Рецензия на повесть «Под навесом стражи или Невыносимая жизнь»

Язык текста очень слабый.

Одна часть его недостатков поддается редактуре. Например, в начале текста герой предстает перед судом из «Иисуса с парой ангелов и архангелов», которые чиркают что-то в «свой блокнот». Понятно, что блокнот у них не один для всех, и в принципе это согласование местоимения можно легко исправить: «в свои блокноты». В предисловии поправить наречие «не связано никак» (у автора «не связано не как») — и так далее.

Вторая часть языковой проблемы редактуре не поддается, поскольку представляет собой суть повести.

Повесть — поток сознания человека, терзаемого всеми видами горечи, глубоко несчастного, страдающего, в конечном итоге погибшего. Автор не пытается структурировать книгу абзацами и очень плохо, практически никак, не отделяет слова персонажей от авторской речи. Минимальная смысловая единица — сразу глава.

Ремарки к повествованию выглядят полностью лишними. Герой повествует о себе, герой говорит один. Крайне редко появляются иные персонажи. Зачем постоянно упоминать «я сказал», «я добавил» и т. д.?

Можно решить, что автор попросту не умеет строить изложение, не умеет обращаться к читателю (слушателю, зрителю) — но вполне осознанная, четко стилизованная по времени и духу композиция книги этому противоречит.

Книга имеет не только заголовок, но и подзаголовок, описывающий все происходящее в тексте. Таким стилем часто пользовались в семнадцатом-восемнадцатом веках. Особенно же его возлюбили авторы немецких нравоучительных повестей, по своему скрепному и духоподъемному содержанию противопоставленные в общественном мнении фривольным французским романчикам.

Поскольку сразу возникает вопрос: а зачем же собственно книга, если в подзаголовке все рассказано? — следует сделать минимальное отступление.

Традиция выкладывать сюжет произведения перед его началом крайне древняя. Сам я, по младости лет, конечно же, сего не застал. Но достойные доверия историки писали, что еще в греческом театре при Перикле, Софокле и прочих там Антиноях, перед началом пьесы выходил особый глашатай и хорошо поставленным голосом излагал сюжет драмы.

Чтобы зритель, в погоне за сюжетными поворотами, не позволял азарту затмить игру актеров. Чтобы зритель следил за чувствами, оттенками и деталями, не думая: «да пофиг на мелочи, сюжет крути давай!»

В сочетании с заголовком и с картиной на обложке — страдающее лицо позднего средневековья — получается конкретная отсылка к суровой Северной Европе, ко всем этим некроромантическим песням Андерсена, к «Девочке со спичками», и тому подобной нравоучительной жути.

Но в столь серьезной постановке задачи от автора ждешь именно вот размаха и накала греческой трагедии.

Увы.

Деталей тут масса. Круги ада описаны весьма детально. Если пытаться сопереживать герою, то перенасыщение болью наступает к концу второй главы. Очень уж капитально ломает героя жизнь.

Если не пытаться сопереживать, то авторский посыл просто минует читателя. Тогда вопрос: а зачем оно все происходило?

Герой чему-то научился, что-то избыл в себе? Кого-то простил, отпустил грехи, воспарил и вознесен за претерпение свое? Нет, нет и нет. Просто очень больно, очень страшно, очень черно… И под конец суд божий… Ладно.

К стыду своему, я не сразу увидел, что приговор — минимум, предварительное судебное определение — в тексте имеется. В самой концовке. И вот оно, как раз, выделено в особый подраздел. Увы, сердце мое на тот момент было столь смущено происходящим с героем, что я и слона бы не приметил, а не только — куда там героя за все его муки определили.

Более того: и этот приговор все еще не окончательный! Еще не отмучился, бедолага. Все еще нет полной развязки истории! Следовательно, третья часть оценки — авторское послание — не может быть определена. По скромному моему мнению, никоим образом, впрочем, не претендующему на статус абсолютной (а хоть и относительной) истины.

ЛФМ

26 августа 2025 года