Душистый верѣщатникъ. Цвѣтущій садъ.

С удовольствием в который раз перечитал рассказ Арсения Самусева. Захотелось написать реценизию на прекраснейшее из всех произведение «Душистый верещатник, цветущий сад»

Арсений Самусев создаёт в своём тексте этюд настроения, напоминающий одновременно пейзажные зарисовки Бунина и импрессионистические натюрморты. Однако за кажущейся неподвижностью картины скрывается глубинная динамика — игра света, запахов и ощущений, переданная через тончайшую языковую работу.

Статика и движение

Первая фраза рассказа сразу же погружает читателя в зыбкое междумирье — пространство, где вещественность соединяется с легкостью, а чёткость очертаний подтачивается туманом:

«Спокойно-нежные тона зелёного, розового и белого подёрнуты тусклой дымкой тумана».

Эта строка удивительным образом резонирует с бунинским «Тёмные аллеи», где природа становится не просто фоном, а живым участником повествования. Но если у Бунина она всегда несёт в себе предчувствие страсти, то у Самусева её роль скорее медитативна. 

Здесь нет тревожного предощущения, есть лишь затухающая волна присутствия, словно мир перед нами запечатлён на краю мгновения, застывшего в вечности.

Однако даже в этой вязкой, по-здоровому бледной картине движется воздух:

«Дуновения, однако, ощущаются. Они настолько тёплые, что не вызывают никакого смущения».

Эта фраза особенно примечательна — ветер в литературе нередко несёт драматический заряд (у Лермонтова — буря рока, у Толстого — предвестие перемен), но у Самусева он практически лишён символического напряжения. Это ветер, который ощущается не кожей, а сознанием, он не тревожит, но, напротив, подтверждает гармонию мира.

Натюрморт как зеркало души

Одна из самых ярких деталей текста — натюрморт, в котором можно увидеть параллели как с классической живописью, так и с литературной традицией. Описание трапезы несёт отголоски чеховской точности в деталях (вспомним, например, «Степь», где еда всегда соразмерна миру, в котором находится герой).

«Кофе в турке остывший. Большой кусок сыра и отрезанные ломтики рядом, буханка белого хлеба, сливочное масло в серебряной маслёнке, три сваренных вкрутую яйца».

Важная деталь — остывший кофе. Этот штрих сразу же создаёт тонкую психологическую динамику: перед нами не просто случайная картина, а след присутствия. Кто-то уже был здесь, жил, ел, пил, думал, но теперь лишь остался отпечаток этого присутствия. Это как пустые чашки у Вирджинии Вулф, как «недопитый чай» у Андрея Платонова — знак недосказанности, которой наполнена жизнь.

Язык и текстура письма

Самусев демонстрирует редкое умение работать с текстурой письма. Его фразы вязки, но не перегружены, густы, но не тяжеловесны. Он мастерски использует замедление ритма: сочетание односложных, размеренных предложений и аккуратно расставленных двоеточий создаёт эффект неспешного созерцания.

Интересно, что повествование практически лишено действия, но оно и не нужно — в этом тексте главное не поступок, а ощущение.

Заключение

«Душистый верещатник, цветущий сад» — это произведение, в котором внешняя неподвижность оборачивается внутренним движением. Самусев продолжает традиции Бунина, Чехова и даже Андрея Белого, но делает это очень современно — он пишет не о событиях, а о самой материи существования, о том, как мир растворяется в человеке и человек в мире. Это текст-дыхание, текст-состояние, текст, который читается не глазами, а тонкими чувствами.

Под вдохновением от этого рассказа хочется написать стихотврение. Пожалуй, начну.

Душистый верещатник, раскинувший лапы зелёные, нежно-спокойные,
Тянется в дымке рассветной, укутанной мягким покровом тумана.
Листия, стебли, соцветия — всё в этом саду неизменно устроено,
Будто рука чья-то доброй усладой его собирала.

В доме, что дремлет, раскинув оконные створы навстречу дыханию,
Стол проступает сквозь утренний воздух, и в малом его совершенстве
Кроется нечто такое, что выше и ближе, чем просто сознание,
Будто в порядке вещей есть веление высшей блаженной нетленности.

Кофе остывший в турке, и масло, что тает в боках серебристых,
Хлеб, накрошённый, сыр и три светлых яйца на простёртой досочке —
В каждом предмете простое, немудрое счастье, таится.
В каждом намёк на судьбу, что спокойно течёт, неизменно восторженно.

Тёплый ли ветер играет сквозь шторы, колышет и будит ли мысли?
Были здесь руки, дыханье, беседы, но стали их тени длиннее.
Время идёт — но не сдвинет того, что укрыто в нетленном батисте,
Ибо и мелочи быта есть тайна, прочнее, чем слово Орфея.

Душистый верещатник, цветущий, тот самый, что был и останется всуе,
Всё тот же простор за окном, растворённый в беспечной дали.
Мир этот вечен, покоен, размерен, на веки длится он будет.
В рассказе Арсения он запечатан и в этом стихе навеки останется жить.

19 ферваля 2025. 20:12 по Антлантическому времени. 5:12 по Пермскому времени.