Также хочу обратить внимание на один немаловажный аспект: главным действующим началом романа является само время – дух эпохи. Время и люди в нём. Время, которое рождает героев и развенчивает подлецов. А по структуре роман напоминает эпопею: множество событий и целая плеяда персонажей-героев. Ещё одним символом времени является язык (не только стилистика повествования и прямой речи). Французский, в данном случае, и есть этот самый язык времени, целой эпохи. Много ли его в романе, не отягощает ли он текст? Нисколько - он часть исторического реализма, тогдашней реальности. К слову, я сам часто использую латинский, немецкий и старорусский в соответствующих ситуациях, а их в отображении историзма повествования бывает немало.  Сам язык – громкий голос времени.

Итак, вступительная часть с предварительными, но основополагающими моментами, завершена, и я приступаю к аналитической. Для меня она является главной, но в ней основное внимание всегда уделяется двум градациям: историческому реализму и литературно-художественной образности – качеству восприятия и подачи авторских героев-персонажей. Ведь ХудЛит, в рамках которой исполнен текст – литература, прежде всего, художественно поданных образов места, времени, природного окружения, людей и войны т.д.  Сразу замечу, что не стану говорить о необходимости следования классическому канону «место и время, а уж потом события и люди», т.е. повествование начинается с конкретики места и времени (они и являются первичными столпами историзма, потому что события и люди им соответствуют, ибо сами люди – герои своего времени и места). А не «с абстрактных коней в вакууме» (С). Нет, это не мои потуги на оригинальность, а цитата с одного литературного портала. И сегодня почти никто этот канон не соблюдает. Даже те, кто ранее о нём так заботились: персонажи появляются внезапно и в непонятном месте, а действия их следуют без указания причинного фактора: «давай быстрее поехали…», где «поехали» лишь для того, чтобы ехать-бежать по тексту. А ведь экшен заключается совсем не в этом.

Меня впечатлил литературный дуалистический подход автора к повествованию во всех его частях: автор и рассказчик, и ненавязчивый собеседник с читателем, автор гид и путеводитель по тексту своего романа. Старый, давно забытый метод от классической исторической литературы. Но в «Русские двести лет назад…» этот подход сыграл свою роль единения с читателем, а это – главное его достоинство.

На страницах романа исторический реализм нашёл своё многоликое отражение: в описании одежды персонажей, в бытовых и социальных картинах, речи участников сцен и событий, где дух Истории ощущается реально – на уровне «верю, что так было, как оно есть». В художественно-литературном плане автор пользуется двумя инструментами: пейзажная, личностная, бытовая описательность и речевая палитра героев. На первый взгляд первое превышает второе, превалирует над ним. Однако, речевой фактор занимает не менее 10% текста, что является стандартом для классики (М.А.Шолохов «Тихий Дон»). 

Образная система романа – это противостояние авторских образов на уровне «мы и они», и здесь всё не так однозначно. С одной стороны – русский мир, ведь только в нём к пленным относятся так, как отнеслись к французам и полякам в «Русские двести лет назад…». Совсем не так, как враг относился к пленным русским, особенно людям из народа – партизанам. Вот оно настоящее русское милосердие. И ещё, это образы партизан-народных мстителей, лихих и отважных казаков: кругом разные лица, но их хозяева остаются целостными личностями, каждая со своим характером, самоуважением и самоотречённостью, ради общего дела, блага, тоже становящегося общим – всё в лицах живописует автор. И всегда рядом с ними образ смерти, который не исчезает до последних глав романа. Но этот образ вызывает страх не у всех представителей «русского мира»: борясь с врагом, русские борются и с собственными страхами. Наступает период времени, когда русские перестают бояться. 

С профессиональным интересом всегда воспринимаю образы лекарей-докторов. А здесь их целых два, и, как это часто бывает в реальной жизни, они противопоставляют себя друг другу. И в реале, после споров-обсуждений, мы часто приходим к консенсусу - общей линии, общему мнению. Рад, что в романе тоже отражён подобный финал.

С другой стороны выступает мир Запада – «Наполеоновский мир». И опять подход автора к раскрытию темы отличается нестандартностью. А нет здесь блистательных генералов и маршалов, нет победного шествия к Москве: не гремят пушки и не свистят пули, расчищая им дорогу. Не реют императорские стяги, а кавалерия не валит валом. «Наполеоновский мир» показан совсем с другого ракурса. Его представляют Лассэр, Поль Огюстен Ленотр, Бризар и Гро-Мартен – не все французы, но представители Наполеонова войска, и поляки – Блондин с Брюнетом. Этот «Наполеоновский мир», угодив в капкан русской глубинки, смотрится совсем не воинственным, скорее беззащитным и совершенно беззубым. В последней главе, угодив в плен, уже к казакам, им было предложено сдаться без всякого насилия со стороны пленивших их русских. В итоге «Наполеоновский мир» автора состоит из обычных людей, которым ничто человеческое не чуждо – они также чувствуют голод, холод и страх, потому что остаются живыми людьми. В некоторых местах текста (пример - глава I) осуждение врага, меняется на сочувствие его незавидной доле, совершенно неизвестному концу последующих скитаний.

В этом романе вы не найдёте залихватских приключений, кровавых боёвок, заговоров и интриганства в чистом виде. Можно быть убедительным, актуальным, понимаемым - принимаемым читателем и без этого антуража. Роман объединяет наших предков и нас самих, их сегодняшних потомков. За двести лет «Русский мир» с его смысловыми ценностями, православием, «русской душой», так и не понятой, и не принятой на Западе, остаётся прежним – целостным, правдивым, влиятельным и способным защитить себя. «Русский мир» остаётся прежним, даже в реалиях сегодняшней СВО. Противостояние Запада и Востока (Руси-России) длится более тысячи лет, но страна наша выдержала и выстояла, потому что мы помним (хотим помнить), что с нами было двести лет назад.

А закончить хочу старой, доброй (времён 1812 г) казачьей песней-попевкой (как раз в тему):

Запоёмте-ка, робята,
Песню нову про себя,
Мы не сами про себя —
Про свое горькое житье.
Мы походим, наедимся,
Стоя выспимся.
Со востоку, со востоку
И со восточной стороны
Не золотая трубонька
Вострубила рано;
Не серебряная цеповочка
Возыгривала;
Как проговорил-промолвил
Граф Циповских-генерал:
«Господа вы генералы
И со полковничками!
Вы выдайте приказ строгий
По всей армии своей,
Чтобы были казаченьки
В исправности своей,
Чтобы ружья были чисты
И во замках кремни востры.
Востро шашки наточены
И отпущены возле боку;
Завтра утром рано
Хотел король
В гости быть,
Чем будем, робята,
Гостя потчевати?
У нас, ребята,
Есть крупа и мука,
Есть крупица,
Есть мучица,
Есть сухие сухари,
На закуску дадим ядра,
Есть на встречу картечи!

Да, это было очень давно - двести лет назад, но этот задор жив в наших сердца и поныне:

Под зарю вечернюю солнце к речке клонит, всё, что было — не было, знали наперёд.
Только пуля казака во степи догонит, только пуля казака с коня собьёт.
Только пуля казака во степи догонит, только пуля казака с коня собьёт.
Из сосны, берёзы ли саван мой соструган, не к добру закатная эта тишина.
Только шашка казаку во степи подруга, только шашка казаку в степи жена.

Живо ещё казачье племя, о котором так любовно говорит автор романа - живы и мы вместе с ним и под его защитой.