Рецензия на роман «Карэле Карэле и другие волшебные существа»
Выкладываю по просьбе Марии Ровной, автора рецензии.
Но матерьяльность электрического света
Бессильна против метафизики ночей.
О. Ладыженский
Можно изваять фарфоровую статуэтку дамы в кринолине и кружевах в современном стиле, обобщённом и стремительно лаконичном. А можно в добрых мейсенских традициях облечь даму в настоящие кружева, пропитанные шликером. И статуэтка станет прикосновением к иной культуре.
Можно сыграть ренессансное тьенто на электрогитаре. Это круто. Можно – на классической шестиструнке. Красиво, стилизованно под старину, но знакомо и удобно для уха. А можно исполнить аутентично, на инструменте, для коего тьенто и было создано: аристократичной, нежной, чуткой к пальцам виуэле da mano, с её сдвоенными струнами и мягкими передвижными ладами, в должной технике и подобающем музыкальном строе. И мы услышим эхо иной эпохи.
Вот так, на виуэле, конгруэнтно рассказанной в них истории, звучат пятнадцать коанов о тихом провинциальном кондитере с кинжалом в рукаве.
Без тени стилизации под винтаж – в стиле выстроенного в книге мира: Такие добропорядочные провинциальные городки, как Пат, вымирают в десять – только светятся тёплым огнем окна, да и их становится все меньше. Иногда по задернутым занавескам проплывёт, причудливо искажаясь, чей-то силуэт. Иногда вдоль улиц, где слабый свет фонарей чередуется с голубыми лунными бликами, проскачет всадник, и мягкий топот кошачьих лап в тишине покажется громче, чем обычно.
Изящно: Там, где играют Проказники, темнота тихо смеётся, а лунный свет танцует в такт их музыке.
Неспешно: Пожалуй, встреча с инспектором не относилась к числу событий, которые могли бы скрасить остаток дня.
С видением живой души мира: Снег проворно заметал следы.
С пленительными, тонкими и точными деталями: Нелида присела прямо на лунный луч, и он слегка прогнулся под её призрачной тяжестью.
С милыми аллюзиями: На тарелке лежала отбивная с гарниром из бобов, всем своим видом выражавшая: «Не ешь меня!».
С лёгким лукавым стёбом: тот брёл по джунглям Ифри, отбиваясь ножом и длинным копьём от хищных сухопутных рыб, бросающихся на него с деревьев.
С мягким юмором рассказчика: Потолок, живописно декорированный паутиной.
С бесстрашным до цинизма юмором героя: все, кто попадал в этот кабинет впервые, неизбежно приходили в замешательство. Этому немало способствовал скелет, подвешенный в лежачем положении на двух цепях почти под самой крышей. Сегодня он меланхолично глядел в тёмный скошенный потолок, скрестив руки на груди.
С его, героя, спокойной, мудрой и оптимистичной иронией: – Мы все умрём? – робко спросил Октус Людус. – Не исключено, – бросил Карэле.
Слова, соткавшие роман, звучат в ритм с улицами невысоких домов под черепичными крышами и вальяжным шагом ездовых котов, в лад с мелодией синих ночей сонного Пата и солнечных брызг курортного Линери. Они пахнут аккордом шоколада, кофе и корицы – аурой Карэле Карэле. Эта гармония формы и сути создаёт ощущение доброй сказки: «Я бы хотела жить с Вами в маленьком городе» – конечно, старинном, уютном, как ужин при свечах, вечно неизменном в янтарной капле времени.
Но в глубине фарфоровых кружев вместо кружева нитяного, испепелённого обжигом мысли, – Хумгат.
Литературный герой – на то и герой, чтобы, в противоположность прочно сидящему на своей территории персонажу, пересекать границы. Селений и стран. Языков и культур. Наконец, миров. Поэтому рассказы о странствующих и путешествующих, об уходе из дома и о возвращении домой – наверное, самые древние, многочисленные и увлекательные художественные тексты, созданные человечеством. А среди них, как по мне, особенно интересен сравнительно недавний и небольшой кластер историй об уходе домой. О людях, родившихся вдали от своей истинной родины – и нашедших её. Кто-то нечаянно, как лангобард Дроктулфт в «Истории воина и пленницы» Борхеса, как киплинговский центурион – «Мне все места знакомы тут, но лишь узнав о том, что в Рим, домой, нас всех зовут, я понял: здесь мой дом» – или реальный Мориц Бенёвский, король Мадагаскара. Кто-то волей обстоятельств, как англичанка в той же «Истории воина и пленницы». А кто-то – как герой рассказа Грина «Далёкий путь», как многажды сочинивший сам себя Макс-без-фамилии или реальный Джеймс Шульц («Моя жизнь среди индейцев») – своею волей. Каждый из них однажды встретил зелёную Дверь в стене, за которой ждало то, чего ему больше всего хотелось – и, в отличие от Лайонела Уоллеса, без колебаний шагнул в неё. Карэле Карэле – самый отважный среди них. Он протиснулся в тесную дверцу, через которую можно попасть в свою настоящую жизнь. Стать тем, кем ты должен быть. Найти себя – но можно и заблудиться в чужих мирах, и угодить прямиком в пламя преисподней. Он ушёл в другой мир безвозвратно. И сделал это в одиннадцать лет.
Ему повезло: мир радостно принял его. Здесь, за дверью, Карэле нашёл то, чего ему больше всего хотелось. Свою настоящую жизнь, родину, любовь, призвание.
Прелюбопытное место истинная родина господина Карэле, описанная с точки зрения человека любящего и любующегося. Более того – умеющего видеть бытие в быте, красоту и осмысленность обыденной жизни: для нас день, когда мы делаем пастилу – праздник. Именно потому, что это единственный день в году. Если я начну варить её постоянно, праздника больше не будет. А он стоит дороже, чем я на этом деле заработаю. Для этого мира с той же точностью, с какой Карэле взвешивает ингредиенты для шоколада, отмерены приятно привычные и пряно экзотические реалии. Поэтому он мил и тем читателям, что чувствуют полную тайн и чудес прелесть текущей реальности, и тем, кто соотносит текущую реальность с серой бетонной клеткой, в которой Карэле родился и из которой бежал.
На первый взгляд – традиционный мир фэнтези, одно из бесчисленных Янтарных Отражений в Мультиверсе расходящихся тропок. Благоустроенная, чистая и чинная европейская старина. Христианству идёт тринадцатый век, но оно не препятствует населению верить в древних богов, заключать браки под священным дубом с прилагающимся друидом и отмечать восемь праздников синкретического Колеса года. Да и на груди христиане носят не напоминание об ужасной казни, а свою изначальную безмятежную рыбку, в чьём эллинском названии ιχθυσ (ichthys) видят акроним Ιησουσ Χριστοσ Θεου Υιοσ Σωτηρ (Jesous Christos Theou Yios Soter) – Иисус Христос, Божий Сын, Спаситель: «Под именем рыбы таинственно разумеется Христос, потому что в бездне настоящей смертности, как бы в глубине вод, Он мог оставаться живым, то есть безгрешным». Так, может, распятия здесь и не было? В этом мире пока нет самобеглых повозок, но тротуары уже выложены плиткой. Здесь строят фабрики и изобрели спички. Уже действуют полиция, налоговая инспекция и даже инспекция гигиены. И, увы, государственная тайная организация, называемая просто Агентством. Здесь есть дворяне – но, похоже, есть и равные права для всех сословий. Так, может, в этом мире не было ни крушения империи, ни тёмных веков? Мир романа, как и наш, знает войны, пороки и преступления. Мир проявленной магии, знает он и неведомые нашему угрозы: в наших домах обитает смертельно опасный электрический ток – в доме Карэле На фоне книжных корешков была почти незаметна тонкая решётка частого плетения, закрывающая полки с внутренней стороны стекла. Что и говорить, некоторые тома в здешних шкафах требовали серьёзных мер предосторожности. Но в целом романный мир благополучнее реального, гуманнее и, в отличие от большинства магических социумов, застывших в романтизированном средневековье, быстрее развивается. Почему?
На мой взгляд, потому что это мир межи.
В виртуальных мирах, населённых сидами, альвами, дварфами, гномами, орками, гоблинами, троллями, лешими, драконами, оборотнями и прочими братьями по разуму, чаще всего встречаются две модели этих самых братьев, от чистых до смешанных в разных пропорциях. Одна модель – анимированные силы добра (ибо споспешествуют главному герою, что бы он ни творил) и зла (руководствуются исключительно мотивом «что бы такого сделать плохого», подчас в ущерб себе), и тогда тема сосуществования разумов стягивается к волшебным помощникам и объектам истребления. Другая – проекции человека на разные плоскости, подвиды Homo sapiens, отличающиеся друг от друга не больше, чем бушмен от шведа, и тогда тема сосуществования разумов стягивается к отношениям соседей: с этими дружим вплоть до боевого братства или любви и брака, с теми дерёмся – ритуально, стенка на стенку, или насмерть.
Мир романа «Карэле Карэле и другие волшебные существа» населён истинно волшебными существами. Да и сам Карэле, когда-то пробравшийся в эту кондитерскую из другого мира через маленькую железную дверцу – волшебное, бессмертное существо. Скорее всего, бессмертное, поправляет себя Карэле. Как и Алли. Как и все мы. Мало того, что «мы» для Карэле включает не только людей, но и оборотней, домовых, призраков, ангелов... Этот мир в каждой точке граничит с бесчисленными уровнями, планами и мирами Той стороны. И её обитателями. Они всегда здесь, за незримой завесой – в холмах, или на соседней улице, или прямо в твоём доме. Они в любой момент могут оказаться рядом – непостижимые, неуловимые, наделённые неизмеримым могуществом, не укладывающиеся в человечьи понятия о добре и зле, невыносимо прекрасные или смертельно жуткие, бесконечно чуждые людям, но весьма в людях заинтересованные. Очень опасно не угодить им: Они мне так и сказали: будешь тут вечно бродить, неуважения от людей мы сносить не станем.Не менее опасно им понравиться: – Он просто спрашивал, выйду ли я за него замуж. ...Я была там очень счастлива. – Охотно верю... Но человеку в таких местах не выжить. Ты умрёшь через несколько дней, хотя не стану отрицать – будешь при этом совершенно счастливой.И совершенно безнадёжное, заведомо гибельное дело – с ними сражаться: Они едят нас – не тела, а нашу силу и энергию. ...И при этом мы понятия не имеем, что они собой представляют. Только строим гипотезы, которые никак не проверить, и ничего не можем им противопоставить!
Люди не выжили бы в этом лабиринте грозных чудес, если бы не умели понимать – друг друга, иных, чужих – и договариваться. В этой паутине границ самый великий, самый нужный, жизненно необходимый герой – дипломат. Человек, который умеет договориться, понимая и учитывая интересы обеих сторон, со всеми, с кем это достижимо, и победить, не сражаясь, тех, с кем договориться невозможно, и отличить одних от других. Человек мудрый и деятельный, прагматичный и щедрый, жёсткий и нежный. Умеющий работать и организовывать работу команды: Он обернулся к остальным, и под его взглядом хаос немедленно превратился в бурную, но упорядоченную деятельность. Умеющий быть счастливым, потому что всегда остро ощущает: мы вовсе не несчастные страдальцы, а удивительные волшебные существа; потому что его счастье, по определению светоносного Анчарова, – спасать, помогать, защищать и делать подарки. Дарящий радость всем, кого принимает в своё боевое братство, в свой заповедник диковинных существ. Умеющий даже у повелителя времени и кармы выторговать необходимый своему братству чёрный огонь: У моего очага собрались все, за кого я в ответе. И поэтому я сделаю всё, что могу, чтобы принести им самый светлый огонь, какой только найду. Этому миру оказался жизненно необходимым господин Карэле Карэле.
Он необходим и нашему миру. И литературе, которую после отравления людьми лишними, маленькими, без вины виноватыми, униженными и оскорблёнными и последующего лечения плакатными идейными идеалами с улыбкой в шестьдесят четыре зуба шатает между интеллектуальными, как кувалда, мускулистыми социал-дарвинистами и нервными интеллигентами, страдающими от погрязшего в пороках социума и от своего бессилия исправить его одним махом. И нам, читателям. И тем, кто развлечётся рассказами о кондитере, вечно влипающем в мистические истории. И тем, кто, как Карэле, любит Самайн – время, когда жизнь подходит вплотную к своим границам и вглядывается в темноту, страшась и надеясь увидеть там собственное отражение. И тех, кто, подобно Карэле, может сказать о себе: Мне больше шестидесяти, Ланс, и знаешь что? Я только-только начинаю понимать, как работает этот мир. Оказывается, он не так уж плохо и бестолково устроен, как казалось мне в молодости. И если твои потусторонние секреты позволят ещё в чём-нибудь разобраться, будь спокоен, я их узнаю. Вика Осадченко принесла нам листок Книги Книг – «чёрного огня на белом огне», который, спускаясь с небес, «проявляется в сочетании слов, написанных чёрными буквами на белом пергаменте». О дивных тайнах, прозрачных и чистых, как лесной источник, написано на этом листе. Об истинных именах, обладающих силой, но мало кому из людей удаётся найти своё истинное имя. О ступенях деяния и недеяния: Ты привык действовать сам, но это – не единственный вариант. Я бы сравнила его с первой ступенью лестницы. Есть и вторая, когда человеку достаточно просто появиться в нужном месте в нужное время, и события тут же начинают складываться в правильную цепочку, словно бы без его участия. Об отношениях с временем: Иногда тяжёлое детство приносит немало пользы в будущем, верно?...Есть видимое прошлое, а есть невидимое. И то, и другое не так уж важно само по себе. Важно только то, во что мы их превращаем. О поисках призвания: ...рад сообщить Вам, что дверца в другие миры мне больше не нужна. Оказывается, наш собственный мир достаточно просторен, чтобы найти своё место, даже если для этого придётся ехать на другой континент. И о других мирах: Со временем и мы, люди, научимся путешествовать между мирами так же легко, как между разными континентами. Иначе для чего мы знаем о них и иногда проскальзываем сквозь границы?
А зачем нам другие миры?
Чтобы выйти за пределы, естественно. Оттуда, из-за межи, мы можем заглянуть в себя извне. Со стороны. С разных сторон. Может быть, даже сверху. Это важно, это необходимо, иногда ужасно, но бывает и чудесно – выйти за собственные пределы и разглядеть себя. Истории о Карэле Карэле и других волшебных существах выстроили для этого множество дверей, лестниц, балконов и окон. Карэле – добрый собеседник для тех, кто уже понял, что нужно смотреть не на палец, а туда, куда он указывает, и различать звёзды и их отражения в воде пруда.
Впрочем, когда речь идёт о Карэле Карэле, одной-единственной правдой не обойдёшься.