Андрей Снытко

Ибо как раз немцам объяснили начало войны точь-в точь по резунски.

Точнее Резун опирался в своей работе на немецкую и американскую версию 1940х годов!

геббельсовская антисоветчина обр. 1941 года

Геббельс не был в курсе внутренней кухни наших ВС

Сказано конечно. Наступление РККА должно было начаться 1 июля 1941 года. На 9 дней то есть

Он сам выдумщик лучше любых ми

И конспиролог тоже! В отличии от всех остальных - у него хотя бы внутренняя логика повествования есть!

Ну, как с восторгом - они всё же враги. Показано что враг - он тоже человек, тоже хочет жить, тоже хитёр и тем он и опасен!

Он увидел, что финский солдатик женщину арестованную бьёт прикладом винтовки, бросился защищать и был убит.

Погоди. Ты про фильм или про фельетон, по которому его сняли?

"Верить в наше время нельзя никому! Порой даже самому себе.....мне - можно!))"@

Так сериал же хороший, чего б не восторгаться. Впервые противник показан не карикатурно!

Так разгром от того, что они свернулись, все пожитки на телеги погрузили, скот угнали и поехали на новое место (в соседнее село, пустующий дом занять). Какой из Тахво Кеннонена хозяин мы увидеть по факту не успели!

Почти все появились в Перестройку, что характерно. Это одинаково поражены в ГМ были с теми, кто воду у телевизора заряжал и в уринотерапию верил.

А вот немецкая писанина - полномерный фальсификат

Ну, не то чтобы фальсификат - они же не для нас писали. Но, на способность немцев прятать всё в свои гроссбухи жаловались вообще все ещё в ХIХ веке как минимум.

К вопросу об отношении СССР к бомбардировкам городов Японии:

"Седьмая эскадрилья вышла в воздух в седьмой волне бомбардировщиков.   Впереди и по флангам двигались воздушные крейсеры, вооруженные артиллерией. Дальние разведчики провожали отряд недолго и вернулись, заметив искры и огонь сражения в море.   В эту ночь Япония одним рывком бросала с островов в Манчжурию и Корею триста тысяч солдат, и Красный флот встречал их.   Подводные силы его уже много дней не покидали моря, подстерегая час, когда великая армада транспортов покинет японские берега. Три подводных флотилии держались на глубине. В первой линии -- крейсеры.   Вспышки морского сражения были близко, где-то совсем рядом, под самолетами. Иногда можно было заметить взрыв искр и пламя, бегущее по воде.   "Не ввязаться ли нам в эту драку? -- думала Женя, поглядывая на Щупака. -- Все, что на воде, все наше, работа простая".   Но командующий рейдом вел самолет к югу.   В середине пути машины получили приказ:   "Идти к цели своими курсами. Счастливой победы".   Всем эскадрильям тяжелых бомбардировщиков было приказано набрать высоту в семь тысяч метров, а конвою крейсеров -- семь тысяч пятьсот. Это было началом маневра -- держаться выше самого высокого из самолетов противника.   Прорыв был начат. Успех его заключался в том, выдержат ли люди и моторы высоту, дальность и все великое напряжение предстоящей борьбы. Но после полета Чкалова не было ни у кого сомнений, что выдержат.   Слепой полет в темноте держал нервы в непрерывном напряжении. Щупак не раз передавал управление Евгении и закрывал глаза на десять секунд. Ему нужны были силы на утро.   Бомбардир Бен Ды-бу, он же штурман, попавший вместе с Евгенией к Щупаку, неслышно возился над картой, осторожно отмечая на ней путь корабля. Остальные сидели неподвижно, настороженно, в напряженном полусне. Самолет шел на восток, и навстречу ему, из-за бледно-серой мглы, легким голубоватым пятном приближалась далекая заря. Самолет шел к рассвету, но безграничное воздушное море вокруг него было еще серо, бесцветно, и обманчивое голубое пятно впереди казалось землею.   Огни маяков и кораблей скрылись в тумане, стоявшем на низких высотах, -- ни моря, ни неба, ни земли, лишь серый океан пустоты, пространства, океан расстояния, на дальнем краю которого едва-едва, неверно и ненадолго, голубело то, к чему стремились люди в самолете.   Между землей, недавно оставленной, и землей, куда они должны были вернуться завтра, не было ничего, кроме этого пространства, кроме самих себя, ничего, кроме их воли.   Передавая управление самолетом Евгении. Щупак закрывал глаза, отдыхал, делал несколько шагов вперед и назад по кабине, потом наклонялся над картой.   Самолет держал курс к Иокогаме. Сморщив лоб, Бен Ды-бу глядел на часы, на измеритель скорости, на показатель ветра и осторожно-осторожно ставил точку на карте.   На большой высоте аппарат шел легко, и управлять им было во много раз легче, чем на обычных, будничных высотах, но легкость движения утомляла сама по себе, а высота и холод придавали утомлению особую нервность. Казалось, исчезло все, даже время. Оно не двигалось, перестало ощущаться в действии, превратилось в нечто абстрактное. Между тем все в этой операции держалось только на времени. Тончайшие расчёты движения отдельных колонн лежали в основе общего стратегического замысла и целиком определяли тактику эскадрилий.   Время было стратегическим фактором. Каждому соединению и каждому самолету в соединении были указаны точные сроки боевого движения, в зависимости от которых строился характер всего сражения. Его. вела точность.   Героизм как бы вводился в строжайшее расписание. Вне его он превращался в распущенность. Это было сражение сложное, как некий химический процесс, в котором реакции А вызывали к жизни реакции Б и создавали условия для новых явлений, не могущих возникнуть иначе, как через последовательность процессов А и Б.   Все стадии операции требовали максимального героизма, он же определялся точностью. Время, которое до странности не ощущалось, было главным двигателем победы.   Тяжелый четырехмоторный бомбардировщик Щупака шел к месту операции в последней волне машин. Впереди него мелькали очертания аппаратов отряда, шедшего сомкнутым строем.   Щупак был занят сейчас одной мыслью, и эта мысль поглощала в себя все остальное: держаться в строю, то есть блюсти точность.   В деле, которое поручено было бомбардировщикам, сражение занимало одно мгновенье: выйти к Иокогаме и, зайдя от нее, приблизиться к Токио; волна за волной, сбрасывая бомбы, промчаться над городом и -- домой! Крейсеры конвоя примут затем на себя силы противника, но сам бомбардировщик уже закончил свое сражение. Щупак оглядел экипаж. Выдержат! Молодцы! И взялся за управление, делая знак Евгении не дремать, потому что самолет несся в голубом рассвете, казалось, отовсюду, видимый снизу.   Но земля не видела его. Она сама едва открывалась. Ее больше угадывали, чем узнавали. Она предполагалась.   Но вот Бен Ды-бу, поставив осторожно точку на карте, откашлялся.   -- Япония, -- сказал он, наклоняясь к командиру корабля.   -- Что?   -- Над нею, -- сказал Бен Ды-бу, изнемогая от напряжения, закрыл глаза и стиснул зубы.   Он летел на войну, как орел, пересекая море, и вот земля, куда стремился он, приближалась, невидимая, далекая. Его томило искушение взглянуть вниз, но он короткий миг глядел лишь вперед, на восток, на зарю, светившуюся маяком в тумане, и опять закрывал глаза. Утро было вблизи.   То голубое пятно, что неясно и лениво дрожало в сером тумане еще час назад, теперь растеклось, распространилось в ширину, засияло. Самолет как бы стал у края этой голубой бездны, готовясь мгновенно ринуться в нее, еще скрытый серой чащей ночного воздуха. Так у обрывов, прислонясь к теплой скале гнезда, стоят орлы перед полетом, выглядывая добычу. Но самолет не стоял, он шел с громадной быстротой. Утро было вблизи, но до утра было еще много пространства. Бен Дыбу не хотел тратить силы на переживания. Он хотел сохранить в себе теплоту родной земли, запах родного леса и звук родных голосов в этом прыжке через море по воздуху.   Самолет Щупака был близок к дели.   Вот быстро стало разносить в стороны облака, сбившиеся у края зари, и -- переводным рисунком из кальки -- ярко и четко появились кусочки земли. Блеснуло море. На грани синего и зелено-коричневого густо задымил город.   Земля вставала навстречу, распрямляя долины и реки, торчавшие из-под широкого блина дымовой завесы, висевшей над Иокогамой и отчасти застилавшей море. Открывались долина Канто и тусклый виток реки Сумидогавы, в устье которой Токио. Щупак обогнул долину. Тёмно-сизые воды гавани, усеянные островами, остались позади. Все сжалось в одно мгновение, -- оно неслось, лишенное длительности, кратчайшее, как вздох.   Токио надвигался под крылья.   Его могло спасти бегство, но города умирают на месте.   -- Прибыли, -- беззвучно произнес Щупак, ткнув пальцем в заштрихованный красным карандашом участок и взглянув на Бен Ды-бу. Тот кивнул головой.   Город казался пожарищем или оазисом ночи среди яркого и просторного дня. Дымовая завеса лежала на нем рваным пологом. Ветер, вздымал ее края, приоткрывая концы пустынных улиц у городских окраин.   Точность бомбардировки была в этих условиях невозможной, но бомбардировщики шли на высоте, когда точность пристрелки не имеет значения. Эллипс рассеяния бомб так велик, что ни дымовая завеса, ни туман, если бы он стоял над городом, не могли скрыть и спасти его. Он существовал, он лежал под небом, и несложный расчет навигатора находил его, видимым или не видимым глазу.   Залп первой волны!   Женя вскрикнула.   Дымовая завеса, колыхаясь, разорвалась на части ветром и взрывами. В прорехах ее показался центр города, мосты через Симиду. Мост Комадата исчез; Азума лег на бок.   Залп второй волны!   Клубясь и кипя, завеса взметнулась вверх и рассеялась. В поле зрения возник пылающий арсенал. Аказака-Палас дымил, как вулкан. Серо-багровая пыль разрушенных зданий покрыла квартал Киобачи.   Вот слева и ниже круто поднялся вверх японский истребитель. Две тонкие сернисто-желтые струи от трассирующих пуль протянулись перед капотом его мотора. Черные тени десятка машин появились и пропала справа от атакующих колонн.   Продлись, мгновение войны!   Над кварталом внизу -- огонь. Горят пристани, доки, пакгаузы. Между полос огня движется что-то черное, плотное, -- возможно, толпа. С высоты семи тысяч метров город мал.   Залп третьей волны!   Внизу кипит, клубится дым, течет огонь. Пустыри открываются в центре города. Иногда видно, как исчезают, сливаются с землей здания.   Четвертый залп!   Пятый!   Продлись, мгновение войны!   Пусть война начнется отсюда, из этого далекого города, не дававшего мирно жить ни своей стране, ни миру. Прими желанную войну, Токио! Воюй, купец! Надень противогаз и стань на защиту своей наследственной лавки, заройся с головой в ее дымящиеся развалины, сожми в тонких руках винтовку -- сражение настигло тебя, война пришла к тебе на дом.   Она избавит тебя от утомительных горных переходов, ночевок под дождем и превратностей на море.   Она отнесется к тебе гуманно.   Разрушит банк, сожжет дом, искалечит твоих детей, а самого тебя выгонит, обезумевшим, на токийские улицы и поставит перед народом, и ты расскажешь ему о патриотизме, о славе, о войне...   Так думала или вслух бормотала Евгения, ловя смятение города, хотя и приготовившегося к обороне, но все же застигнутого врасплох внезапным ударом бомбардировщиков. Да ничто и не могло спасти его.   Шестой залп!   Надвигалась последняя волна, на правом фланге которой держался корабль Щупака. Крейсеры конвоя вели бой с противником и охраняли разворот отбомбивших машин.   Внизу горело и дымило. Белые и рыжие шапки орудийных взрывов вырастали в воздухе, под кораблем.   Прочь от города мчались поезда, горели вокзалы. По улицам шли потоки огня. И что-то само взрывалось и взрывалось за каким-то огромным садом в центре.   Залп!      -- Это есть ваш последний и решительный бой...      -- запел Бен Ды-бу и отер ладонью потное и бледное лицо. Пела что-то Евгения, пел радист, пели все. И обычная человеческая смерть, которой вначале боялись они, перестала для них существовать. Они не ползли по тропе и не лежали в окопах, а видели поле своего сражения, как полководцы, и сердца их были полны отваги, равной тому, что они видели и делали.   И если им суждено было сейчас свалиться на землю вместе с Мишиной, то их предсмертным криком был бы разрушительный грохот, и не брызги крови взлетели бы в стороны, а кирпичи и камни, тяжелей их тел.   Сбросив бомбы, Щупак сделал заход над городом и, так как был последним на поле сражения, решил сфотографировать результаты бомбардировки. Трех или пяти минут возни с фотографированием было достаточно, чтобы оторваться от строя. Белые и рыжие облачка все ближе подскакивали к кораблю, все теснее сливались в одно большое облако.   Их обстреливали. Но ни Евгения, ни Бен Ды-бу, все еще громко и жарко певшие, не заметили, что Щупак ранен.   Вдруг взвизгнули моторы. Машину встряхнула конвульсия взрыва, и она мягко повалилась на сторону.   Евгения тотчас выпрямила ее, но высота была потеряна.   -- Два левых! -- вяло сказал Щупак ей на ухо, качая головой и резким движением стараясь откинуть со лба шлем. Мелкие, частые капли нота покрывали его лицо, как оспинки.   Два левых мотора были разрушены.   Теперь с каждой минутой становилось виднее поле сражения. Одно, земное, дымилось и горело; другое, воздушное, заполнено было движением нескольких сотен аппаратов, шнырявших по всем направлениям. Можно было предположить по крайней мере около пятисот японских машин, и то, конечно, еще было не все. Надо было наметить характер отхода, но Евгения считала, что отход в ее положении вообще невозможен. Предстоял, по-видимому, второй и последний, смертный бой над равниною Канто.   "Мы не вернемся", думала она, машинально ведя машину.   Она быстро потеряла небо с самолетами и между крыш, над улицами, стала выбираться из города.   Справа шел потрепанный бомбардировщик ее эскадрильи, тоже отбившийся от строя. Евгения чувствовала, что пилот знает ее и держится рядом намеренно. Она качнула крыльями, тот ответил, но мгновенно она потеряла его из виду на темном фоне дыма и пыли. Чувство асе, что она не одна, уже крепко держало ее в спокойствии. Она запела. "Вырвемся, вырвемся мы домой, да, вырвемся, да, вернемся", пела она, захлебываясь восторгом и прижимая машину к холмам и теням от холмов. Сосед справа обогнал ее, идя над полями. Бомбардировщики ушли в высоту, далеко опередив раненые и обессилевшие машины Евгении и четырех других летчиков. Иногда -- свидетель таинственной битвы в вышине сверху падал горящий самолет или спускался парашют.   Впереди показался мост, заполненный автомобилями. "Есть?" спросила она движением головы. "Есть!" ответил Бен Ды-бу, открывая пулеметный огонь.   Сосед справа, приблизившись, увлекал ее за собой, Евгения видела, как он хорошо маскируется в красках земли. Ей надлежало поступить так же. Но как трудно удержаться от удара, когда еще хватает сил его нанести!   "Ладно, -- подумала она, -- не будем зарываться", и легла в кильватер соседу, вся погрузившись в сумасшествие низкого полета над землей. Из тени в тень, от горы к горе, от пашни к пашне -- и вот уже весь мир, его волнения и заботы остались в стороне, схлынули и рассеялись. Ока думала теперь только о быстроте и времени. Уходить порознь и на низкой высоте было в ее положении единственным выходом, но "пробрить" с востока на запад весь остров являлось делом почти неосуществимым не трудности. Ни Евгению, ни соседа ее никто не преследовал. Противник занят был боями в высоте. Раненая, потерявшая боеспособность машина сейчас никого не интересовала. Судьба ее была ясна.   Часа через два, сделав сотни зигзагов и петель в поисках маскирующего фона, Евгения почувствовала приближение большого города.   -- Как дела? -- спросила она Бен Ды-бу через разговорную трубку.   -- За кормой чисто, -- ответил он весело. -- Кажется, вырвемся.   Сосед справа тянул в обход города, но Евгения решила задержаться.   "Чёрт с нею, с жизнью, -- подумала она без волнения. -- По крайней мере порастрясу им печенку".   И сейчас же она почувствовала, что ее обстреливают снизу. Дымки разрывались гораздо выше, но осколки, пролетая невдалеке, контузили ее лицо острыми воздушными ожогами.   Навстречу вынеслись японские истребители. Завязывался бой, невиданный по жестокости, по молниеносности, по напряжению сил. Раненых не может быть в таком сражении. Самолет не успеет ни вывернуться, ни спланировать. Трудно себе представить, как ограничена видимость в воздухе. Машина возникает в поле зрения почти внезапно и исчезает еще более странно. Чтобы исключить всяческие неожиданности, японцы шли на таран.   Вот они втроем бросились на соседа справа. Выхода ему не было. Он рванулся к земле и с размаху, как снаряд, ударился в громадное бензохранилище, напротив станции. Евгения видела, как разлетелся в щепы самолет и из пробитого резервуара вышиною в трехэтажный дом пробежал белый густой дымок. Потом все сразу потемнело. Самолет качнуло и свалило на левое крыло, ремни лопнули; Евгения стала вываливаться из кабины.   "Молодец, вот замечательный молодец!" -- единственно, что она думала сейчас второпях, соображая, что ее подкинуло взрывом и что это смерть.   Она не слышала встряски раскрывшегося над нею парашюта, не чувствовала и падения. Ее глаза были широко открыты в темную, только что на ступившую ночь сознания. Она видела небо, несколько звезд, слышала шум отдаленной жизни и ощущала себя частицей воздуха, отражающей сияние звезд и блеск городских фонарей.   Она легко колебалась вместе с воздухом. Так казалось ей. Но она давно упала на землю."@

Пётр Павленко. "На Востоке". 1936 год.......Ещё нет Шанхая, ещё нет Нанкина, мир ещё не знает о лабораториях 731 Отряда....

Ага, "менты подбросили"! Знаю - в тюрьме, как правило, 96% невиновные!

Нет бумажки - значит и события не было

Ну, как бэ любой суд исходит изначально из документов, а если их совсем нет - из чьих то показаний (что сильно снижает качество докбазы,да.)

Поздравляю - пожалуйте в палату номер 6!

И не могло попасться!

При этом данных о количестве приговоров нет!

 и у нас херова куча рейхофилов и все их оруэжие замечательное и генералы у них умные.

А ещё у нас куча психбольниц в которых достаточно пациентов. И что? Это значит что у нас страна умалишённых?

Чем дальше - тем "записанных" неизвестно кем высказываний нацистов всё больше. Но - при этом почемуто никто до сих пор не нашёл письменного приказа Гитлера уничтожить всех евреев и цыган. А я знаю почему - потому что его нет!

есть точные данные, что они понимали, что просрали войну и планировали, что дальше делать.

От кого? Гитлеровцам же доверять нельзя ни в чём? Или....это другоэ?

ПМВ потому  и случилась, что человество, в основной массе своей, зажралось, оскотинилось и отупело. Если сегодняшняя ситуация в мире не свернет в нормальное русло - то ждём III МВ

Мне казалось, что войны по другим причинам случаются!

и да - войну они у нас выиграли в итоге.

В каком месте)))?

Ну, такой даже если б захотел - в Вермахт не попал бы к немцам! Для таких всё отдельное было!

Насколько я понимаю - это поляк. Их в Вермахте было очень много, как и чехов с франзузами (в 1938-1940 - была принудительная "паспортизация" в Генерал-губернаторстве, Эльзас-Лотарингии  и Протекторате Богемии и Моравии с повесткой в комплекте всем молодым  мужикам). В некоторых дивизиях (после 15 волны мобилизации) таких было от 30% до 50% (в основном, как раз, поляков).

Ну, тем, кто сидел в окружённом Берлине врядли уже было до планирования "а что я буду делать после войны"

Поголовное ПТСР у воевавших и у большей части невоевавших!

Интересно. Не читал

Ну, к тому времени в РККА очень строго за это наказывали (и не только - ещё и воспитывали). Если огромное количество пленных (тысячи!) было из дивизий СС типа Галиции (все бандеровцы, только офицеры фрицы) и так называемой РОА (куда сумели навербовать аж 30К человек) - то уж этого чего стрелять.

Попробуйте через комментарии вот здесь https://vk.com/muzei_peresheika возможно так получится. Ато я тоже искал и не сумел найти!

Я и не наезжаю! После ПМВ народ реально ВЕЗДЕ стал....другим.

Пикассо и Дали писали свои картины под наркотиками

От тут свечку не держал! Не знаю

Я как посмотрел на работы Пикассо и иже с ним - сразу убедился, что народ в ПМВ угасился так, что ему ЭТО казалось щедевьром!

Даже интересно, как этот Богилевский в плен попал.

Да как обычно и попадают - во время наступления наших. Этот - из доходяг, которых по модной в Рейхе конца войны традициям отправили недолеченными в окопы!

Вещевая служба даёт только процент женщин, от численности армии, без учёта флота.

Про флот (куда входила и морская пехота) в доступе только комсомольско-партийный призыв девушек 1942 года - 25 000 человек (Это без учёта тех, кто до.). При общей численности ВМВ (включая работников наркомата) в 455 тысяч человек - это простите, не мало!

Я думаю, что Иринчеев не откажется от любой помощи музею. Тема нужная, но мало кем толково исследована. 

Дзэн - это уже давно (после блокировки Ютуба) отдельная вселенная!

Один запрет Сталина на выход крупных кораблей чего стоит.

Обычно не вспоминают - изза чего запретили. 

Похоже, решение коплектовать армию немцами, большинство из которых немцы, к тому же уроженцы Вост. Пруссии  - было верным.

и тут же - "Военнопленный Валентин Богилевский в ходе допроса показал.." 100% фриц)))

На сколько я знаю - у нас всего один музей в стране эту тему затрагивает. Музей Финской войны и ВОВ Баира Иринчеева. В принципе, с постепенным опубликованием документов, количество женщин в РККА (причём, именно в передовых частях, что было действительно характерно только для наших) постоянно увеличивается - в начале нулевых говорили о 480К, в конце десятых - про 800К, сейчас минимальную цифру уже официально ставят в миллион (я считаю - это не предел). Даже 800 000 - это уже больше, чем во всех остальных воевавших в ВМВ странах вместе взятых! 

ВОВ - это в принципе одна из самых необычных войн, которые за свою историю вела наша страна. Необычна она тем, что там какой момент не начнёте разбирать - обязательно будет "ни разу до" и "ни разу после"!

Ну, то есть обычный охотник за дешёвым хайпом.

а) потому что лузеры/проигравшие никому не интересны! б) Потому что историю пишут победители ("БЛЯТЬ! Будет ещё и письменное задание после войны!"@

На счёт отечественных женщин в РККА. Я от не помню, чтобы хоть один вменяемый человек этим не гордился! У нас как бы война была по настоящему народная (участвовало 100% населения, включая детей). Минимальное количество женщин в РККА - 800 000 (не считая НКВД/милиции - от сколько там лично я так и не нашёл. А им было вот вообще не слаще, чем на фронте - приходилось гонять и бандеровцев и лесных братьев, не считая обычных бандитов!). Все разговоры, что "женщинам на фронте не место" - это псевдохристианская мораль, которая с логикой и здравым смыслом не пересекалась никогда.  

Ой, это с каких пор он заделался историком?

Интересно, а что в таких случаях немцы писали в донесениях о потерях или в списках боевого и численного состава?

Это может показаться странным, но ничего. У них и до этого по самым интересным эпизодам (Курская дуга, Крым 1943-44) кудато "исчезали" десятидневки по потерям, расходу боеприпасов и БЧС техники. А осень 1944-весна 1945 - это АГОНИЯ! Если что то есть - уже чудо! Что характерно - у нас за 1941 год всё было с точностью до наоборот. Документы местами не точно, но велись!

Врядли попадутся - в то время уже вешали тех, на кого старший начальник укажет. Чтото никто не нашёл приговоров, по которым в Кюстрине, например, в январе 1945 года, появились "Аллеи висельников"

- о девушках-военнослужащих РККА сказано и написано много. На днях один "есторег" договорился до того, что призыв женщин в РККА  - преступление и всех, кто это допустил, надо было отдать под трибунал.

Это кто ж такой вумный?

Танки эти хорошие помощники морской пехоте были - по полтора десятка на наши десантные корабли ещё царской постройки вмещалось.