Рецензия на сборник поэзии «История болезни»

Когда я впервые оказался на странице «Истории болезни», то есть можно сказать, в первый раз взял в руки этот поэтический сборник, то сразу завис на авторской аннотации. С восхищением и даже некоторой долей белой зависти перечитал ее раза два или даже три. И остановился, чтобы, так сказать, осмыслить происходящее. Поверьте, она, эта самая аннотация, стоит того, чтобы над ней подумать. 

На мой взгляд, эта штука написана блестяще. В ней всего в меру: краткости (которая сестра сами знаете чего), завлекательности и заумности. А также присущего Мерлину Маркеллу чувства юмора. Причем присущего именно ему как автору «Истории болезни».

Отсюда, собственно, и моя белая зависть. 

В чем выражается мера заумности? На мой взгляд, в трех в нужное время и в нужном месте сказанных автором словах. Первое из них «насублимировал». Оно выверенно уравновешено смещением ударения на второй слог в слове «людям». Я не мог не оценить. И не улыбнуться. Второе слово «бессознательного». В том смысле, что это модное нынче поэтическое направление и в то же время первоисточник представленных на суд читателя стихов. Кого-то это, может быть, сразу остановит. Кого-то наоборот, подтолкнет заглянуть под обложку книги. В случае чего автор читателя предупредил, и двигаться дальше он будет уже на свой риск и страх. 

Браво: отличный и тактически, и технически ход! Мне как читателю это очень нравится. А как причастный к написанию стихов человек я был бы счастлив, если бы у меня самого чаще бы получались подобные штуки. 

Третье словечко прозвучало в комментариях к сборнику. Это словечко «верлибры». Я спросил у ясеняГугла, что это значит. Оказалось, это нечто вроде бессознательного в поэзии. То есть опять-таки граничное состояние: среднее между прозой и стихом. Маркелл поясняет, что «История болезни» написана этими самыми верлибрами. 

После чего я потер свои вспотевшие от предвкушения руки и начал читать. 

И скоро, очень скоро понял, что не ошибся. Не потерял зря своего читательского времени. В своей замечательной аннотации Мерлин Маркелл написал сущую правду, и ничего кроме нее. 

Во-первых, это действительно верлибры. То есть двугорбые верблюды, которые тащат на себе одновременно и поэзию, и прозу. Ритм этого сборника я бы обозначил как странный. Как необычный и непривычный. Он не укладывается в рамки стиха, и все-таки это стих. Стоит к нему привыкнуть, и он начинает звучать внутри тебя. Этот странный ритм похож на ноктюрн, сыгранный «на флейте водосточных труб» (ц). Он звучит иногда диссонансами какой-нибудь джазовой импровизации, иногда грохотом роковых (ударение на первом слоге) барабанов. Иногда тишиной. В нем есть своя мелодия. И своя мелодика. Очень своеобразная, но есть. Для примера беру почти любое, почти первое попавшееся стихотворение сборника. Оно называется «Картины на песке».

Буддийский монах

Рисует узор

На песке у самого моря.

Волна набегает лениво,

Стирая плоды

Вдумчивого труда,

А монах, улыбаясь,

Шлет морю-прожоре

С любовью 

Свою безмятежность.

Я же познал 

Еще больший дзен

И с покерфейсом рисую

Краем совка

Джоконду

В кошачьем лотке.

Я не удержался и процитировал текст целиком. Чувствуете его ритмичность? Ну, и само стихотворение безусловно получилось удачное. Выделю в нем «море-прожору», звонкое словечко «дзен» и непонятный я спрошу у Гуглапокерфейс. А уж образ Джоконды в кошачьем лотке мне одному кажется по меньшей мере нетривиальным?

Во-вторых, я восхищен способностью автора на казалось бы пустом месте придумать для стихотворения тему и даже сюжет. Вот так вот взять какой-нибудь обычный простой магазинный фрукт и сделать из него «Диссоциативный апельсин». Причем сделать легко и играючи — по крайней мере такое у меня сложилось впечатление. Или сочинить целую маленькую поэму про старую глиняную куклу, которую автор долго чинит: «три десятка месяцев, может, и лет». Догадайтесь, зачем он вместе сконсилиумом врачей-терапевтов,психологом,психиатроми даже некимприглашеннымшаманомтак трясется над старой игрушкой? Дальше следует спойлер, поэтому я его опускаю.

В-третьих, фантазия Мерлина Маркелла кажется мне неистощимой. Она искрит, как высоковольтный провод. Она фонтанирует, как бутылка с шампанским. Вот«Почему люди не едят двери». Дальше просится знак вопроса, но это утверждение. Вопрос, кстати, был бы дурацкий, а утверждение словно взято из какого-то детского стишка. Однако когда ты дочитываешь этот не очень длинный текст до конца, то оказывается, что вопрос не такой уж и дурацкий, а утверждение вполне соответствует логике. Вовсе не детской, кстати. 

В-четвертых, как я уже говорил, мне очень импонирует авторское чувство юмора. В «Истории болезни» оно проявилось по полной программе. И по полной шкале, начиная от черного юмора «Веселого колумбария» и заканчивая, я бы сказал, «фитилевской» сатирой «Не о вреде котов». И это только его крайние, граничные фазовые состояния. Потому что те или иные юморные оттенки присутствуют почти всегда почти в любом стихотворении сборника. 

В-пятых,но не по значению. Как автор не старался спрятать за фонтанирующей образностью и изобретательностью строк суть своей поэзии, свою белую и пушистую поэтическую душу, она просвечивает в его стихах. То беззащитным открытым для удара подреберьем, а то и сочащейся по коже из полученных от жизни ран кровью. 

 В потоке слов я прячу

Самое себя.

Эти тринадцатистрочия — 

Пустая бессмыслица

Для чужого взора,

Но каждая полна,

Как небо и звезды,

Для набиравшего

Букву за буквой.

Никакое слово не может

Выразить сущность,

Потому что каждый

Читает его собой.  

И эта искренность не может не подкупать. Она — признак зрелости таланта. Это, на мой взгляд, проверка на прочность, которую Мерлин Маркелл с честью выдерживает. 

Без такого обнажения души не бывает настоящей поэзии.