В квартире рядом живёт девяностолетняя старушка, она была подругой моей бабушки. Милая. Иногда я думаю, что было бы, если бы я её зарезала? При следующей встрече просто пырнула бы ножом и оставила истечь кровью у лифта. Не жестоко, без множественных ранений — один тычок и проворот в районе печени. Или селезёнки? Я-то буду нож в правой руке держать. Приобнять её при следующей встрече и медленно, упираясь своим весом в рукоятку, погрузить лезвие в тело. Каково бы это было?
Влада по прозвищу Шапочка больше не носит крестик, официально разрешено. Батя по прозвищу Волк сидит в тюрьме за убийство бабки, которого не совершал, и жалеет, что дочери не поверил раньше.
Когда во время экспериментального лечения в больнице ко мне начали пришивать кошку, чтобы посмотреть, сможем ли мы делить на двоих одну печень, я захотела домой. Только там меня под кроватью всегда ждал мой монстр.
Лучше бы он оказался сумасшедшим, как думал в начале. Психом, свихнувшимся из-за скопления ртути в мозгу от неправильного питания, шизофреником — было бы легче. Потому что смириться с тем, что ты вменяем, но теперь не один в своем теле, гораздо сложнее.
«Если слышите смех, нажмите тревожную кнопку, — на повторе вещал динамик на улице. — Если начнёте понимать шутки, значит, вирус заразил спящих в глазных яблоках паразитов. В таком случае немедленно обратитесь за помощью». Новый мир. В котором смех — ужас.