Рецензия на роман «Калгари 88. Том 11»

Открываешь «Калгари-88. Том 11» — и будто входишь в старый подъезд, где на каждой двери вывеска: “осторожно, литература кусается”. Из-под ковриков торчат строчки, кто-то оставил на лестнице метафору без присмотра, а на последнем этаже сидит сам текст, лысый, в спортивных штанах, и пишет рецензию на себя же.

Том пахнет холодным кофе, типографской краской и разочарованием, которое почему-то бодрит. Герои этих страниц — люди, звери, идеи, слова, которые однажды проснулись и решили стать чем-то живым. Они разговаривают с автором, спорят между собой, курят в параграфах и пьют из фраз, как из стаканов. Некоторые сцены хочется перечитать, чтобы убедиться — нет, тебе не показалось, это действительно происходило: там чиновник спорит с ангелом о структуре отчёта, а в соседней главе семечки революции рассыпаются по полу, и никто не убирает, потому что у всех философия.

Книга будто создана на обломках предыдущих книг — и это её сила. В ней живёт усталость от привычных сюжетов, и поэтому каждый рассказ подмигивает читателю, мол, “я знаю, ты всё это уже видел, но давай попробуем ещё раз, только с другими масками”.
Этот приём — как старый трюк фокусника, у которого из шляпы лезут не кролики, а старые газеты, недопитые мысли и чей-то дневник из восьмидесятых.

Всё написано с той самой интонацией, где грусть и сарказм спят в одной кровати. Предложения срываются, ломаются, заикаются — но именно в этих трещинах слышен голос. Голос неуверенный, но искренний, будто кто-то диктует изнутри желудка эпохи.
Иногда повествование превращается в музыкальный джем: слова бьются друг об друга, ритм скачет, пунктуация танцует, а смысл — как кот в ванной, всё время ускользает, оставляя только следы.

И всё-таки «Калгари-88» — это не про смысл. Это про состояние. Про ту странную радость, когда читаешь текст и чувствуешь, что он тоже тебя читает.
Он оценивает, морщится, кивает: «да, этот ещё держится».
Это метафора нашего чтения, нашей культуры, нашего смеха сквозь подложенный бетон.

В финале остаётся лёгкое послевкусие: будто побывал в городе, которого нет на карте, но где у тебя есть прописка. И возвращаешься оттуда чуть другим — с грязными ботинками, но чистой улыбкой.