Денис Кащеев

Тереза фон Ливен упивалась невообразимым блаженством. Каждой клеточкой своего тела, каждой ноткой ликующей души. Некрасивого, как прекрасно она понимала, тела, никогда прежде не знавшего мужской ласки. И заточенной в оном теле трепетной души, давно смирившейся с тем, что любое ее пылкое чувство так и останется безответным.

Но теперь все изменилось.

Он был и мягок, и непреклонен. И аккуратен, и резок. Одновременно терпелив и настойчив. Он принял ее такой, какой она была – а она приняла в себя его. Своего Первого. Своего Князя. Своего Тао.

Приняла сначала бесплотного, в качестве фамильяра. А потом и во плоти, как полюбовника: в первый раз – вчера, здесь же, в ее комнате в пятом чертоге, и вот сегодня, сейчас – снова.

И иной жизни, без него, Тереза себе уже не представляла...

…Тао усилил натиск, и посторонние мысли – а они все сейчас были для нее посторонними – мигом выветрились у Терезы из головы. В пылающем экстазе она выгнулась дугой, и, не в силах – да и не пытаясь – сдержаться, закричала так, как не кричала никогда – ни от боли, ни от восторга. Если бы голосом можно было творить магию – пятый чертог рухнул бы ныне под ее всесокрушающим ударом. 

За магией, впрочем, дело не стало: с пальцев Терезы сам собой сорвался файербол. Правда, тут же погас – не иначе, Князь мимоходом погасил. Она даже испугаться не успела. Да и не сумела бы сейчас, наверное – для страха тоже нужны душевные силы, а Терезины сейчас все, без остатка принадлежали Тао.

Она снова закричала, затем еще, потом, растратив крик, лишь беззвучно распахнула рот…

Сверкнула вспышка. Теперь не только он пребывал в ней – но и она в нем. На миг Тереза словно сама стала Князем. Смотрела его глазами. Чувствовала его сердцем – да, у духов, отказывается, тоже есть сердца, пусть и бесплотные…

И крохотного мгновения этого хватило, чтобы она увидела то, чего не должна была видеть. Поняла то, чего ей не стоило понимать.

А затем все вдруг закончилось.

Внутри у нее возникла черная, как княжья тропа, пустота. 

Тао отстранился от нее и встал с кровати. Он знал, что она знала. А она знала, что он знает. Но не произнести этого вслух Тереза не могла:

– Ты… Ты взломал меня? – сама себе не веря, прошептала она.

– Термин госпожи Муравьевой несколько вульгарен, – натянуто усмехнулся Князь, возвышаясь над ней – прекрасный и ужасающий. И, кажется, слегка удивленный. – Но по сути – верен. Да, я взломал тебя.

– Но зачем? – обескураженно выдохнула Тереза. – Я бы и так открылась тебе вся, отдалась бы целиком и полностью, до капли!..

– Тогда почему «бы»? – хмыкнул дух.

– Я и открылась!

– Нет, – покачал белокурой головой Тао. – Нет – и не могла. Тебя связывала клятва, данная Огинскому-Зотову. Принесенную искренне, от сердца, ни сознательно, ни нечаянно нарушить ее ты бы не сумела. А сама теперь понимаешь, мои и молодого князя интересы однажды могут совсем не совпасть. И тогда тебе пришлось бы делать мучительный выбор. Я избавил тебя от оного.

– Отобрав свободу воли?

– Лишь поставив оную под контроль.

– И как теперь мне с этим жить?

– Никак, – развел руками Князь. – Не пройдет и минуты, как ты забудешь о случившемся – и никогда уже не вспомнишь. Признаться, я ожидал, что в исступлении страсти ты лишишься чувств – и сего недоразумения не случится вовсе. Прости, я недооценил дремлющую в тебе силу!

– Как такое можно простить?! – взвилась она. – Ты предал меня!

– Еще немного – и ты о сем и не вспомнишь.

– Э… Что? – недоуменно нахмурилась Тереза.

Тао что-то сказал? Чудное дело, она ни слова не расслышала… И почему у него такое странное выражение лица?

– Любимая, я спросил: повторим? – ласково улыбнулся ей дух.

– Конечно, мой Князь! – восторженно выдохнула она.