Рецензия на роман «Спирит-панк-опера "Бэздэзъ"»

Однажды я уже рецензировал автора, причем этот же самый роман (в то время незаконченный – как, впрочем, и сейчас). Но автор оказался настырен и после тщательной переработки текста решился повторить опыт. В настоящий момент большая часть романа скрыта в черновики (я рецензирую его по рукописи, довольно объемной). 

Итак, что «Бэздэзъ» представляет собой формально?

Сам автор окрестил его спирит-панк-оперой, в чем есть большой резон. С моей точки зрения, нечто эдакое: фэнтэзийный стимпанк, стилизованный под времена Первой Мировой.

А что «Бэздэзъ» представляет собой фактически?

О, это действительно торжество духа – опера, потому как сложно назвать это произведение романом. Пусть читатель даже не надеется на роман. Несмотря на наличие центральных персонажей и бурное развитие событие, романом здесь не пахнет: есть отдельные – связанные между собой весьма условно – музыкально-живописные картинки. 

Но как незабываемо они написаны! Автор – блистательный стилист. «Бэздэзъ» – в своем роде совершенство. Первая Мировая – сам ее дух – чувствуется по легчайшим аналогиям, без каких-либо грубых намеков.

И образность текста зашкаливает. Вот для примера:

в глазах у него загустело.

Его лицо, простое, как дом на дальней ночной станции, сейчас светилось окнами, в них горели занавески, плясала невеста, плакала мать и отец маялся на пороге.

Они стояли над картами, как над операционным столом с пациентом, который только что умер и унёс собой какую-то важную для всех тайну.

Зачем тогда память? Без нее сладкое перестанет горчить, а соленое — кислить.

голосом раненого кита проворчал

болезненно потянулся, будто поправляя раненое крыло,

по лицу его густо потекла война, глаза затянуло толстой змеиной пленкой много повидавшего и много натворившего человека.

в его левый висок будто медленно вкручивали сверло, в ухо заглядывали, в глаз шептали, о его щеку терлось солнце своей колючей шерстью

на его серых губах танцевала муха.

шел на Иванку, путаясь в ней, как в сахарной паутине.

Этот пухлый, мохнатый, как шерстяной носок, коротышка выглядел словно само зло. В его круглых очечках, похожих на два аквариума с мутной водой, как будто бы медленно плавали хищные рыбы.

Блестящие иглы в глазах ее сломались

побежал за ним, за его белыми штанами, как олененок за маминым хвостиком.

красили губы густо, как булку маслом.

поручик был из тех людей, которые даже перед отражением в чайной ложечке стараются показаться

Враг уже ликует, уже чует глоткой скорую выпивку победы и горячие бедра награды на ляжках.

на гулком дворе играла гармошка, гудел и корчился солдатский гогот

упала на пол и замерла неподвижно, как рисунок мелом на месте преступления

нос щипало морозом. Будто котенок ласково кусался острыми зубами. Приятно.

бурное причудливое воображение отрубалось, как электричество во время грозы

он искал желтое платье, как щука среди множества рыбок ищет свою золотую блесну

из его головы, как из игрового автомата, на котором выпали три семерки, высыпалось все содержимое до последней монетки

Если присмотреться, можно заметить, что половина приведенных цитат относится к описанию физиономии. То есть в определенный момент в мозгу у автора срабатывает тумблер, заставляя выдавать троп. Но это рефлекторное, по всей видимости. Нет, автор нисколько не выделывается: не пытается доказать читателю, какое у него незаурядное образное видение – в самом деле так видит! 

Считается, что из прозаиков подобным образным видением обладал Олеша. И некоторые поэты, конечно. Так что «Бэздэзъ» можно по праву назвать стихотворениями в прозе: книга это заслужила.

В первой рецензии я сомневался, что автор сдюжит, но он сдюжил: довел эстетику до совершенства, а книгу – до конца! 

При рецензировании я пару раз сталкивался с необычными эстетическими установками у авторов, но на моей памяти это первый случай, когда экспериментальный роман – все 20 алок – выполнены в едином ключе, без очевидных провалов.

Но... 

Читателю следует знать, что заявленная эстетика абсолютно герметична. Ей плевать на принятые в литературе правила: она сама их устанавливает, – поэтому не ожидайте того, что можно ожидать от стимпанка. В тексте описываются сражения, попойки, сверхъестественные явления, любовные похождения, но обычных связей между этими событиями вы не найдете. В прошлой рецензии я правильно укорил, что книге не хватает сюжета – заурядного движителя, без которого, тем не менее, обходиться весьма проблематично. 

На протяжении 20 алок – при множестве головокружительных событий, перемежаемых клиффхэнгерами (даже так), – ничего не происходит, в том смысле, что читатель не может вычленить интригу, вокруг которой должно разворачиваться действие. Некоторый антивоенный пафос ощущается, но не является определяющим. 

Непроработанность интриги – верное свидетельство того, что книга затянута. Но ей – с высоты собственного величия – плевать. Собственно, в этом отношении автор закономерно логичен: используемая эстетика не предполагает лаконичности. Это все равно как упрекать Достоевского в том, что романы у него длинноваты.

К сожалению, утонченная эстетика «Бэздэза» не предполагает также читателя, который что-то там ожидает и на что-то рассчитывает. Не хочешь – не ешь! 

Вообще говоря, несколько раз такое прокатывало: истории литературы известны подобные случаи.

Не говорите мне, что романы Кафки рассчитаны на читателя! Они ориентированы на удовлетворение внутренней эстетической потребности писателя. В свое время величие Кафки висело на соплях: выполни душеприказчик его волю – сожги рукописи, – никакого Кафки в литературе не существовало бы, и, уверяю, она бы этой потери даже не заметила. Мало ли талантливых литераторов остались безвестными! Как знать – возможно, их душеприказчики более пунктуально исполняли свои обязанности.

Автор из этой же породы.

Гением его можно объявлять хоть сейчас: с формальной точки зрения, характеристики соблюдены. В частности, создана незабываемая нерукотворная эстетика. Я абсолютно уверен в том, что автор не способен сочинять в иной творческой манере: это показатель подлинности. Думаете, Кафка смог бы? Да нет, он только по-своему умел – и не иначе. 

Еще автора отличают великолепные фантазия и чувство вкуса и меры. Об этом уже говорилось. 

Еще – резкое выпадение из серой писательской массы. Я предполагаю лишь два места, откуда автор мог явиться на наше обозрение: желтый дом и параллельная реальность. Однако, работа над начальной редакцией текста проведена на хорошем системном уровне – это показатель класса и, следовательно, исправно работающих мозгов, – что заставляет остановиться на версии параллельной реальности.

Вот оттуда автор «Бэздэза», по всей видимости, и прибыл, к нашему вящему изумлению, – и делайте с ним что хотите. Можете объявлять гением и отправлять в большую – а то и мировую – литературу, на растерзание эстетствующим снобам. А можете забыть, словно его не существует: никто ухом не поведет. Кого интересует судьба атишного автора с семьюстами подписчиками и одним на текущий момент опубликованным произведением?