Вячеслав Осетров

Открытый финал...
Многое осталось за кадром.
Кто правит в России?
Вылечили ли Чехова?  
Похоже, что не было первой мировой войны.
Но это невозможно, я думаю.

Вот-вот... Я тоже так подумал. 

Спасибо. интересно!
Я тут собрал про это ещё в разных местах:

XVI век стал поворотным моментом в развитии хирургии, особенно во Франции, где фигура Амбруаза Паре (Ambroise Paré, ок. 1510–1590) сыграла ключевую роль. Помимо уже упомянутых вами достижений (перевязка сосудов вместо прижигания, использование скипидара, извлечение пуль и осколков, очистка раны, акушерский поворот), можно выделить и другие важные нововведения и достижения, имевшие место во Франции в это время:

1. Развитие хирургических инструментов  
Паре не только пользовался, но и изготавливал, модифицировал и описывал множество хирургических инструментов, в том числе:
щипцы и  крючки для извлечения пуль; ампутационные  пилы и зажимы;
инструменты  для трепанации черепа; акушерские щипцы (предшественники современных).
Он иллюстрировал эти инструменты в своих трудах, сделав хирургическую технику более доступной для последователей.

2. Отказ от прижигания кипящим маслом
До Паре раны от огнестрельного оружия обрабатывали кипящим маслом, считая, что оно "выжигает яд". Паре, из-за нехватки масла, применил смесь яичных желтков, масла роз и скипидара — и с удивлением обнаружил, что пациенты выздоравливают лучше. Этот случай стал поворотным в переходе к более щадящему лечению ран.

️ 3. Ампутации и культепротезирование
Паре      значительно усовершенствовал технику ампутации и первым начал      систематически использовать лигатуру сосудов (перевязку), а не      прижигание. Он также описал методы обработки культи и предложил примитивные протезы,      включая деревянные руки и железные ноги с шарнирами — особенно для солдат.

⚕️ 4. Демистификация хирургии
В это      время хирургия начинает отделяться от барберов-хирургов и колдунов. Паре  писал свои труды на французском языке, а не на латинском — это был  жест против схоластической медицины, делавший знания доступными для      практикующих хирургов.

🩸 5. Начало научного подхода к анатомии
Хотя Франция уступала в анатомических открытиях Италии (Везалий, Падуанская школа), французские хирурги в том числе начали самостоятельно вскрывать тела (особенно на полях сражений), чтобы изучать последствия ранений и строение органов. Паре описал аневризмы, грыжи, переломы и вывихи.

6. Акушерство
Паре,      как вы верно упомянули, возродил метод внутреннего поворота плода при поперечном положении, когда невозможно естественное родоразрешение. Он также способствовал обучению повивальных бабок, разрабатывал  акушерские техники и инструменты.

🦴 7. Травматология и ортопедия  
Он описал принципы лечения переломов, вывихов, наложения шин и повязок. Развил  технику наложения шинирующих повязок, применяя принципы анатомии и биомеханики.

Вывод:

Французская хирургия в XVI веке перешла от ремесленного, болезненного и магического подхода к более рациональному, гуманному и научному. Амбруаз Паре был не просто талантливым врачом — он был реформатором, который заложил основы для хирургии Нового времени. Именно с него начинается история гуманной медицины на поле боя и в родильной палате.

Отлично! Приём хорош...
Интересно, а как бы это обернуть в сюжет про попаданцев?

Вам спасибо!

Тригорин и Треплев — два полюса писательской судьбы.

Тригорин — мастер ремесла, усталый ловец сюжетов. Он давно лишился иллюзий, пишет по инерции, как дышит. Не гениален — но стабилен. Его литературная машина крутится без страсти, но с точностью. Он успешен, но не свободен: его держит в рабстве непрерывная необходимость писать. Даже на рыбалке он крадёт образы в блокнот. Он не мечтает — он обрабатывает реальность.

Треплев — романтик с обнажёнными нервами. Пишет, как протестует. Мечтает не столько о литературе, сколько о славе и признании, о Великом Искусстве. Он презирает "рутинёров", но сам не выдерживает первой серьёзной неудачи. Его пьеса сжигается, как юношеская гордость, не принятая взрослым миром. Он хочет быть мессией, но оказывается изгнанником.

Разница между ними — не в таланте, а в выносливости.
Тригорин — это писатель, который пережил Треплева в себе.
Треплев — это Тригорин, который не выжил.

Чехов — это третий голос между Тригорином и Треплевым.
Он слышит отчаяние одного и скуку другого, но не выбирает ни путь романтической жертвы, ни путь ремесленного выгорания.

Он понимает Треплева — и потому показывает его уязвимость.
Он понимает Тригорина — и потому иронизирует над его обыденностью.
Он — наблюдатель, хирург слова. Ни идеалист, ни циник.

Он пишет, как врач режет — без лишних эмоций, но с сочувствием.
Не чтобы спасти или осудить, а чтобы показать: вот, так устроена душа пишущего. Иногда — мучительно, иногда — скучно, всегда — одиноко.

Чехов — это свидетель.
Писатель, который не стал ни жертвой, ни звездой.
Но стал зеркалом и пониманием.

Да, высадка союзников на Сицилии в 1943 году была важной операцией, но вторым фронтом её  не считали, потому что:

Основной удар по Германии должен был идти через Францию, а не Италию.
Итальянский фронт был второстепенным, с ограниченными силами и результатами.
СССР ждал масштабного фронта, который разгрузит Восток.
Только Нормандия (6 июня 1944) стала настоящим вторым фронтом — по размаху, по угрозе рейху и по символике.

Поэтому в советской и мировой историографии Второй фронт = Франция, 1944.

А как это он считал, интересно?
Я что-то совсем Вам не верю. Расскажите и приведите ссылки на исследовании!
На самом деле россияне традиционно составляют большинство активных участников: по данным Wikimedia Foundation (по IP-адресам и регистрации), порядка 60–70% правок делаются из России.
Wikimedia публикует общую статистику по правкам и активности редакторов:
https://stats.wikimedia.org/
Там нет подтверждения версии о 80% украинцев. Более того, такого числа просто не набирается ни по регистрации, ни по IP, ни по числу правок.

Там целый комплекс причин. Страна себя изжила как в своё время Российская империя.

Вот именно. Где-то в шестидесятые годы она была обречена, "благодаря"  политике КПСС.
Всё был сказано тогда чётко Андреем Амальриком.  

Ельцин предавал Россию ради удержания власти любой ценой.

Нет, всё не так. Он хотел найти достойного наследника. Что и сделал.
И передал ему власть.
Разве не так? 

В любом случае во всём виновата КПСС. И её руководство.
Нет?
Или страна  была настолько слаба, что несколько человек сумели её развалить? 

Правда тем же американским компаниям это не мешало двурушничать, и даже иметь в собственности, управлять и получать прибыль с предприятий на территории III Рейха.

Где? Когда? Приведите хоть какие-то факты, а не Ваши домыслы. 

1. Советский вклад — решающий, но не единственный.

Никто в здравом уме не будет отрицать, что СССР понёс основной груз Второй мировой в Европе:

более 26 млн погибших (военные и гражданские);

уничтожено до 80% дивизий вермахта на Восточном фронте;

колоссальное напряжение тыла и армии.

Но говорить, что "всё остальное — это ноль", — грубейшее искажение реальности. Это примерно как сказать, что сердце — главный орган, а лёгкие, печень, мозг и почки «мешаются».

2. Без Второго фронта у СССР были бы другие потери — возможно, фатальные.

Западный фронт в Европе с 1944 года:

до 2 млн немецких солдат было сковано во Франции и Италии;

воздушные бомбардировки разрушили промышленность Германии (с середины 1943 — доминирование союзников в воздухе);

морская блокада, нарушавшая снабжение;

операции в Северной Африке и Италии (1942–1944) отвлекли значительные ресурсы Германии.

Без этих факторов Гитлер мог сосредоточить гораздо больше сил против СССР, особенно авиацию и танки. Стратегическая нагрузка на Красную армию была бы в разы выше.

3. Сравнение потерь — не всегда аргумент.

Потери СССР были во много раз выше из-за:

начальной катастрофы 1941–1942 гг.;

тактики массовых лобовых атак, часто без достаточной подготовки;

чудовищной антигуманной дисциплины («шаг назад — расстрел»);

общей недооценки ценности человеческой жизни.

Потери Запада ниже — не потому, что они «ничего не делали», а потому что у них иная военная доктрина: мобильность, огневая мощь, минимизация жертв.

Убийственная арифметика жертв не является мерой «вклада».

4. США и Великобритания воевали по всему миру.

Пока СССР воевал на одном фронте (восточном),
США и Британская империя действовали одновременно:

в Северной Африке (Эль-Аламейн, Тунис);

в Италии (Монте-Кассино, Анцио);

в Атлантике (битва за конвои — снабжение Британии и СССР);

на Тихом океане (от Перл-Харбора до Окинавы);

на Филиппинах, в Бирме, Новой Гвинее, Марианских островах и т. д.

США в 1944–1945 гг. перебросили десятки дивизий через океан, высаживались на островах в условиях японского фанатизма, теряя десятки тысяч бойцов — в реальных, тяжёлых боях, а не в парадной прогулке.

5. Япония: СССР сыграл роль, но не «спасал Америку».

Советское наступление в Маньчжурии в августе 1945 было блестящим, но:

Япония уже была разгромлена на море и в воздухе;

крупнейшие города лежали в руинах после ковровых бомбардировок;

две атомные бомбы разрушили моральную волю военной верхушки;

флот и авиация Японии были уничтожены ещё в 1944 году.

Советская операция ускорила капитуляцию, но не сыграла решающей роли в победе над Японией. Это не Красная армия «спасала американцев», а участвовала в финальном этапе войны.

6. «США и Британия спонсировали Гитлера» — конспирологическая чушь.

Да, в 1930-е годы часть западных корпораций вела бизнес с Германией, как и с СССР, Францией, Японией — это обычная практика для капитализма.

Ни одна западная держава не поддержала агрессию Гитлера политически.

США в 1939–1941 были формально нейтральны, но уже тогда начали ленд-лиз и разведывательное сотрудничество с Британией и СССР.

Говорить, что США «запустили войну» — значит игнорировать Мюнхенский сговор, действия Гитлера в Австрии и Чехословакии, его идеологию Lebensraum и антикоммунизма.

7. Кто «победил» во Второй мировой? Все, кто воевал против нацизма.

СССР — главный фронт в Европе.

США и Британия — вторая Европа + весь остальной мир.

Китай — сдерживал миллионы японских солдат на суше.

Французское сопротивление, польская армия, югославские партизаны — вклад меньший, но важный.

Это была коалиция. Не "СССР против всех".
Не надо врать-то Вам! 

Какая разница, что мы будем говорить, если им нужно обесценить наше участие? Почему нам так важно, что они подумают, если это на их намерения не влиет от слова совсем?

 
Кому это им? Докажите, что эти "они" так этого хотят.
Где ссылки???

Про наглосаксов давно уже всё известно.

Это герои Вашего фантастического романа, как я понимаю?

Идеал западников был, чтобы III Рейх и СССР максимально перебили друг друга, а потом они из-за моря-акияна все в белом принесли бы "мир и демократию"... Не получилось, СССР, пусть страшной ценой, но выдержал и погнал врага обратно. 

Всё на самом деле было не так. 

Миф об «идеале западников» — спекуляция постфактум.
Нет никаких достоверных документов, подтверждающих, что США и Великобритания сознательно хотели, чтобы СССР и нацистская Германия «максимально перебили друг друга». Такая гипотеза — элемент позднейшей советской и постсоветской пропаганды, возникший в контексте холодной войны. Да, Черчилль был настроен антисоветски и недоверчиво относился к Сталину. Да, США до определенного момента придерживались изоляционизма. Но оба государства, после вторжения Германии в СССР, последовательно оказывали помощь (ленд-лиз, стратегическая разведка, дипломатическое давление на Гитлера). Это не альтруизм, но и не план расчистки Европы от «двух зол». Это была холодная геополитика: сохранение баланса сил и борьба за собственные интересы, а не пассивное ожидание взаимного уничтожения тоталитарных режимов.

Открытие второго фронта было продиктовано не опасениями перед СССР, а объективной необходимостью.
«Второй фронт» открылся не потому, что союзники испугались «парха... большевистских казаков», а потому что: 

Германия после Сталинграда и Курской дуги утратила инициативу;
союзники накопили ресурсы для масштабной операции (операция «Оверлорд» готовилась не один год); Италия уже пала (1943);
воздушное доминирование союзников сделало высадку в Нормандии возможной;

политическая необходимость показать участие в победе, чтобы не потерять влияние в послевоенном устройстве Европы — да, была. Но это не паника, а стандартная дипломатия великих держав.

СССР не был готов к доминированию в Европе.
Даже несмотря на военные успехи, Советский Союз был истощен: людские потери — катастрофические, экономика разрушена, инфраструктура уничтожена. Война на истощение была выиграна, но не безусловно. У СССР не было ресурсов контролировать всю Европу. Максимум — установить буферную зону из «народных демократий», что и было сделано (Польша, Чехословакия, Венгрия и др.). Да и то... Югославия вскоре откололась и Сталин ничего не смог с этим сделать. 

План «Немыслимое» — да, был. Но как сценарий, а не реальная угроза.
Это был разведывательный план — «что если Сталин не остановится». Планировался именно потому, что в мире реального баланса сил всегда готовят план «B». Пример: в ХХ веке у СССР и России тоже были десятки гипотетических планов на случай войны с НАТО, Китаем, Японией. Существование плана — не значит наличие реальных намерений.

Холодная война — не следствие страха, а логика идеологического и геополитического конфликта.
После окончания Второй мировой СССР навязал свою модель управления целому региону, подавлял инакомыслие, контролировал внутреннюю политику сателлитов. США, в свою очередь, защищали свою систему и рынки. Возникновение противостояния было неизбежным при двух несовместимых идеологиях и взаимных подозрениях, усиленных ядерной угрозой.

Идеологическая интерпретация событий — вещь обоюдоострая.
И Запад, и СССР одинаково активно использовали мифы, образ врага и историческую ревизию. Выдача «желаемого за действительное» была нормой и в западной, и в советской пропаганде. Превращение Второй мировой в средство легитимации собственного режима происходило по обе стороны «железного занавеса» в условиях холодной войны. 

Обычное поведение тех, кто помнит голод девяностых.
Да и то.
Реальная зарплата этого человека 40-50 тысяч.
А их трое.

Это она хотела  его приманить. Симпатичная, успешно работает  (с техникой), но мужчины с ней водиться не хотят. Одиноко ей! 

Согласен полностью. Бумага — особенно живая, шероховатая — будто втягивает в себя не только слова, но и напряжение, тревогу, смутные мысли. 

Вот и психологи пишут: когда мы выписываем — мы как будто выносим переживание из «невербализованного хаоса» на уровень структуры. А это уже шаг к пониманию и, возможно, к исцелению. Так что да — и бумага, и ворд, если с душой, помогают расставить внутренние акценты.

...Я пишу о  том, что не поддаётся полной коррозии, несмотря на цинизм, боль и равнодушие, ставшие повседневным фоном нашей эпохи. В моих рассказах есть любовь — не как жанр, а как сопротивление. Есть романтика — не как слабость, а как способ не озвереть.

Я не уверен, что совести или чувствам можно научить. Но мне важно напомнить — или просто тихо сказать — что даже в самом жёстком мире остаётся место для чувства, для человека, для света. 

Эк завернули. А всего навсего надо было написать, что роман о мечте типичного столичного интеллигента не запачкать руки и о его страданиях из-за общения с простыми людьми, не понимающими его тонкую, изысканную натуру)

О произведении «Трудно быть богом» спорят неслучайно. 

Настоящее художественное произведение не может быть однозначным и плоским — оно обязано быть многоплановым, многослойным. И именно это делает повесть Стругацких подлинно значимой. Я выделил в ней как минимум три смысловых уровня, и каждый из них заслуживает отдельного анализа. Персонажи в ней не шаблонны, не картонны — они противоречивы, живые, вызывающие споры и размышления. И это уже само по себе знак большого литературного качества.

Конечно, композиция у повести сложная, нелинейная. Чтобы её по-настоящему понять, нужно — как это делают профессиональные филологи — составлять схемы, разбирать структуру сцен, движение мотивов, развитие конфликтов. Это непростой текст — и тем он ценнее: он не даёт себя быстро «поглотить», он требует соучастия, размышления, внутренней работы.

Но особое значение для меня имеет исторический контекст. Я помню 1962–1963 годы, когда повесть писалась. Общественная атмосфера, события, сотрясавшие страну — всё это, несомненно, повлияло на Стругацких. И не просто повлияло, а изменило, я это знаю,  их мировоззрение.
«Трудно быть богом» — это рубежное произведение. В нём слышится тревога времени, внутренняя ломка интеллигенции, чувство отчаяния перед лицом государственной и человеческой несвободы.
Это, видно тем, кто тогда жил — и ещё тем, кто умеет читать между строк.
А искусство это сегодня во многом утрачено. 

Мне кажется, тут всё просто.
Дона Окана, несмотря на близость к дону Рэбе и статус его фаворитки, оставалась лишь фигурой в пределах дозволенного. Её личное влияние ограничивалось интимной сферой: она могла рассчитывать на внимание, мелкие поблажки, но была полностью исключена из реального механизма власти. Однако именно её попытка проявить себя как личность — искреннее письмо Румате, инициатива встречи — стала фатальной. Это был не политический шаг, не заговор, а порыв человеческой души, акт личной воли, на который она, как живая, чувствующая женщина, имела право. Но в логике дона Рэбы любая, даже незначительная, независимая инициатива была опасна. Он не терпел автономии — ни в мыслях, ни в поступках. Всякая личность вне его контроля воспринималась как вызов, как потенциальная угроза. Он строил свою власть на подозрительности, страхе и тотальном подчинении, и потому был готов уничтожить любого, кто, по его мнению, мог выйти за пределы отведённой роли — даже ту, которую, возможно, любил. Его жестокость в отношении Оканы была не вспышкой ревности или обиды, а хладнокровным актом устрашения, ещё одним доказательством: в Арканаре нельзя быть собой. Дон Рэба боролся не просто с врагами — он воевал с самой идеей человеческой свободы.
И ещё. Такое поведения дона Рэбы — систематического устранения любых, даже потенциальных, конкурентов и носителей информации, гипербдительного отношения ко всем «угрозам» его власти, а также готовности применять насилие без колебаний — можно предположить у него черты параноидного расстройства личности с выраженными нарциссическими и антисоциальными компонентами: и это типично для разных диктаторов.
Нет?  

Критика СССР в разных аспектах проходит у Стругацких красной нитью. Начиная как раз с этого произведения.  
Аркадий считался у нас антисоветчиком.
Дважды слушал его живьём. Он от советской действительности испытывал какой-то инфернальный ужас.
Борис был более  толерантен. 

Это общая болезнь старой фантастики: волшебные межзвёздные перелёты — и при этом допотопные технологии на бытовом уровне. Читать такое сейчас почти невозможно.

AI‑произведения 50‑60‑х шиолко представлены, они задавали вопросы автономии, контроля, этики, угрозы ИИ.
Айзек Азимов, Фредрик Пол, Роберт Шекли, Артур Кларк... А Лем?
Да и у  Стругацких неоднократно ИИ встречается...

Из этой же Вселенной, помните: «Далёкая Радуга» (из цикла «Полдень, XXII век»). Упоминается «Массачусетская машина», искусственный интеллект 22‑го века: феноменальная, но отключённая в течение четырёх минут, — ведь она показывала признаки самосознания 

По всей видимости, учёным будущего удалось создать устройство с искусственным разумом. Один из создателей машины обрисовал ситуацию тремя словами: «Это было страшно».

Но тут Стругацкие удалили ИИ целенаправленно — чтобы подчеркнуть тупик общества.
Тупик общества коммунаров возникает не из-за нехватки технических решений, а из-за культурного, морального и этического отказа внедрять ИИ.  
Отказа землян от прогресса.

Да, именно так — в тексте подчёркивается, что эти люди не археологи, они учёные-историки, специалисты в узких областях: земельная реформа, крестьянские войны в Германии и Франции и т. д. У них нет ни физического труда на раскопках, ни шероховатого взаимодействия с землёй. Они копались лишь в архивах, занимаясь документальной историей.
Вот цитата из «Трудно быть богом», где зафиксировано представление о социальной конструкции иерархического феодального общества — связь с теорией феодализма:

«Взгляните, например, как устроено наше общество. Как радует глаз эта чёткая, геометрически правильная система! Внизу крестьяне и ремесленники, над ними дворянство, затем духовенство и, наконец, король.» 

Эта реплика доктора Будаха — наглядное описание социальной пирамиды, структурированной по классической феодальной модели, где власть и земля сконцентрированы в одних руках, а остальные сосредоточены в форме подчинения и зависимости.
Но... Идея «бескровного воздействия» оказывается невозможной в такой системе: структурное насилие встроено в феодальные отношения — лучший слой служит худшим, есть экономическая и политическая эксплуатация, личная иерархия.
Поэтому коммунары-историки и терпят крах.
Или не терпят? 

Нет.  Принц - символ легитимности. А Рзба - тайный агент (член?) Ордена.
Нужно было обеспечить захват Арканара Орденом.

Вы ушли в безнадежный оффтоп. 

Я Вам просто рассказал о том, как было всё на самом деле.  
(Вы-то не жили тогда, в 1982 году. Не общались с Аркадием, с его друзьями)
Но Вы же  не хотите слушать.
И не даёте мне ответить.
Что ж...
Только у меня не оффтоп, а как раз по теме.

"Вы просто не умеете их готовить"

А какой текст?

Думаю, произойдёт то же самое, что произошло с шахматами. Они маргинализировались после того, как машины научились обыгрывать гроссмейстеров. Сегодня шахматы уже мало кого привлекают — хотя и не исчезли совсем. 

Но посмотрите: театры, особенно хорошие, забиты людьми. Потому что человеку нужен человек.

Хотя... когда вы в последний раз были в театре? Я, признаться, — лет пятнадцать назад.

Вот восстановил ИИ цвет. И что видим?

Так это... Первые две тоже нейронной сделаны. 

Не всё столь грустно.

Слишком длинные тексты он не разбирает, по крайней мере, в бесплатке. Начинает безбожно сочинять)) А мелкое вполне может осилить. Больше 2х алок данунах, только кусками слать, иначе хрюкнется, как бы он ни храбрился.

Давайте, попробуем разобрать с ним  длинный текст! Предлагайте текстик.  

А сама идея "Бескровного Воздействия" - это иначе как бредом и не назовешь. Пожалуй, только советский интеллигент и мог до такого додуматься. Но, надо отдать должное, Стругацкие сами и показывают, к чему может привести подобная концепция. 

Это же не социалистический реализм, а фантастика! Антиутопия.
Для меня и моих друзей этот роман всегда был многоплановым. Один пласт — это, безусловно, отражение наших утопических надежд 60-х годов, порожденных хрущевской программой «Строительства коммунизма» (1961). Интеллигенция тогда, уставшая от сталинизма, пыталась мечтать о «гуманном социализме», «коммунаризме», о мягком, просвещённом пути к обществу без насилия. И «Бескровное воздействие» — как раз оттуда: из веры, что можно улучшать, не ломая. Но эта идея, конечно, с позиций реализма — иллюзия. История XX века дает на это один ответ: вмешательство без разрушения, без насилия невозможно. 

Но, да, Стругацкие сами разоблачают этот гуманистический миф. Они показывают, к чему приводит «наблюдение без участия» — к внутреннему распаду, к бессилию и, в конечном итоге, к нравственному соучастию в насилии. В каком-то смысле, это и притча о советской интеллигенции: умной, тонкой, но трусливой, неспособной вмешаться, когда нужно. Дон Румата — это типичный советский интеллигент, страдающий, но нерешительный. Пока зло не коснётся лично его. 

Второй пласт — это, конечно, критика самого Советского Союза. Мир Арканара — это феодально-репрессивный режим, в котором царит страх, донос, подавление мысли. После событий в Новочеркасске в 1962 году, когда иллюзии по поводу «человеческого лица» социализма у многих начали рассыпаться. Так что роман вполне можно читать как аллегорию позднего сталинизма и начала застоя — с палачами, насилием и системной деградацией.

«Обитаемый остров», действительно, в этом плане более ясный и концептуально сильный — там уже нет иллюзий насчет советского гуманизма, там тоталитаризм показан как массовая технология подавления, в том числе — нейрофизиологического. В «Трудно быть богом» всё же ещё витает призрак интеллигентской надежды — а вдруг можно вмешаться мягко, по-доброму? Вдруг СССР как-то так станет гуманным и счастливым!

Нет, это невозможно. И в этом — главный урок.

А третий пласт — экзистенциально-философский. Это размышление о природе зла, о невозможности быть моральным существом в аморальном мире и о трагедии «просвещённого одиночки», оказавшегося среди тьмы.

Стругацкие поднимают вопрос: что происходит с человеком, если он пытается быть «Богом среди варваров» — не по технологическому уровню, а по уровню понимания, морали, культуры? Дон Румата вроде бы хочет добра, но он не может его реализовать — потому что любое вмешательство оборачивается насилием, а бездействие становится соучастием.

Здесь подспудно звучит критика гуманизма как религии разума, уверовавшей, что добро можно навязать. Но зло в этом мире не случайно — оно структурное, системное, оно вплетено в ткань общества, в его язык, традиции, страхи. И вот тогда — человек с другим сознанием, попавший в это поле, оказывается вне истории, вне этики, вне практики. У него нет языка, чтобы объяснить. Нет рычага, чтобы изменить. Он буквально обречён.

Это не только про Советский Союз и не только про гуманизм. Это о вечном конфликте разума и варварства, о невозможности быть «белым человеком среди черных сил» — не в расовом, а в символическом смысле: светлый среди тьмы.

Это роман о том, как гуманизм погибает, столкнувшись с реальностью. И в этом он гораздо ближе к Камю, Сартру и даже Ницше, чем к утопистам шестидесятых.

А я Вам скажу: многие цензоры сами всё прекрасно понимали. 
А зажимали прогресс тупые догматики типа Суслова или Гришина. 
Но об этом - в других  произведениях братьев. 

Вообще-то не был. Тут они ошибались.

Смотрите. СССР не был феодальным обществом в классическом смысле, но многие его институциональные и социальные практики воспроизводили ключевые черты феодализма, адаптированные к условиям индустриального XX века: личная зависимость, отсутствие свобод, сословная структура, натурализованный труд и закрепощение, сакрализация власти и пр. такое.
Дон Рэба вообще похож на гебешника. 

По самой Стругацким, Дон Рэба изначально назывался «Rebia» — отчётливая отсылка на имя Берия, которое было вынуждено под давлением цензоров изменено. 

Историки-филологи прямо отмечают: его зловещей отражением стал Берия. Хитрый упырь при дворе "Красного императора" Сталина.
А КГБ - это феодальный Орден, это тоже у Стругацких всё есть. 

Такое описание уместно в рамках концепции неофеодализма или тоталитарного феодализма, с которым и выступают ряд историков.
Согласно Википедии, критики и Стругацкие рассматривали истории Руматы как аналоги русских диссидентов и интеллигенции 1960-х, живущих в тоталитарном и во многом феодальном обществе.
У Германа хорошо об этом сказано:
Алексей Герман: Стругацкие описали сегодняшний день
https://rg.ru/2005/07/05/strugack.html?utm_source=chatgpt.com
Мы тогда так и воспринимали произведение.
"Оно не о будущем, оно о нас".  
 
А сегодня в России и других многих странах феодализма даже больше стало.  Так?

Вот-вот. 

В «Великом Кольце» ксеносы уничтожаются, а «низшие расы» высылаются в пояс астероидов.

Что на самом деле:
— Ефремов — убеждённый гуманист, биолог, сторонник идей прогресса и космического братства. В его романах, особенно «Туманность Андромеды» и «Час быка», идея уничтожения кого-либо по биологическому или культурному признаку категорически отвергается.

— «Великое Кольцо» — это космическое сообщество разумных цивилизаций, основанное на сотрудничестве, обмене знаниями и взаимоуважении. Концепция «ксеноцида» туда попросту не влезает. Даже когда земляне сталкиваются с враждебными или деградировавшими формами разума (например, в «Часе быка»), реакция — исследование, осторожность, защита, но не истребление.

— Никаких ссылок на «низшие расы» и их депортацию на астероиды у Ефремова нет. Это выдумка, смахивающая на злонамеренное переосмысление.

Технологический пафос (анамезонные двигатели, антиматерия и проч.) у него — для романтики и масштабности, а не для геноцида. Война в духе «звёздных империй» — не его стиль.

Ерунду  вы пишите, Резак! 

А вообще-то это интереснейший пример того, что получается, когда в ходе написания произведения у авторов меняется концепция.

Есть такое.
Изначально Аркадий Стругацкий 10 марта 1963 года описывал повесть как лёгкий приключенческий сюжет: мушкетёры, кардиналы, инквизиция, портовые кабаки…
Но после «Манежа» и кампаний против «формализма» и «абстракционизма» летом 1962 года, которую начал Хрущёв,  писатели глубоко переосмыслили концепцию:
«Не надо иллюзий. …Нами управляют жлобы и враги культуры… Если для нас коммунизм — это мир свободы и творчества, то для них это общество, где население немедленно и с наслаждением исполняет все предписания партии» 

Эта переоценка заставила Стругацких отказаться от «шпаг и кардиналов» в пользу повести об интеллигенции, погружённой в средневековое общество.
Коим во многом был тогда Советский Союз. 

Да уж. "Как дураками были эти коммунары, так и остались".

Однажды лет надцать назад я подумал, что это завуалированная критика работы советских ведомств со всякими "молодыми государствами, выбравшими социалистический путь развития".

Мол, ну куда они лезли толком не поняв, что вообще можно (с)делать с подобными странами...

Да, всё именно так и было.
Советский Союз нёс себя как Империя Добра. А если кого и убивал, "так совсем плохих людей". (Под миллион афганцев, скажем, включая женщин и детей)
А на самом деле Советский Союз управлялся откровенными дураками и догматиками, которые ещё и навязывали свои дурацкие правила миру и вёл беспррывные войны по всему миру.
И об этом тоже "Трудно быть богом".
По крайней мере, так это тогда чётко прочитывалось.

В повести даже слова такого нет — прогрессор. В повести нет никакого колониализма Земли.
Давайте все же обсуждать повесть (а это текст в том числе), а не современные фантазии и болячки.

Вы о чём? В повести нет. 

Но у Стругацких в «Мире Полдня» понятие «прогрессор» служит ключом к жанровому, философскому и этическому ядру всего цикла — абсолюта, к которому он всё время возвращается.

Что такое «прогрессор»? 

Прогрессоры — это земляне, цель которых — ускорить и направить развитие более «низких» цивилизаций, предотвратить страдания и трагедии, действуя тихо, под прикрытием Института экспериментальной истории. 

Это не просто миссионеры или миссионеры-технократы — это тайные агенты, разведчики, внедрённые в чужое общество и готовые прибегать к любым средствам (насилию, хитрости) ради «блага» .
Так?
Надо рассматривать единый  "Мир Стругацких", а не одну из повестей в отрыве от остальных.
Мы её не поймём в отрыве-то.
 
А слово у них, разумеется, есть.

— Добро всегда добро! — сказала Ася с напором.
    — Ты прекрасно знаешь, что это не так! Или, может быть, на само деле не знаешь? Но ведь я объяснял тебе. Я был Прогрессором всего три года, я нес добро, только добро, ничего, кроме добра, и, господи, как же они ненавидели меня, эти люди! И они были в своем праве. Потому что боги пришли, не спрашивая разрешения. Никто их не звал, а они вперлись и принялись творить добро. То самое добро, которое всегда добро. И делали они это тайно, потому что заведомо знали, что смертные их целей не поймут, а если поймут, то не примут… Вот какова морально-этическая структура этой чертовой ситуации! Азы, которые мы, однако, не умеем применить к себе. Почему? Да потому, что мы не представляем себе, что могут предложить нам Странники. Аналогия не вытанцовывается! Но я знаю две вещи. Они пришли без спроса — это раз. Они пришли тайно — это два. А раз так, то, значит, подразумевается, что они лучше нас знают, что нам надо, — это раз, и они заведомо уверены, что мы либо не поймем, либо не примем их целей, — это два. И я не знаю, как ты, а я не хочу этого. Не хо-чу! И все! — сказал он решительно. — И хватит. Я усталый, недобрый, озабоченный человек, взваливший на себя груз неописуемой ответственности. У меня "синдром Сикорски", я психопат и всех подозреваю. Я никого не люблю, я урод, я страдалец, я мономан, меня надо беречь, проникнуться ко мне сочувствием… Ходить вокруг меня на цыпочках, целовать в плечико, услаждать анекдотами… И чаю. Боже мой, неужели мне так сегодня и не дадут чаю?
    Не сказав ни слова, Ася соскочила с подоконника и ушла творить чай.

("Волны гасят ветер")
В этом вся суть "Трудно быть богом". Нет?  

Она возможна? Да, возможно, хотя сам мир Полдня изо всех сил старается предотвратить даже мысль о таком развитии событий.

Крылов-Харинтонов в своём «Факапе» обостряет логическую ошибку Стругацких — утопия, построенная на непротивлении злу насилием, в итоге оказывается беспомощной перед внутренним конфликтом целей, смыслов и структур власти. В такой системе, где государства нет, а есть только научные институции, где нет экономики, а есть распределение блага, где нет идеологии, а есть просвещение — нет механизма обработки конфликта.

Полдень же не отменяет антропологическую данность: люди остаются существами с желаниями, страхами, обидами. Им могут не нравиться решения Центра. Они могут устать от эгалитаризма. Могут захотеть иного — теперь, а не через сто лет.

Но почему всё-таки возможна гражданская война?

Потому что:

Отсутствует силовой контур контроля — рано или поздно он будет создан «децентрализованно».

Накапливается структурная усталость — в утопии никто не может объяснить, зачем она вообще нужна. Если смыслы не обновляются, они умирают.

Полдень забыл о смерти — а значит, его не пугает разрушение. А если нет страха разрушения, то появится группа, готовая его осуществить ради нового мира.

Полдень боялся этой войны.
А значит — она была возможна.
В утопии, где всё стабильно, не нужен страх.
А в мире, где все боятся «вмешаться», однажды вмешается кто-то, кто уже ничего не боится.

И тогда всё, действительно, кончится в один день.

И ещё. Арканар — это модель всего проекта «прогрессорства», а прогрессорство — модель позднего Полдня, его неуверенности, запоздалого сомнения в себе, тщетной попытки продлить эпоху гуманистического оптимизма без фундамента.

Это попаданцы — не в прошлом Земли, но в альтернативную версию её истории, где биологически, психически, эмоционально — всё то же самое. Поэтому и трагедия такова: они пришли не к «другим», а к самим себе, только — до нравственного скачка, до гуманизма, до ООН и университетов.  Это контрафактная Земля. Это её архе-фигура, и в этом смысле Румата — буквально каинит, убивающий брата ради спасения образа отца.

Полдень ведь не строит империй. Но он строит эксперименты, и каждый раз — на людях. Это либеральный колониализм, замаскированный под помощь. Но бабочек  всё равно  топчут, и не один раз.

Антон — уже не просто наблюдатель, он — двойной нарушитель. Он нарушает:

правила эксперимента (вмешивается эмоционально, спонтанно),

целостность земной цивилизационной линии (делает то, чего от него не ждали ни арканарцы, ни Земля).

Конец Полдня? Да. 

Это то, о чём сами Стругацкие, кажется, уже не осмеливались говорить вслух:
Полдень — конечен. Это мир, который дошёл до своих границ, и дальше — либо повтор, либо распад.

— Они отказались от Бога, но не построили ИИ.
— Они отказались от капитализма, но не решились создать новую политическую философию.
— Они отказались от насилия, но не отказались от управления.

И получилось общество, которое не знает, зачем оно живёт, чем оно лучше других, и как поступать, когда идеалы не работают. Поэтому Антон и убивает. И в этот момент прогрессорство исчезает. Остаётся старое доброе варварство, только — с чистыми руками и тяжелым сердцем.

А Румата уходит в ночь — и молчит.
В этом молчании уже звучит приговор Полдню.

К  вопросу о  природе таких фигур, как Абалкин и Экселенс. Их "человечность" — не просто выбор писателей, это структурный предел мира Полдня. Почему они не используют ИИ? Да потому что Стругацкие умышленно исключают технологическую сингулярность. Их мир гуманистический — но без технократического ядра. ИИ как суверенная сила, как непредвзятый наблюдатель и хранилище памяти — в этом мире отсутствует. Даже «машины», управляющие планетами вроде Сарракша, — это всего лишь управляющие системы, не мыслящие сущности.

Лев Абалкин — фигура трагическая именно потому, что он создан как человек, но несёт в себе внеземную идею, неосознанную и неосознаваемую. Он — программа без понятного  кода. Заложник цели, которая никому не ясна, даже ему самому. Это и есть ужас. ИИ, обладай он доступом к всей памяти человечества, вероятно, давно бы реконструировал суть проекта «Б» и идентичность Абалкина. Но у этого мира Полдня его нет.

Экселенс — более сложный случай. Он и есть — итог длительной эволюции человека, игравшего роль "наблюдателя" и потерявшего способность отделять себя от роли. Он не начальник, но и не человек. Он — функция, закостеневшая в авторитете. Его нельзя анализировать по-человечески, но он и не машина. В этом парадокс Полдня: это цивилизация людей, отказавшихся от надчеловеческих решений. Даже когда уже не справляются.

ИИ у Стругацких — этическое табу, как ядерное оружие у пацифиста. Их мир должен доказать, что гуманизм самодостаточен. Но в каждой произведении цикла мы видим: не доказал. То Антон вынужден брать меч, то Комов оказывается бессилен, то Гога Ганеман бродит среди катастроф, не в силах предотвратить ничего.

Стругацкие пишут о мире без Бога — но и без Машины. И показывают, как быстро такой мир начинает сдавать позиции. Именно поэтому этот гуманизм — трагичен, а не победоносен.

Если бы там был ИИ — настоящий, нейтральный, аналитически всевидящий, хранящий не только информацию, но и историю решений — то, возможно, Полдень выжил бы в своей утопии. Но он отказался от союзника ради этической чистоты. И потому остался безоружным перед вызовами.

Абалкин — тень ИИ, которого у них нет. Экселенс — призрак Бога, которого они отрицают.
И за полднем неизбежно придёт вечер. Заход Солнца.
И ночь. 

 А к тому, что все действия наблюдателей показывают насколько они чужды этому миру. Когда Румата рассуждал, насколько они слабее Ваги в этом мире, он был прав.

Строго говоря, делать им здесь нечего.

Вы подняли очень важный пласт — непроговорённую, но фундаментальную уязвимость полуденного общества, его системную слабость. И дело не только в беспомощности Института перед жестокостью Арканара. Это гораздо глубже.

Я давно думаю, что у Стругацких тема Полдня — не утопия, а антиутопия. Это общество гуманистическое, но функционально архаично.У него высокие моральные стандарты — и при этом оно слабо перед злом. Почему?

В нем нет искусственного интеллекта. Ни киберсистем, ни автономных машин, ни управляющих нейросетей, ни предиктивной аналитики, ни даже реальной автоматизации реагирования на кризисы.

Они летают между звёздами, делают тонкие психологические исследования, но не могут отследить переворот вовремя, спасти ребёнка-принца, защитить наблюдателя от линчевания. Это общество энтузиастов, гуманитариев, философов, у которых технологии используются дозированно, как бы скромно, словно в них есть что-то аморальное. Как будто машинный интеллект — это шаг назад в сторону технократии, которую они отвергли.

Но что выходит? Мир без ИИ, без алгоритмов принятия решений, мир, где человек вручную тянет за все рычаги — оказывается медлителен, инертен, запаздывающим. Он идеалистичен, но недееспособен в экстремуме.

Мне кажется, повесть фиксирует кризис зрелого гуманизма, наивно верящего в силу личной добродетели, но не подготовленного к системному злу. У них нет стратегии на случай «если бог срывается». Нет готовности признать, что одного доброго сердца мало, что нужно не только любить человечество, но и уметь действовать быстро, без соплей, когда в дело вступает насилие.

Если совсем просто: в «Полдне» нет ИИ — и именно поэтому они проигрывают. Стругацкие не успели дожить до того времени, когда стало ясно: мораль без алгоритма бессильна, гуманизм без союзника в виде ИИ — обречён. Быть добрым недостаточно. Надо уметь управлять сложностью.

Иначе ты не бог. Ты — безоружный ангел среди псов войны.

1. Всегда ли трудодень был «за палочки»?

Нет, не везде и не всегда.
Хотя в подавляющем большинстве колхозов система трудодней не обеспечивала реального прожиточного минимума, в ряде регионов и колхозов ситуация могла быть иной:

В плодородных районах (Центрально-Чернозёмная зона, Кубань, Украина) при хорошем урожае и грамотно организованном хозяйстве колхозники могли получить значительное натуральное вознаграждение: зерно, картофель, овощи, даже мясо. Иногда выдавалася часть заработанного и в денежной форме — но это была редкость.

В некоторых колхозах с высокоразвитым подсобным производством (например, животноводством, птицеводством, садоводством), где выполнялись государственные планы, доходы колхозников по трудодням были ощутимы.

Иногда руководство колхоза стремилось сохранить кадры или удержать молодёжь и предлагало дополнительные формы поощрения: молоко, яйца, продукты из колхозных столовых, строительные материалы.

Но это — скорее исключения, чем правило. Большинство колхозников, особенно в нечернозёмной зоне, работали «за идею» и выживали, как могли.

2. А как было в совхозах?

Совхозы — это государственные сельхозпредприятия, а не кооперативы, как колхозы. Там с самого начала (в отличие от колхозов) оплата труда была денежной, и работники совхозов считались государственными служащими. У них были:

стабильный оклад и тарифная сетка (как у рабочих и ИТР в промышленности),

оплачиваемые отпуска и больничные,

пенсионное обеспечение.

Жизнь в совхозах обычно была существенно лучше, чем в колхозах. Особенно с конца 1950-х годов, когда в совхозы начали активно направлять механизаторов, агрономов, зоотехников и развивать их инфраструктуру. Совхоз считался престижным местом работы — с квартирами, клубами, детсадами и магазинами.

3. Как же выживали колхозники?

Основным источником существования было личное подсобное хозяйство. Это было то, что реально спасало людей:

небольшие наделы земли при доме — «огород» (до 0,5 га),

одна-две коровы, свиньи, овцы, птица,

заготовка сена, грибов, ягод, брусники, кедровых орехов, рыбалка, охота (в Сибири, на Севере),

ремёсла: плотницкое, сапожное, ткацкое, даже кустарная продажа хлеба или молока на рынках.

Это было полулегальное пространство, которое власть терпела, потому что понимала: без него крестьяне просто не выживут. Подсобное хозяйство до 1960-х давало до 60–80% всей еды в крестьянском доме, в то время как трудодни давали мизер.

4. Почему колхозников так долго держали в этой системе?

Потому что государство было заинтересовано в получении дешёвого и подневольного труда, особенно в периоды индустриализации, коллективизации и войны. Деньги на селе могли создать мобильность, а мобильность — социальную нестабильность. Система трудодней позволяла планово выжимать труд без затрат, под предлогом идеологии и «общего дела».

Итог:

Система трудодней была, в целом, крайне неэффективной и антигуманной, но её последствия смягчались за счёт личного трудового героизма, подсобного хозяйства и редких островков благополучия в удачных регионах и колхозах. Совхозы же жили гораздо лучше — при всей советской бедности, они были ближе к «нормальному» труду, чем колхозы. Именно поэтому отмена трудодня и введение пенсий при Брежневе были восприняты в деревне как настоящая победа и начало человеческой жизни.

Всё так. 

Трудоде́нь — это форма учёта и оценки труда в колхозах, существовавшая в СССР с 1930 по 1966 год. Он был введён постановлением Колхозцентра как единая мера взамен денежной оплаты труда, в условиях, когда колхозы не являлись самостоятельными хозяйствующими субъектами и были тесно связаны с системой централизованного планирования. За каждый день работы колхознику начислялись трудодни — условные единицы, фиксируемые в личной трудодневной книжке (См выше). Их количество зависело от сложности и продолжительности выполненной работы: за простую работу могли начислить полтрудодня, за тяжёлую или квалифицированную — полтора и более. Трудодень становился своего рода валютой внутри колхоза.

Колхозники получали натуральное вознаграждение по итогам года, исходя из количества заработанных трудодней и общего объёма сельхозпродукции, оставшегося после выполнения государственных поставок. Если урожай был скудным, или колхоз слабо выполнял план, распределять было попросту нечего — тогда трудодни превращались в фикцию. В архивах сохранились письма и доносы, где колхозники жаловались: «На трудодни получаем по несколько грамм», «работаем за палочки», «ничего не видим, кроме нищеты». Молодёжь уходила в города, дисциплина разваливалась, колхозы пустели. Люди не понимали, за что они трудятся.

С 1942 года в условиях войны ситуация ужесточилась: был повышен обязательный минимум трудодней в год, а за его невыполнение введена уголовная ответственность. Это особенно тяжело ударило по тем, кто по состоянию здоровья, возрасту или семейным обстоятельствам не мог полноценно работать. При этом пенсий колхозники не получали: даже в преклонном возрасте многие были вынуждены продолжать работу просто для того, чтобы выжить. 

Система трудодней была не только механизмом учёта, но и инструментом дисциплины, подчёркивающим отсутствие реальных прав у колхозников. В глазах многих она символизировала принудительный и бесплатный труд, сравнимый по своей сути с барщиной.

Только в 1966 году, в эпоху правления Брежнева, система трудодней была официально отменена. Колхозники получили право на денежную оплату труда и гарантированный оклад, как рабочие в других отраслях. За этим последовало ещё одно важное нововведение — с 1967 года им начали выплачивать пенсии. Эти перемены вызвали в деревне настоящее ликование: после десятилетий тяжёлого и зачастую неоплачиваемого труда люди, наконец, почувствовали себя полноценными гражданами своей страны.
Это был шаг от того лютого феодализма, в который страну загнал Сталин.