Рецензия на сборник поэзии «Письма в Ур»

/Поскольку это юбилейная моя рецензия, я позволил себе отступиться от канона и составил не обзор, а открытое письмо... Полагаю, читатели не будут против/

Письмо из Урда

Полгода молчу, страшась испортить неуклюжим словом гармонию ваших стихов. Они самодостаточны, они — отдельное мироздание; и каждая поэма, каждая маленькая зарисовка — отдельное измерение, плод на ветви вселенского древа. Я касаюсь одного измерения, вдумываюсь в другое, погружаюсь в третье, и всякий раз неизменно восхищаюсь умению сотворить из неподатливой глины русского языка столь тонкую работу...

«Работа»! Тоже грубое слово, потому не годится. Но как же назвать созданное вами — резьба по слову? танец строк? просто колдовство? Подобрать определение я не в силах, ведь не я Мастер.

Помню день, когда явилось понимание той глубины, в которую я доселе заглядывал одним глазком. За окном расцветала весна, и то не просто фигура речи. Было раннее утро, часов пять, — быть может, даже четыре. Меня пробудило мирное пение птиц; я меланхолично слушал его, разглядывая осколок неба в окне, и вместе с мелодией весны проскользнули в мои мысли тающий лёд, неизбежность марта и столь же неминуемая смерть царств.

Проснуться на заре, чтобы вспомнить строки чужих стихов?! Может, и вправду вы — ведьма? Тогда мне остаётся колдуном погостным высовываться из дверей склепа в окружении по-надгробному тяжёлых и неповоротливых ритмов, глядя, как свиваете вы свои письма в Урд из лунного света, непринуждённо и легко. Оттуда, из-под неба, видны вам Атлантида, Гиперборея и Шумер, и, пусть не желаете вы более авгурить по перелётным птицам, но всё ещё готовы поведать оставшимся внизу о землях, невозвратно отделённых от нас пространством, временем и бытиём.

Вавилон заметает. О боги, как много снега!
В тяжелеющих тучах скрывается белый яд.
Я гоню свою тень в развалившийся зиккурат.
Я теряю осмысленность, мысли мои пусты,
ничего не осталось, костёр пожирает дым.
А тяжёлые хлопья на город летят, летят.
Я глаза поднимаю к небу, встречаю Взгляд

или

Улицы вздрагивают, пытаются разбежаться,
друг с другом смешаться. Змей осматривает с прохладцей,
после, уже не пряча характер за архетипами,
обвивает хвостом самую аппетитную:
бывшую торговую, звучавшую на разные голоса,
пахнувшую пряностями и страстями. За-
глатывает дурочку целиком:
сыплются в чрево бездонное за домом дом,
на зубах трепещут жухлые занавески.
Уроборос теряет ленивый лоск и становится резким.
Птицы кричат: «Беги, Ур, беги!»

Такова была судьба тысяч миров; и рассказали вы о них так глубоко, так чувственно, что я уверился, будто сам топтал те дороги и восходил на те зиккураты, ещё не родившийся, уже погибший... А Уроборос кусал себя за хвост и закручивал колесо Сансары. Так было, так есть и будет, пока ртутные воды Стикса плавно несут планету. И когда она, наконец, опустится на дно, дряхло вздохнув в предвкушении свободы, Уроборос вновь выдернет её на свет и заставит крутиться на волнах — на потеху богам.

Я падаю, падаю в никуда
и вновь возвращаюсь из ниоткуда,
и нет надо мною хлыста, креста,
звезды путеводной, греха сосуда —
я вне категорий и до имён,
во мне мир помысленный ищет света.

Глаза открываю — ползёт девон
из моря на сушу, летит планета
по гибкой спирали на яркий свет,
и жизнь повторяется кистепёрой.
Глаза закрываю. Меня здесь нет.
Я — семя. Я — дерево. Сикомора.

Я тоже падал. Как же иначе? Ведь вы пригласили (Падай же, в самом деле, к чему тянуть...) в свою бесконечность без дна. Без-дна. Бездна. Один из ваших снов подсказал мне, что дотронуться до конца её всё же возможно, нужно лишь достичь девятого круга... И я подчас взаправду готовился прыгнуть, уверовав, что в каждом финале прячется точка роста.

И ни в одном из тех царств нет вам покоя. Вы гонимы... Но кем? Судьбой, временем или самой собой? Столь больно, столь безвыходно: всё — петля, всё — кольцо, всё — лента Мёбиуса. И впору прятаться под личиной сикоморы, а если и рисовать, то уж не глиняного истуканчика-человека, норовящего рассыпаться в руках судьбы, а зверей, у которых нет мёртвой души, и цветы, что унаследуют царствие.

Мне неведомо, удалось ли вам после всех тех путешествий и преображений отыскать путь домой... Но я до сих пор там, в погибающих и возрождающихся мирах; и кажется, был в них, даже когда о том не подозревал.