Рецензия на повесть «Междунамие: Цикл забвения Том 1 трещины»

Что, если привычное подростковое ощущение — «взрослые стали какими-то чужими» — оказывалось не метафорой, а симптомом настоящей эпидемии, которая ест связи между людьми? В «Междунамии. Цикл забвения. Том 1. Трещены» Даниил Е буквально материализует эту тревогу: равнодушие становится хищником, тишина — полем боя, а трое двенадцатилетних из спального района — единственной силой, которая вообще замечает, что мир трещит по швам. 

Мой тезис прост: перед нами не просто «подростковая страшилка про монстра из тишины», а довольно точно выстроенная повесть о связи, доверии и памяти, которая с одинаковой силой обращена и к подросткам, и к тем самым взрослым, давно разучившимся слышать друг друга.

О чём это на самом деле

Исходная ситуация нарочито бытовая: спальный район 2020 года, школа, промзона, библиотека, стадион «Юность». Трое героев — техногик Даня, художник Макс и «боевая защитница» Яна. Каждый по-своему замечает, что с миром что-то не так:

• Даня записывает вечер в кухне и на спектрограмме видит «чёрную дыру» тишины — идеальный провал между репликами родителей, которых словно выключили на эмоции. 
• Макс пытается нарисовать их — и вместо лиц и взглядов у него получается белая пропасть между двумя фигурами. 
• Яна чувствует ту же густую, давящую тишину за семейным столом: родители как соседи в коммуналке, ложка звенит, как колокольчик в вакууме. 

Из этих трёх оптик складывается первое важное открытие: проблема не в «трудном возрасте», а в реальной аномалии, которая прорезает мир между людьми.

Дальше повесть, по сути, разворачивает одну красивую метафору: «Тихий Голод» — это сущность, питающаяся разрывами связей. Она растёт в тех местах, где люди перестают слышать друг друга, говорят «как два радио», живут параллельно. Подростки называют свой проект «Операция “Тихая трещина”», заводят базу в старой котельной и начинают картировать эту болезнь на бумажной карте района. 

По мере того как они наносят на карту новые точки — магазин с «кассиршей-роботом», семейные скандалы-монологи, «маму-статую» на детской площадке, классного руководителя, которая вдруг отказывается говорить о дружбе, потому что «вы всё равно друг друга не понимаете», — становится ясно: это не частный сбой, а эпидемия. Тишина уплотняется, «пятна» растут, а следующая стадия — забвение, когда родители перестают узнавать собственную дочь, учительница впадает в истерику от вида своей же фиалки, потому что «это не моё».

И вот здесь появляется вторая линия — память о 1990 годе. Через старый форум, библиотечные подшивки и фотоархив ребята выходят на историю школы №13: тогда уже была такая же волна отчуждения, был учитель физики Василий Петрович, кружок юных техников и двое подростков, Ира и Дима, которые пытались бороться с «тихой заразой», построив резонатор — «Камертон», усиливающий общий ритм. Они проиграли, погибли «формально от угара» в той же котельной, а Василия списали как сумасшедшего.

Повесть очень аккуратно проводит параллель: 1990-е как время распада связей (семейных, социальных, государственно-идеологических) и 2020-е как время цифрового разобщения и погружения в экраны. «Тихий Голод» — не мистический демон, а почти социологический паразит, который раз за разом возвращается туда, где люди сами довели коммуникацию до состояния шума.

Темы: связь, доверие, резонанс

«Тихий Голод» как метафора

Если отбросить фантастический антураж, «Тихий Голод» — это очень точное имя для того, что современный язык называет эмоциональной депривацией, выгоранием, социальной глухотой. Он:

• питается именно между людьми — паузами, недосказанностью, накопленной обидой;
• заставляет родителей воспринимать детей как чужих, а близкие вещи — как «чьи-то», не свои;
• шепчет самым уязвимым: «ты лишний, ты никому не нужен, над тобой смеются». 

Василий очень точно формулирует: «Он делает так, что люди сами рвут связи. Думают, что это их выбор. Их усталость. Их взрослость». 

  Это, пожалуй, главная взрослая мысль текста: никакой «злой дух» не придёт, если мы не подготовим ему площадку собственными «мне некогда», «разберись сам» и «я устал, не сейчас».Три способа видеть невидимое

Очень удачен приём с тремя героями, каждый из которых воспринимает угрозу по-своему:

• Даня слышит — через аудио, спектрограммы, датчики, низкочастотный шёпот, который проступает в провалах тишины. 
• Макс видит — через рисунки, где вместо лиц у людей смазанные пятна, а между фигурами зияют белые пустоты. 
• Яна действует — она первая говорит: «Мы должны наблюдать. Записывать. Искать других. И понять, что это», организует операцию, договаривается, выстраивает стратегию. 

Тем самым повесть мягко проводит мысль: чтобы увидеть большую угрозу, мало одного типа восприятия — нужны и наука, и искусство, и воля.

Доверие как единственное оружие

Через дневник Иры (той самой девочки из 1990-го) автор очень аккуратно прописывает правила игры, в которой они проиграли:

1. Общая цель.
2. Доверие (без него — обратная связь, разрушение).
3. Чистота сигнала (никакой лжи, даже «во спасение»). 

Именно из-за трещины в доверии — мальчика Кости, которого «Голод» отравил подозрением к друзьям, — первый «Камертон» превращается в оружие обратного действия и выжигает самых сильных. 

Нынешняя тройка, в отличие от Иры и Димы, знает историю поражения. У них есть Василий, есть дневник, есть осознание, что главная опасность не снаружи, а внутри круга — в недосказанности, ревности, скрытой обиде. Именно вокруг этого строится внутренняя драматургия второй половины повести: хватит ли у них честности и смелости проговаривать такие вещи вовремя.

Память и ответственность

Линия с архивами, газетой «Знамя труда», фотографией слёта юных техников и заметкой о «педагоге, настаивающем на экспертизе», вводит важную тему: то, что общество не признало и не проговорило, возвращается в следующем поколении. 

В 1990-м странные смерти списали на «угарный газ», странные слова учителя — на стресс. В 2020-м Даня уже понимает, что несделанная работа — теперь их ответственность. Есть в этом очень честное ощущение разговора с взрослыми читателями: «мы жили в девяностых, нас многое травмировало, но мы предпочли это не анализировать — теперь разгребают наши дети».

Форма и стиль: как это написано

Многоголосие

Текст построен как полифония записей:

• аудиодневник Дани (формат «Дата/Записывает/Конец записи»); 
• сцены от третьего лица, когда фокус смещается на Яну, Макса или Василия;
• фрагменты форумной переписки со «Старым Токарём»; 
• газетные заметки из архива; 
• страницы дневника Иры.

Эта мозаика хорошо соответствует теме «трещин» и «междунами»: мир разобщён, но дети буквально сшивают его, собирая рассыпанные голоса в одну историю. Это удачный структурный ход.

Язык

Язык повести рассчитан на подростка: короткие абзацы, ясные фразы, минимум сложного синтаксиса. Но при этом автор не упрощает смыслы:

• образы тишины — «густой кисель», «ватная тишина», «черная дыра на спектрограмме» — одновременно и просты, и точны; 
• промзона, заброшенная котельная и ржавый стадион даны очень зримо — без романтизации, но с ощущением узнаваемого российского ландшафта.

Иногда текст становится чуть декларативным — герои проговаривают мысли слишком прямым публицистическим языком, особенно когда Яна произносит очередной мини-манифест или Василий объясняет природу «Голода». Но для подросткового формата такая лёгкая дидактичность не критична: это тот случай, когда автор честно хочет быть понятным.

Темпо-ритм

Повесть устроена как классический подростковый триллер:

1. Завязка — «родители-роботы» и первая чёрная полоса на спектрограмме. 
2. Формирование команды и «Операции “Тихая трещина”». 
3. Экспедиция в промзону, знакомство с Василием и явлением «Тихий Голод». 
4. Расследование прошлого (архивы, дневник Иры).
5. Эскалация: школа, забвение родителей, заражение района.
6. Постройка «Камертона-2», эксперименты с «языком» врага, первая небольшая победа (уход «наблюдателей»). 
7. Кульминация: план «Рассвет», попытка ударить по ядру «Голода» на стадионе, понимание, что враг умнее и готов рискнуть всем ради их уничтожения.

В финале (без спойлеров) автор честно не даёт ни полной победы, ни тотального поражения: это первая часть цикла, и по интонации последней главы ясно, что война с «Тихим Голодом» далеко не окончена, хотя кое-что героям удаётся сделать, заплатив за это своей ценой. 

Контекст: где место этой повести

Жанрово «Междунамие» находится на стыке:

• города-фантастики/хоррора о подростках, которые впервые встречаются с надличностным злом (ассоциации со «Stranger Things» или «Оно», но без клоунов и Демигорагонов, с заменой монстра на социальную тишину);
• социальной притчи о разобщении поколений и последствиях неспособности общества проговаривать травмы (линия 1990/2020);
• и в чём-то даже научно-популярного текста о резонансе, ритмах, коммуникации — через образ «Камертона», спектрограммы, схемы.

Российский контекст здесь важен: промзона, местная газета, стадион «Юность», школа №13, библиотека с тётей Людой — всё это делает повесть не абстрактным YA-фэнтези, а историей, укоренённой в вполне узнаваемой городской реальности. И в этом смысле «Междунамие» продолжает линию отечественной подростковой фантастики, где сверхъестественное используется прежде всего как способ поговорить о реальных социальных и семейных трещинах.

Итог: что удаётся, что спорно и кому это читать

Что в повести действительно хорошо:

• сильный центральный образ «Тихого Голода» и тишины, которая буквально прожирает связи;
• удачные конкретизации этого ужаса — спектрограммы с чёрными дырками, рисунки с белыми провалами, забытые дети и вещи;
• линия с Василием, Ирой и Димой, которая придаёт истории глубину и историческую перспективу;
• честный, не сахарный разговор о доверии, вине и ответственности: ни дети, ни взрослые здесь не идеальны, у каждого свои трещины;
• грамотный баланс между динамикой приключения и «взрослой» проблематикой.

Что, на мой вкус, спорно или требует доработки (особенно в следующих томах):

• порой «Тихий Голод» слишком подробно разъясняется словами взрослых и подростков — ему бы не повредило немного тайны и неопределённости; 
• некоторые персонажи (особенно второстепенные взрослые) остаются скорее функциями сюжета, чем живыми людьми — им хочется чуть больше объёма;
• в финале событий много, ставки огромны, и местами кульминация больше проговаривается, чем проживается — плотность планов и объяснений чуть забивает эмоцию.

Тем не менее, в целом это сильная подростковая повесть, заметно выше среднего уровня самиздатовской фантастики. Она честно разговаривает и с тринадцатилетним, который узнает себя в Дане или Яне, и со взрослым читателем, которому придётся спросить себя: а где в моей жизни уже осела эта самая «тихая трещина»?

Кому читать?

• Подросткам 11–15 — как приключенческий хоррор про «монстра из тишины», который на самом деле про дружбу и ответственность.
• Взрослым — если есть желание посмотреть на 1990-е и 2020-е глазами детей и услышать, как для них звучит наше привычное «мне некогда, я устал».

И, что важно, это только первый том цикла. Если автор сохранит заявленный уровень и чуть строже отнесётся к дозировке объяснений, «Междунамие» вполне может вырасти в цепочку текстов, которая останется в памяти не только как «страшилка про Тихий Голод», но как один из немногих честных разговоров о том, что происходит между нами.