О благородных металлах

  - Это не про Гобсона, - усмехнулся Лэйд, - У того сам Сатана не дождался бы стакана воды в дождливый день. Необычайно скаредный был человек. Во мне самом сложно заподозрить мецената, но Гобсон… Это был человек отчаянной, невообразимой жадности. Поверьте мне, проще было забрать у голодной собаки суповую кость, чем у этого человека – пенс, попавший ему в руку. Он начал с самых низов, ссуживая деньгами опустившихся рыбоедов, покрывающихся чешуей и готовых продать бессмертную душу за несколько капель рыбьего жира и, видимо, вел дела столь ловко, что уже через несколько лет сделался из безвестного проходимца с дырявым чемоданом одним из богатейших ростовщиков на всем острове. Да, сэр, этот человек умел делать деньги. Тратя несчастный фартинг, он неизменно зарабатывал на нем гроут[1]. С каждого шиллинга имел по полновесной кроне[2]. А вкладывая фунт стерлингов, скорее удавился бы, чем получил бы с него менее пяти соверенов[3]. Как шутили люди, имевшие неосторожность взять у него ссуду, если бы деньги можно было делать из воздуха, за неделю Гобсон втянул бы в себя весь воздух над южным полушарием!

  - Удивительно приятный человек, должно быть.

  - И совершенно беспринципный, я бы сказал. Он был готов ссужать деньгами кого-угодно – хоть бедняков из Клифа, хоть дельцов из Майринка. Плантаторы-неудачники, фабриканты из Коппертауна, обедневшие аристократы, офицеры – все знали, где можно получить звонкую монету в любое время суток, если жизнь припрет к стенке. Как знали и то, что расплата будет неизбежна, и погасить задолженность можно лишь благородным чеканным металлом, прочих материалов, таких как кровь, чернила, пот или слезы, Гобсон не принимал. Медь, серебро, золото – все это текло сквозь его пальцы одним сплошным потоком. О, он был вполне аккуратен в своем деле, но в то же время отличался акульей жадностью. Едва ли хоть один человек в Новом Бангоре мог похвастаться тем, что заставил Гобсона переписать истекающий вексель или выдать ссуду без обеспечения. Говорили, ему покровительствует сам Мортлэйк, Князь Цепей, губернатор Редруфа. Но это, конечно, не так. Он просто с выгодой использовал данный ему при рождении талант.

  Они уже проехали указанный Лэйдом розовый особняк, но Уилл продолжал безучастно смотреть в окно, скользя взглядом по фасадам, которые самому Лэйду казались человеческими лицами, навеки замершими в непроницаемо вежливых гримасах. И с каждого такого лица на него холодным паучьим взглядом глядело множество оконных глаз.

  Чтобы не смотреть на них, Лэйд перевел взгляд на багровый загривок кэбмэна, сидящего наособицу в своей маленькой кабинке. У кэбмэна хватало забот. Двигатель был изношенный, одышливый, так что хозяину приходилось ежеминутно приходить ему на помощь – стирать тряпицей выступившую на центробежном распределителе смазку, стучать подошвой сапога по кожуху, помогая встать на место штоку поршня, и временами подкармливать ревущую оранжевым пламенем топку скудной порцией антрацита.

  - Однажды мистеру Гобсону крупно повезло. Он ссудил деньги мастеру часовых дел, чье имя я, признаться, позабыл, владельцу небольшой мастерской в Айронглоу. Ссуда была пустячная, но мастер не управился в срок, а обеспечением ссуды согласно договора была его мастерская. Говорят, несчастный мастер битый час ползал в ногах у Гобсона, умоляя его о снисхождении. Но разжалобить того было не проще, чем выдавить каплю молока из куска заплесневевшего сыра. Гобсон отнял его мастерскую, лишив в одночасье и ремесла и надежды. Он сделал это при помощи обычного пера ценой в два пенни, которым, впрочем, орудовал более ловко, чем если бы это был разбойничий кистень. Днем позже разоренный мастер покончил с собой.

  - Трагичная история, - выдавил из себя Уилл, - Но только причем здесь…

  - Чревоугодие? – Лэйд с фальшивым воодушевление хлопнул его по колену, - Слушайте дальше! Тем же вечером, когда вскрывший вены мастер скорчился в луже собственной крови посреди уже не принадлежащей ему мастерской, мистер Гобсон, удовлетворенный проделанной работой, сытно отобедал в своем клубе в компании приятелей. Гобсона за глаза называли скрягой, но на своих привычках он не экономил, а поесть он и вправду любил. Может, это была единственная его слабость в этой жизни, и отдавался он ей самозабвенно. Ужин был царский, под стать едоку. Венский шницель из лучшей телячьей вырезки, изысканный иберийский хамон, маринованная гусиная печень, приготовленные лучшим японским поваром галиотисы[4] в лимонном соусе, пирог с голубями. Да и запивалось все это, надо думать, не родниковой водой… 

  Кажется, перечисление изысканных кушаний мистера Гобсона не вдохновляло Уилла, тот лишь крепче сжимал зубы. Возможно, его укачивало в сотрясающемся и дергающемся брюхе локомобиля, а может, в памяти еще был жив визит к Вечным Любовникам. Как бы то ни было, он был слишком хорошо воспитан, чтобы перебивать старшего. 

  - Пирушка удалась на славу, однако следующим утром мистера Гобсона ждал неприятный сюрприз. Личный повар подал ему обильный завтрак – яйца-пашот, свежие устрицы, французская выпечка с корицей, средиземноморские сыры, ветчина, мед… Гобсон с аппетитом поел, однако получасом позже внезапно почувствовал себя дурно до тошноты. И неожиданно для себя изверг весь завтрак на роскошный персидский ковер своего кабинета.

  Уилл поморщился. Судя по всему, и в самом деле имел богатое воображение, как и всякий художник.

  - Вот уж точно, важная деталь повествования…

  - Досадный случай, да и только. Кому из нас не случалось отравиться или подхватить желудочный грипп?.. Мистер Гобсон, раздосадованный, принялся за свои обычные дела и работал до самого вечера, при этом отчаянно маясь животом. Однако на следующий день он обнаружил, что хворь не отступила, напротив, усилила свои позиции в его, Гобсона, теле. Что бы он ни съел, даже если это было сваренное вкрутую яйцо или кусок поджаренного тоста, еда вызывала в его желудке такую бурю, что несколькими минутами позже оказывалась снаружи. Его организм отказывался принимать даже самые постную и невинную снедь. Размоченные в кофе сухари, пресные кукурузные лепешки, даже листья салата – все это неизбежно покидало его тем же путем, каковым оказывалось внутри. К вечеру второго дня Гобсон испытывал волчий невероятный голод, однако, что бы он ни съел, пусть даже маковое зернышко, оно не могло усидеть в его желудке. Нежнейшие суфле, молочные каши, крем-брюле – все это извергалось обратно, точно содержимое фонтанов на Трафальгарской площади. Личный повар ничем не мог ему помочь – ни в одной его кулинарной книги не значилось блюд, которые бы не вычеркнуло для себя нутро мистера Гобсона.

  Локомобиль, натужно скрипя изношенными покрышками, повернул налево, и Лэйд тут же увидел высокий, как обелиск, каменный шпиль «Эгерии». Похожий на маяк в окружающем его застывшем каменной море, он неизбежно притягивал взгляд, как намагниченный гальванической энергией металлический жезл притягивает железную стружку.

  Минут через пять подъедем, прикинул Лэйд. Как раз успею закончить.

  - Следующие несколько дней мистера Гобсона были безрадостны – его осматривали лучшие врачи острова, заставляя принимать укрепляющие желудочные порошки и даже, вообразите, глотать каучуковый шланг с глазком на конце. Однако ничего обнадеживающего по результатам своих исследований сказать не могли. Желудок мистера Гобсона, как и все прочие его органы пищеварения, выглядел абсолютно здоровым. 

  - Возможно, какой-то вид тропической лихорадки, - рассеянно заметил Уилл, - Кажется, я читал о чем-то подобном…

  - Не в силах подкрепить свои силы, Гобсон быстро слабел от голода. Пока однажды, привычно катая по столу старую аббатскую крону[5], не сделал страшное открытие. Повинуясь накатившему приступу голода, столь мощному, что затмил благоразумие, он открыл рот и, прежде чем успел сообразить, что происходит, проглотил эту монету. Такая привычка водится за малолетними детьми, но чтоб взрослый мужчина, не безосновательно считающийся многими одним из успешнейших дельцов на всем острове… Вообразите себе его потрясение, когда он обнаружил, что голод пропал! Более того, пропала и слабость последних дней, вызванная недоеданием!

  - Ну, знаете… - Уилл едва не поперхнулся, - Это уж чересчур. Я никогда не считал себя знатоком по части медицины, а человеческое устройство изучал лишь снаружи, однако даже я знаю, что металл не в силах насытить, пусть даже это будет благороднейший из металлов! 

  - Хотите уличить старого Чабба во лжи? – с улыбкой спросил Лэйд.

  Уилл поспешно замотал головой.

  - Нет, я…

  - Хорошо. Тогда слушайте дальше. На какое-то время Гобсон ощутил облегчение, вполне естественное для человека, который на протяжении долгого времени изнывал от голода, однако наконец насытился. Он еще не знал, к каким испытанием готовит его судьба. С этого дня его начал подтачивать новый голод, прежде ему незнакомый. Голод, который можно было удовлетворить лишь серебром и золотом. Поначалу Гобсон пытался игнорировать его – мысль глотать собственное богатство, заработанное многими годами труда, была ему непереносима. Тем более, что благородные металлы под действием его пищеварения растворялись без следа и обратно показываться не спешили.

  - Без подробностей! Умоляю вас!

  - Борьба с собственным организмом – самая бессмысленная борьба из всех. Если Гобсон не удовлетворял этот новый голод, тот начинал подтачивать его тело, как всякое обычное недоедание. Слабость, голодные обмороки, галлюцинации… Это было мучительно – чертовски мучительно – и Гобсон со слезами на глазах вынужден был время от времени отпереть один из своих роскошных несгораемых сейфов, чтоб украдкой проглотить серебряный пенни или пару. Это помогало – на какое-то время. 

  - Экая жуть, - пробормотал Уилл, - Так и представляю звенящие в брюхе у этого скряги монеты… Так, пожалуй, немудрено почувствовать себя свиньей-копилкой!

  - В какой-то момент эта ситуация, пусть и предельно странная, перестала казаться ему опасной. Подсчитав свой капитал, Гобсон с облегчением убедился в том, что может позволить себе такую диету, мало того, при текущих финансовых оборотах собственный аппетит не причинит ему излишне много неудобств. Однако он не учел того, что чем охотнее мы удовлетворяем свои потребности, тем сильнее вырастают запросы. Проще говоря, аппетит приходит во время еды, как мудро заметили французы. Если поначалу ему с лихвой хватало пары пенни в день, спустя время он с ужасом осознал, что за последнюю неделю съел по меньшей мере два фунта стерлингов серебром. Скупой от природы, он против воли сделался расточителем, мало того, это расточительство происходило само по себе, повинуясь его возросшему аппетиту!

  - Незавидная участь.

  - Чего только ни делал бедный Гобсек, чтобы избавиться от своего нового дара. Отправлял богатые подношения Монзессеру, одаривал бедняков и суживал без процента – все тщетно. Прочие меры, призванные снизить финансовые потери от его волчьего аппетита, тоже не снискали результатов. Гобсон пытался глотать медяки и бронзовые монеты, рассудив, что для его кармана это выйдет выгоднее – но его организм не принимал их. Высчитав верный курс, пытался переключиться на японские йены – с тем же результатом. Отчаявшись, даже ел обесценившиеся ассигнации государственного займа… Все тщетно. Он проедал свой оборот быстрее, чем зарабатывал на нем. Ему уже мало было двух фунтов в неделю, теперь он пожирал по три соверена еще до обеда! 

  - Непростительная расточительность.

  - Всего, заработанного за жизнь, ему хватило на год с небольшим. Он съел все свои богатства. Опустошил все шесть сейфов в своем доме. Съел взятые в банках ссуды под грабительский коммерческий процент. Проглотил все запасы до последней монетки. Иссушаемый мучительным голодом, он вынужден был есть, есть, есть – пока не проел все свое состояние подчистую. Когда его роскошный дом, который ему уже не принадлежал и был к тому моменту заложен, вскрыли фискалы и полицейские, они не обнаружили внутри ни одной монетки. Обнаружили лишь скрюченный высохший труп мистера Джона Гобсона с серебряным пресс-папье в глотке. Должно быть, бедняга пытался утолить им мучающий его голод и задохнулся…

  Уилл собирался что-то спросить, однако не успел. Локомобиль, сотрясаясь от собственной вибрации и скрежеща тормозом, причалил к тротуару, окутавшись напоследок траурным антрацитовым облаком.

  - «Эгерия»! – громоподобным боцманским басом возвестил кэбмэн, вытирая лапищу от смазки, - Приехали, господа! Доброго пути и пожалуйте восемь пенсов! Если дадите десять, я вам еще тряпицу дам, чтоб обувь от масла, значит, оттереть…

  - Да уж, - пробормотал Лэйд, растирая отсиженные за время пути ноги, - Заметьте, Уилл, этот парень точно не испытывает ни малейшего пиетета к Редруфу. Так не будем же робеть и мы. Смелее, мой друг, перед вами открываются золотые врата царства яств! И если вы не слышите звона струн, исходящего из желудка, то только лишь потому, что не представляете, что вас ожидает за ними. Вы ведь, если не ошибаюсь, прежде не обедали в «Эгерии»?..

[1] Фартинг равняется ¼ пенни; гроут – монета в 4 пенса. 

[2] Шиллинг равняется 12 пенсам; крона – 5 шиллингов.

[3] Соверен – золотая монета, приравненная к фунту стерлингов. 

[4] Галиотис («морское ушко») – створчатый глубоководный моллюск.

[5] Аббатская крона – устаревшая английская золотая монета в 20 шиллингов, ограниченно чеканившаяся в XVI-м веке.

Мне не привыкать к упрекам о чрезмерно большом количестве текста. Я и раньше этим грешил (охотно, не по принуждению), однако вторая часть "Бумажного Тигра" в данном случае побила все мыслимые рамки - уже сейчас 850 тыс. символов вместо планировавшихся 360. Не в последнюю очередь это произошло из-за моей любви к "историям в истории". Увы, персонажи моих книг не дураки почесать языками и зачастую охотно делятся историями из своего прошлого - даже в тех случаях, когда эти истории, казалось бы, никак не соотносятся с сюжетной канвой. Да, мне просто нравятся мини-новеллы, небольшие рассказы "из жизни". Увы, они неизбежно увеличивают объем текста - лично я с этим смирился. С другой стороны, они позволяют короткими "вспышками" дать читателю представление о мире - том мире, который не затронут основным повествованием, но в котором происходят многие небезыинтересные и важные для его понимания вещи.

Лэйд Лайвстоун из "Бумажного Тигра" и в первой-то части не был молчальником, сюжет же второй прямо-таки заставляет его травить истории. Самого реалистичного или фантастического толка. Так что я просто дал ему волю. И Лэйд рассказывает. Лично мне всегда казалось, что половина интереса - не в том, что было рассказано, а в том, почему рассказчик вспомнил именно этот случай, почему сконцентрировался именно на таких деталях, и вторая часть "Тигра" в этом плане играет мне на руку, очень уж многое тут завязано на историях. Тех кусочках, которые, казалось бы, не влияют и не важны. В конечной коде, уверяю, некоторые из них соберутся.

В жж-посте подкинули интересную идею - собрать все мини-истории в единое целое. Этакий сборник рассказов "Из жизни Нового Бангора". Мне идея понравилось. Много забавных или жутких кусочков - это тот рецепт ирландского рагу, который мне интересен и прельстив. Обязуюсь сделать.