Леха

Есть что-то сродни трансу в сидении перед зеркалом, в котором отражаешься не совсем ты. Точнее ты, но с чужим лицом. Да, уже привычным, но чужим. Микаэла Куин неторопливо доплела косу, стянула ее шнурком. Провела последний раз щеткой по волосам и несколько секунд смотрела самой себе в глаза. Глаза были единственным, что осталось на этом лице от Джоан Синклер.

Что ж, пора. Зеркало останется здесь. Оно больше не понадобится. Микаэла бросила на отражение прощальный взгляд. Она уже отвыкла от обычной одежды и сейчас – в джинсах, клетчатой ковбойке и безрукавке – казалась себе незнакомкой.

В памяти неожиданно всплыло давно забытое, читанное еще в университете: «Ты не видывал смерти, Дикки? Учись, как уходим мы!»

Забавно, как всё повернулось. Судьба возвращает Джоан назад, в ту корпорацию, из которой она когда-то сбежала. А что еще забавнее, мужа Джоан действительно звали Дикки. Бывшего мужа. Ведь Джоан Синклер давно мертва...

Интересно, как ты там? Ричард Синклер. Чем ты живешь? Наверное, снова женился… Может быть, у тебя даже есть дети. Вторая попытка, второй шанс сделать всё правильно. Хорошо, если тебе хватило ума не повторить ошибку юности и не выбрать в жены одержимую наукой женщину. Тебе бы больше подошла молоденькая дурочка, смотрящая в рот. С такой, возможно, у тебя и получилось бы.

Хотя… ничему ты не научишься, пусть и узнаешь. Точно узнаешь! Тест ДНК мгновенно установит личность, и к тебе придут. Главное – не дрожи. Помни, что ты все-таки мужчина, пускай и прятавшийся в свое время за женской спиной. У тебя неплохо получилось долгие годы жить за счет жены, а потом обвинить ее в том, что она оказалась никудышной матерью и плохо выполняла обязанности хранительницы семейного очага.

Джоан усмехнулась. Есть что-то жалкое в женской злопамятности. Дикки ее, надо думать, давно забыл, а она все не может простить, что он оказался недостаточно сильным, не остановил ее одержимость, прежде чем та зашла непоправимо далеко. Но почему? Почему она вменяет это ему в вину? И почему вообще считает его таким жалким ничтожеством? Сама ведь выбрала когда-то. Застенчивого мягкого паренька, смотревшего ей в рот и млевшего от восхищения. А потом удивилась, что паренек, даже став мужчиной, так и продолжил смотреть ей в рот, так и считал главой семьи с правом первого голоса, а сам не мог принять никакого решения. Всегда был слабоват для высшего. Мягкотелая размазня.

Но тут тихонько шевельнулось в груди ехидство. А может, дело в том, что ты не давала ему шансов на самостоятельность, а, Джоан? И теперь снова кичишься тем, что оказалась сильнее, как будто это какое-то странное соревнование по гендерному превосходству. Так, может, виноват действительно не Дикки, а твоя мания вечно всё контролировать, вкупе с неспособностью идти на компромиссы?

Как-то нелепо и глупо прошла жизнь. В лихорадочной спешке, в беспринципной гонке, когда не замечаешь окружающего мира, а лишь стремительно мелькающий пейзаж, когда нет времени остановиться, оглядеться… Ты всё упустила. Ничего не видела, кроме своей лаборатории. Погубила свою семью, любящего и некогда любимого мужчину превратила в подкаблучника, потеряла сына…

Микаэла Куин сделала глубокий вдох.

Джоан Синклер умерла. Туда ей и дорога. Ее не было жаль. Всем, кто ее любил и кого у нее самой хватало времени любить, она принесла только боль и несчастье. А вот Микаэла была другой. У нее была семья, были дети. Есть семья. Есть дети. Любимые и любящие. Вон они, ждут за дверью, пока она выйдет.

Док раскрыла саквояж, который стоял рядом со складным зеркалом. На самом дне, под стопкой кассетниц, рядом с малым хирургическим набором, лежал небольшой пластиковый бокс. Микаэла извлекла его и положила на стол. Внутри находилось то, без чего она обходилась целых шесть лет: маленький пистолет, запасной магазин к нему и шестнадцать патронов. Один раз им пользовалась. В ночь побега…

Немного неуклюже Микаэла начала набивать магазин. Пружина сжималась по мере заполнения. Теперь вставить в рукоять. Кожух-затвор, потянуть назад и вперед. Щелчок. Патрон лег в патронник.

Куин осторожно, будто оружие могло само собой выстрелить, отодвинула заряженный пистолет и начала набивать запасной магазин. Да, кому скажи в чистой зоне, что шесть лет прожила за Периметром и ни разу не прикоснулась к оружию – ведь не поверят.

Когда последний патрон занял свое место, Микаэла спрятала оружие за пояс и прикрыла полой ковбойки. Запасной магазин отправился в карман безрукавки. После этого, подхватив саквояж, Куин вышла за дверь – туда, где ее ждали Кролики.

Дока встретили предвкушающие улыбки, исполненные загадочности. Лишь проследив за ликующими взглядами ребят, Микаэла поняла, почему они такие торжественные.

На стене, раньше завешенной масксетью, красовалось новое граффити. Белый домик, тот самый – с широкой белой лестницей и пузатыми колоннами, оплетённый виноградом. Только теперь во всех его окнах горел теплый ласковый свет, а на крыльце стояли… Алиса, Щелкунчик, Братец... все те, что ушли раньше.

Но главным было не это. Главное лежало на полу под картиной. Потертая колода Таро Эсмеральды, антикварный капсульный револьвер Стрелка, синяя в желтый горох бабочка Роджера, крест Терезы, ожерелье Покахонтас... Они оставляли здесь то, чем больше всего дорожили – обозначения своей сущности.

Горло перехватил короткий спазм. Микаэла сглотнула жесткий ком.

Ее наивные ласковые добрые дети! Они верили в то, что их ждет новая жизнь. И всё-таки в глубине души каждый из них понимал, что на самом деле просто оставляет старую. Навсегда оставляет.

Микаэла Куин неспешно прошла вперед и поставила к подножию граффити саквояж-медукладку.

– «Я приеду в своем экипаже и оставлю у двери его»*, – сказала она, выпрямившись, а потом повернулась к молчаливым Кроликам. – Пора, мои дорогие. Нас заждались.

* Микаэла вспоминает, а после цитирует стихотворение Р. Киплинга «Мэри Глостер»