Соловьёв Константин Сергеевич

- А потом был большой рекламный кризис, когда многие люди сошли с ума или погибли. Полное перенасыщение вплоть до утраты связи с реальностью. И стало понятно, что дальше так продолжаться не может. Экстренным декретом Объединенной Евразии реклама была запрещена. Полностью, в любом ее проявлении. Любые уличные листовки, телевизионные ролики, интернет-баннеры, газетные объявления, рекламные каталоги и прочее. Никакой больше рекламы. Никто не имеет права вторгаться в информационную среду общества для личной выгоды. Все рекламные агентства закрылись.

- И появился инфиз, - сказал Сато, страшно гордый собой, - Правда, Лин?

- С обеда лег… - торопливо говорила старуха, семеня мелкой, но быстрой походкой, - Слишком поздно заметила… Меня Елизаветой Казимировной звать. Не углядела я за ним. Семьдесят лет, а как дитя малое. Говорила ему, не все сразу… Не спеши, погодь, но куда уж тут…
- В сознании? – резко и деловито спросил Антон Васильевич, - Сколько прочесть успел?
- Разве ж я знаю… Тома три, пожалуй.
Под сердцем у Антона Васильевича разлился противный мятный холодок. Не успеем, понял он. Никак не успеем. Не спасет тяжелый докторский чемоданчик, и набитый саквояж, который сейчас, пыхтя, тащит где-то позади Кирюха, тоже не спасет. Тут хоть цитатами из «Гамлета» напрямую лупи – поздно.

А потом в триплексе мелькнула угловатая чужая тень, и лейтенант Шевченко обмер. То ли туман незаметно стал прозрачнее, то ли воображение подсказало недостающие детали, но он вдруг четко увидел в каких-нибудь двадцати метрах прямо по курсу незнакомый танк.
Не «Т-34», быстро подсказал инстинкт. Не старенький «КВ». Не «ИС». Конечно, и не коротышка-«БТ». А что-то совершенно не похожее на знакомые силуэты советских танков.
Что-то чужое, хищное, совершенно незнакомое и очень большое, плывущее в тумане подобно боевому кораблю. Высокий ромбовидный корпус, напоминающий архаичные обводы первых танков, на нем – огромная, как скала, башня. Черты совершенно непривычные. Какие-то зловещие, жуткие, гипертрофированные. Как танк, вышедший не с заводского конвейера, а со страницы какого-нибудь страшного фантастического романа про буржуазные войны.

Гилберт Уинтерблоссом, которого сослуживцы по лондонской канцелярии зовут просто Герти, никогда не видел себя в роли героя. Его тихой мечтательной натуре чужды азарт и жажда славы, он не испытывает тяги к приключениям и, сталкиваясь с опасностью, проявляет похвальное для юного джентльмена благоразумие. Предел его мечтаний - спокойная кабинетная работа в окружении документов и писем, однако судьба жестоко подшутила над мистером Уинтерблоссомом, отправив из родного Лондона в дикую и только осваиваемую Великобританией Полинезию, в колонию под названием Новый Бангор.

Слишком поздно Герти понимает, этот остров, с самого начала показавшийся ему странным, таит в себе множество тайн самого скверного, неожиданного и опасного характера. Мало того, с этими тайнами он теперь неразрывно связан, поскольку Канцелярия Нового Бангора, его новое место службы, отнюдь не такое безобидное и спокойное учреждение, каким ему представлялось.

Фландрия, 1919-й год, самая страшная война в истории человечества все еще грохочет. В этой реальности, где, помимо танков и аэропланов, волю кайзеров и королей диктуют магильеры, фронтовые маги двадцатого века, Германия еще не приняла капитуляцию. Ее последняя надежда - "мертвецкие части", в которых служат вчерашние мертвецы, поднятые из могил штатными армейскими некромантами-тоттмейстерами. Уже единожды отдавшие жизнь за свою родину, они все еще в строю, хоть их сердца давно не бьются - искалеченные и заштопанные, знающие вкус шрапнели и иприта не понаслышке. Они - последняя надежда Германии. А еще они - "кайзерские консервы", "гнилье", "мертвецы в форме", "трупаки" и "некрозные марионетки" - так зовут их живые сослуживцы, косясь на "мертвое воинство" с ужасом и отвращением. Иногда бывает непросто защищать родину, которая боится тебя и презирает.