Рецензия на сборник рассказов «Земля пламени и льда (Writober-2024)»
Шуршит едва остывший пепел под волшебными подковами — не наступить, обожжешься. Ветер яростно вжимает в экипаж плотно подогнанную дверь — не отворить, не выйти.
Тихо вокруг, ни души. Только овцы вдали перебирают копытцами по мху, направляясь к поросшему чахлой травой холмику среди парящих гейзеров.
Экипаж останавливается посреди черной холодной пустыни.
Безусловный рефлекс любого живого существа при пробуждении — открыть глаза, и Мириам импульсивно разлепляет веки, прогоняя затянувшийся сон. И сразу же ощущает чье-то присутствие — не человеческое, не земное.
— Мсье Голденберг? — вопрошает Мириам, но в ответ — тишина, только порывистый свист ветра за окнами.
Ей бы испугаться, но слепая провидица давно перестала бояться, потому, не справившись с одной дверцей кареты, отворяет вторую и бесстрашно шагает наружу.
— Где я? — спрашивает девушка у ветра, облепившего платьем ее тонкую фигурку, не в состоянии разобраться с переполняющими ощущениями. — В очень странном месте, — через несколько долгих мгновений отвечает сама себе, чтобы обратиться непосредствено к нему, подобно древним, чувствующим связь с природой. — Тебя называют адом, но я бы сказала иначе: если бы существовали другие миры, ты имеешь полное право называться им.
И действительно, чудовищная фантасмагория предстала бы перед глазами Мириам, если бы она могла видеть. Со всех сторон ее обступил мир, пожирающий сам себя, едва успевая родится. Сотни недремлющих вулканов изрыгают на едва зазеленевшие луга лаву и пепел. Волны океана разбивают в щепы об острые скалы лодки и корабли, посмевшие приблизиться. А этот ветер, колючий от ледяной и гранитной крошки, срывает не маски — он срывает лица. Опустошает, стирает, очищает. Отрывает от Земли и собственных корней, оставляя вечные вопросы — куда и зачем? Вопросы, которые не требуют ответа у тех, кто родился здесь, но она — гостья, потому они влекут ее вперед, чтобы найти ответ.
Свобода, истинная свобода — и она же абсолютная изоляция.
Мириам осторожно идет вперед, по наитию обходя камни и кипящие, вырыващиеся из-под земли струи гейзеров, когда, наконец, чувствует, что именно здесь она узнает все. Она опускается на колени перед крошечным теплым озером и погружает в него руки, чтобы прикоснуться к этому месту, к этой другой Земле - понять, ощутить, представить.
Тайна, скрытая от глаз, открывается не глазам — сердцу. Тайна о том, как стереть лишнее, наносное. Когда остаешься один на один с суровым миром, который не дает поблажек, который не друг, но и не враг — живое существо. Подземный каменный дракон, изрыгающий водяной пар и лаву, уничтожающий почву и растительность, но в то же время оберегающий своим дыханием от ледяных ветров Севера. И когда выходишь на бой с ним, но не на смерть, а чтобы доказать то, что можешь быть равным ему, необходимо стереть все фальшивое — суету, сомнения, вчера, завтра, — и только тогда сможешь понять главное. И только после того как докажешь, что достоин, что готов принять и быть услышанным, когда на какую-то долю оторвешься от прежней Земли, он позволит увидеть самое прекрасное, что существует на свете — аврору бореалис.
— Ох, дитя мое, я обыскался вас! — слышит Мириам сквозь обретенное знание, и через несколько секунд барон поднимает ее с колен, обрывая ее невидимую связь с этим местом. — Я беспокоился, куда вы пропали — ведь тут ни деревца, ни кустика!
— Здесь не нужно прятаться, некуда, да и не от чего, — смущенно улыбается Мириам, пытаясь вернутся в привычный и знакомый мир. — Это самое безопасное место на земле.
— Самое безопасное? Я бы так не сказал, — Мириам слышит нотки недоверия и растерянности в голосе своего спутника.
— Где вы были, господин барон?
— О, тебе лучше не знать где я был.
— Вас тоже пытался стереть этот мир? — пророчица удивленно поднимает брови и ощупывает лицо барона.
— Пустыня не убивает так, как эта безнадежность! Она дает хотя бы надежду, мираж, который позволяет идти до последнего, пока не упадешь на песок бездыханно — здесь нет даже надежды. Здесь стирается вся иллюзорность, весь эскапизм. Что человек без его страстей? Если лишить человека страстей, если сделать их иллюзорными, он перестанет быть человеком. Что человек — ни одно животное не выдержит такого безмолвия и тишины! Сколько сил мне стоило не раствориться, не позволить поглотить себя.
— Надо быть честным с самим собой, тогда это чувство исчезнет. Тогда это место — черно-белое со всевозможными оттенками и градациями — не будет давить, оно расцветет всеми цветами радуги в самую темную, темную ночь.
— Откуда вы узнали это все, друг мой? — хмурится Голденберг, оглядываясь по сторонам, затем, накинув на плечи девушке теплый плащ, подбитый лисой, обнимает ее за плечи и ведет обратно к карете.
— Пока вас не было, мне позволили сроднится с этим местом, — мечтательно улыбается Мириам, полностью доверившись своему зрячему проводнику. — Это было очень цельное впечатление, когда неспешно, шаг за шагом меня погружали все глубже, чтобы я могла узнаешь все больше. Мне было приятно это новое знакомство, где каждому аспекту посвящена отдельная грань, к которой удалось прикоснуться. Мудрые создатели этого мира не торопили меня, пытаясь дать больше информации, чем можно усвоить за раз. Их задача выполнена превосходно!
— Что же это за задача? — скептически пожимает плечами Голденберг.
— Увлечь, показать, рассказать, объяснить; не обманывать, заставляя потом разочароваться, но в то же время и не пугать. Вовремя подогреть интерес и расцветить его изящными, выверенными строками стихов, задающими атмосферу. Теперь мне хочется узнать еще больше об этом мире, прикоснуться к нему через другие его грани. Найти ответы на все оставшиеся вопросы, понять изнутри через его гостей и обитателей.
— Да тут и обитателей-то раз, два и обчелся — одни лишь аборигены, потомки тех, кто прибыл сюда чуть меньше тысячи лет назад.
— Зато они могут рассказать то, что забыли все остальные, поведать, как жили, как боролись, как развивалось их государство, с какими трудностями пришлось столкнуться. Это все здесь — обширные, глубокие знания, — нужно только открыть свое сердце и разум. А ведь только так они и могли поступать в тех рамках, куда сами себя поставили, чтобы обеспечить себе свободу и независимость.
— Свобода, доведенная до аскетизма изоляцией. Пожизненное заключение на крошечной территории, омываемой океанами…
— А разве вам не хотелось бы узнать их чуть ближе, например, через строки стихов, где каждый раз встречается новый ритм, неожиданные обороты речи, которые поэтизируют достоверные факты? Факты о невыносимых условиях существования, которые им удалось преодолеть.
— Дорогая мадмуазель, я невероятно рад тому, что вы нашли общий язык с этим странным местом…
— С этой отдельной планетой на планете Земля, — вставляет Мириам.
— Пусть так. Но жить на вулкане в прямом смысле — это иногда бывает довольно опасно. Давайте-ка отряхнем пыль с наших ног…
— Пепел, — вновь добавляет Мириам с улыбкой.
— И пепел тоже, — Голденберг осторожно косится на провидицу и добавляет: — Я вижу, это место на вас очень странно действует. В вас нет ни капли фальши, я давно убедился в этом, и это место только подтвердило это — оно признало вас достойной даже без боя…
— А я бы осталась здесь жить — в краю суровой лирики жизни и нежной прозы ее зарождения.
— Нисколько не сомневаюсь в этом, но пойдемте. Слишком уж самобытное место.
Волшебные лошади нетерпеливо вздрагивают и перебирают копытами, радуясь их возвращению. Экипаж трогается с места, пейзаж за окнами сплывается в непрерывное бесцветное полотно.
— А знаете, моя дорогая, я ведь тоже в некотором роде счастлив, побывав здесь, ведь именно здесь можно получить подтверждение того, что мир прекрасен в любом его проявлении, — вздохнув, говорит барон, приходя в себя и возвращаясь к привычной манере. — Прикоснуться — и уйти, оставить на пальцах этот след, чтобы навеки сохранить воспоминания.
— А чем вы пополните свою коллекцию в память об этом месте? — спрашивает Мириам, сожалея о том, что приходится покидать эту удивительную землю.
— Я не могу взять с собой тишину, которая всегда бы напоминала мне об этом месте. Но я могу забрать отсюда осколок остывшей магмы — черный матовый камень, который не отражает ничего. И сколь не закрашивай, не прячь его, он всегда будет являть миру свою истинную суть и напоминать о вечной тишине того места, которое является его родиной.
— А что вы хотите оставить этому месту в память о нас?
— Этот мир слишком самодостаточен. Не думаю, что он нуждается хоть в чем-нибудь, он и так нас запомнит навсегда. Я не знаю, что оставить ему в память о нас — он сам забирает все, что нарушает его гармонию — маски, сомнения, иллюзии.
— Может быть, то, что поможет ему увидеть самого себя? — подсказывает Мириам.
— Зеркало? — удивляется барон. — Но тут полно зеркал — озера, океаны. Этот мир сам разрешает изучить и его, и самого себя…
— Но для этого нужно заглянуть в них, ведь так?
— Верно. Но не каждый готов на это, ведь это означает стереть частичку самого себя. Проводники этого мира заботятся обо всех путешественниках от начала и до конца их странствий.
— Но мы же не можем покинуть это место просто так!
— Если что и стоит оставить здесь, то не миру — это он и сам с лихвой дарит тем, кто имеет смелость заглянуть в его зеркала, чтобы понять, — а случайно забредшему путнику: самое прекрасное, что существует на свете — северное сияние.
Ссылка на сборник рецензий: https://author.today/work/394968