4 глава Правильный вектор Кошабог 3

Дан несказанно обрадовался сообщению в Твиттере, запросил у Гриза сеанса связи по скайпу. Группа Дана Kli-fi, создавалась для объединения авторов, пишущих о глобальном потеплении. Климатическая фантастика – новый поджанр литературы «клай-фай» набирал обороты, но Гриз был просто технарь, пролистывающий сообщения о природных катаклизмах. Интересная фантастика – всегда недалекая реальность. Пора задуматься человечеству о том, что творится в повседневной жизни. Что-то неладное. Увлекательные истории предостерегают мир, не щадящий ничего живого. Хороший образ того, как потом придется выживать, собирать по крохам то, что ныне губим. Дан писал с иронией, утрируя и гипертрофируя частые ураганы, наводнения, землетрясения, но холодком веяло от возможного развития событий, несмотря на глобальное потепление и изменения климата по всей планете Земля. Засорение океанов, как и поворот рек вспять, еще зададут проблем. Он поддерживал любые выступления экологов и зеленых, откликался на любой вопрос безотказно. Он считал, что олигархам давно пора притормозить, использовать экологически чистые технологии. Его посты заставляли задуматься о том, что творит каждый живущий. К нему тянулись непризнанные гении, присылали на суд черновики текстов. Он не ленился анализировать, отвечать авторам, что их слушают, пишите, не оглядываясь на общество, пишите, кричите. Его девиз: «Go harm, go, go! good luck!»

Гриз собирался заняться расчетами температур известных огнеупорных материалов, не зная, сколько времени отнимет у него шустрый дедок. Дан с первого слова закричал, что срочно хочет знать о фантастической истории с консервированием объектов от ядерной войны и версией возгорания планеты, о чем Гриз обмолвился в комментарии о потоке лавы из дремавшего вулкана. Две тысячи градусов не шутка! Он думал о новых паро и жаронепроницаемых материалах, наблюдая, как низвергается лава в морские воды, а вдали маячат беззаботные яхты. Дан горячился, что нужно заботиться о спасении всего человечества, а не только списка Форбс, на что невольно вырвалось, что самовозгорание планеты неизбежно, как и конец света, о чем записано в Библии.

Тут Дан опешил от категоричного заявления Гриза. Он осторожно запросил об источнике безапелляционной информации. Гриз рассмеялся, хотя, конечно, такими словами не бросаются.

- Дан, у меня маман фантазерка, написала об этом тридцать лет назад!

- Как?! Так давно молчать об этом! Дай мне возможность связаться с ней!

Сын повернул камеру на Алфею, она рассеянно помахала ручкой, улыбнулась. Дан отчаянно махал руками, как крыльями, призывая подойти, поговорить с ним. Она подошла к компьютеру, Гриз облегченно вздохнул, что избавился от эмоциональных выбросов нового друга. Впредь, надо осторожней чирикать в Твиттере. Маман смущенно разговорилась, она привыкла, что близкие никогда не воспринимали всерьез ее писанину и сны, которые иногда сбывались буквально. Гриз переключил Алфею на ее компьютер, начал изучение огнеупорной кладки промышленных печей, обмуровке паровых котлов и других теплотехнических агрегатов. Шамотный кирпич. Материал обладает высокой прочностью и жаростойкостью (1600 – 17000С), что позволяет использовать их во всех областях промышленного и гражданского строительства. В составе силикат алюминия, обеспечивающий длительный срок службы и устойчивость к механическим повреждениям. По химическому составу… 

Мурлыкающий тон Алфеи отвлек его от используемых добавок, влияющих на термостойкость и механические свойства, от особенностей технологии производства. 

- Древние боги немилосердны. Торжество омрачено нелепой гибелью юнца. На спешном ритуале прощания свежевыструганная фигура с распахнутыми крыльями – ростом почти в два метра – охвачена легким прозрачным пламенем, источающим аромат тающей смолки. Рядом полукруглый помост такого же медового цвета, с которого шаманящий старец рассыпает порошок, вспыхивающий радужными искрами. Зарево окружают девушки, а племена наблюдают на почтительном расстоянии, мерно колеблясь в такт исступленной печали. Босые ноги тонут в песке, а гибкие тела раскачиваются по ходу Солнца и после замирающего вскрика – в обратную сторону. Девушки, склоняясь, касаются волосами земли и, вдруг отшатнувшись от действа, запрокидывают лица к набегающим тучам, словно вымаливая полнолуние. И только я - дочь Правителя в досадном раздумье продолжаю непредусмотренное шествие между костром и живыми воющими цепями, откидывая назад непослушные пряди с лица, не внимая срывающемуся голосу служителя: «Остановись, девочка, нельзя отказаться, Алфея. Я не могу допустить безумия, ибо так предсказали звезды. Это преступление, ненужные жертвы – всегда преступление». - Старик не может смириться и от ужаса немеющий язык повторяет: «Нет, Алфея, нет! Остановись, ты должна. Не оставляй нас». 

Сухие комья подкатывают к горлу, судорожно перехватывая дыхание, темный клобук сполз на кустистые брови, оттеняя резкие черты воина Духа, беспомощно протягивающего руки. Он мог одной ладонью пригвоздить меня к месту, но не посмел коснуться светящихся волос, так непохожих на космы соплеменников. Длань, занесенная над непослушной головой, дрогнув, выдает гневную дрожь. Проходя мимо ступеней помоста, я удивленно вскидываю брови в ответ на неуместный шепот. Прах пришельца повторно сожжен и развеян. Толпа ликует. Ночь посвящения дочери Правителя в богини снизошла на Волчию гору. Полная луна восхищает лучами, отвесно упавшими на избранницу. Долгий плачевник сменяется неистовым восторгом, захлестнувшим и мое существо! Казалось, огненные языки перестали шипеть, и замерли, едва я взошла на помост, не оставляя тени. Вопреки всем дурным приметам посвящение состоялось. Игра пламени – едва ощутимый танец. Нельзя думать о тех, кто не умеет летать, о смертных, коих бесполезно предупреждать о забаве катастроф. Но продолжается танец огня, и в яви вспоминается сон-прикосновение, и голос Незнакомца. Я касаюсь ладоней крылатых, волосы, взметнувшись от жара, оседают медлительно, ледяные пальцы впервые трогают невозмутимый профиль. Кто еще сумеет понять блаженство небесных объятий, ощутить дар предвидения? Земное теряет смысл. Потеряло. 

Я соскальзываю с помоста, как в воду, ни трепета, ни шума вокруг не замечая, устремив созерцательно спокойный взор в немигающую толпу и не находя понимания. Душа, приникшая к душе. Ало заструилась туника, спадающая с хрупкой смугловатой фигурки, едва осознавшей женственные формы. Свита отпрянула к не дышащей толпе, бледнеющей в гуще ночи. Огонь ласкает тела, не причиняя вреда, ибо это моя родная стихия. Ни страха, ни боли, ни ожогов – только легкое пощипывание инеем покрывает меня с головы до пят. Я, словно со стороны, вижу себя и толпу, в отчаянии покидающую место обрядов, дикари не оглядываются на голубоватое свечение – почти предрассветное вознесение. Они испугались чуда, и в жаркий полдень любопытные не найдут следов ночного действа, ибо память-погоня не оставляет пепла. Свирепые воины бессильны. 

Дан слушал внимательно, пожирая глазами Алфею, время от времени он просил – говорить по малу, то есть не спешить. Речь шла о Волчьей горе, где он обжился, но маман никогда не бывала в тех краях и путешествовать не любила. Она просто пересказывала сон испытанный собственной шкурой. 

     Факир ничем не мог помочь. Менялась стража и астрологи, в покои никто не входил. И вновь распластанный юноша с золотыми кудрями отброшен колесницей на спелые колосья, она церемонно склоняется к нему для прощального поцелуя. Свита торопится продолжить путь к изумрудному солнцу, но отстраниться уже невозможно – она заключена в его объятия. Единственный повод приблизиться к богине, и сорвать поцелуй – смерть. Несчастный почему-то не желал умирать ради нее. Пробуждением не удавалось снять нежность его рук. Сны-прикосновения необъяснимы – их невозможно стряхнуть. 

У отца - Правителя многочисленные отпрыски правили близлежащими племенами. Дорогим трофеем воина была женщина, даже возраст не имел значения. Однажды он получил в подарок северянку, возмечтавшую быть равной ему. Никогда и нигде не было принято приближать самок к себе, но только она подарила ему дочь. С этой необычной девочки, то есть меня, и начались смуты во дворце. Факир не вмешивался, но доложил Правителю, что непостижимым образом дочке известна судьба матери, что надо придумать достойное дочери Правителя положение, чтобы ее никогда не постигла участь самок, живших в отдельных поселениях только для рождения детей... Дети для забавы заводили себе тигрят, львят, детенышей пантер и ягуаров. Девочки рождались редко, окружающие племена были весьма воинственны. Разумеется, сыновей матери видели недолго. 

Визит к грозному Правителю прошел необычайно легко, словно тот уже знал, как возвысит свою единственную дочь выше собственного правления с условием, что дочку вечно будет опекать свита. Было решено, что волшебство Факир передаст богине, что вполне устроит всех. Я росла в противоположном крыле дворца, имела стражу вокруг своих покоев. Когда я малышкой обходила строй, стражники вставали на одно колено, держа шлемы на колене и сложив у ног оружие. Я заглядывала в глаза, читала мысли, и решала судьбу воина. 

Факир брел темными коридорами дворца, чувствуя надиктованные Алфеей мысли. Ему было ясно, что рыжая девчонка уже завладела мыслями отца, свитой, и хотела править. Однако, он не мог проникнуть в мои замыслы, он видел только белую стену. Факир приукрасит безбожное человечество, посулит всем мир, покой и стабильность. Племена привыкнут, и будут еще более послушны. Возможно, богиня оставит им право найти чудо из чудес – прикоснуться к божественной тайне, которую она ощутила в день посвящения. В изумрудной овальной зале зеленые портьеры спрятали стены, но богиня недовольна. Свита поправляет Орион, вплетенный в волосы почти небрежно, мне подают тунику цветом в небосклон с каймой зари, окутывают нежно. Я не улыбнулась. Не ждите кроткого вздоха –легкость колесницы еще не забыта, ибо Автор выдыхает лишь огонь откровений. Но мне снова снятся золотые прутья окон, сорванные замки, раны оставляют следы, мрамор не студит, пепел обжигает свежие ссадины. Алмазный ошейник врастает - вживается в изящный изгиб шеи, уже не мешая, и пока не может медленно душить черную-черную пантеру в пустыне миражей, где будет утерян торопливый последний глоток воспоминаний. Так пройдут тысячи лет. Бездарно. 

Дан вздыхает, сочувствуя, переспрашивает о том, что разве и тогда она знала, что будет ангар и земля выгорит, покроется пеплом и почти скроется водами океана. Он верил ей беспрекословно, что поразило Гриза. Нет, сын ничуть не умалял достоинств Алфеи, неотразимая женщина покоряет сердца мимоходом, не придавая значения успеху. Ей совсем не обязательно умничать в том, что она не должна понимать.

- Не знала, Дан, я видела и чувствовала. Воин духа прав и сейчас: Ненужные жертвы всегда преступление. Обреченные жить вступают в мир, который неведом. Так было угодно Автору. Герои незапамятного романа вернутся не однажды, но мучительная медлительность преодолеет хаос, ибо Память-погоня – огненный ветер. 

Гриз слушал Алфею и поражался серьезному восприятию Дана, казавшегося ему нормальным мужиком. Разве можно фантазии Алфеи воспринимать всерьез. Это интересно было в детстве, слушать ее сказки, засыпая в темноте. Все это бред сумасшедшего. Расстроенный, раздвоенный, раздробленный мир. Неприятие недалекой Реальности, автором изгнанной из штата свиты, и беспокойство при отсутствии оной. Оставьте досужие домыслы. Алфея ответила: «Надо почувствовать это, чтобы понять». Психолог соглашается, с досадой и сожалением взглядывая на гостя, откровенно сознавая, что именно «это» он и не должен допустить, чтобы считать его нормальным.

- Новые Зоилы честно пытаются разложить текст на составные жанра. Бесполезно, если зерно упало на каменистую почву. Огромный земной шар раскручивался – раскачивался из крайности в крайность, а росток наблюдал неподвижным оставаясь. Шальной полет. Мир вывернулся наизнанку, а семя прорастает, ничему уже не удивляясь. Человек, вполне материализовавшееся существо, перелистает страницы, пусть даже левой рукой, и устремленная печаль взметнется над разбитой чашей, уткнувшись в несуществующую даль, над жизнью прошлой, настоящей. Зрачки расширяются, раздвигая золотые крапинки, – взгляд уходит блуждать по крышам, не задумываясь, ныряет в голубоватую призрачность, приминает облака, возвращаясь к дому напротив, находит узкие тропинки, пробирается в муравьиные катакомбы: темно и тесно. 

Это уже очарованный Дан заливается соловьем, восхваляя богиню Алфею.

- Слова, венчающие новую страницу, водоросли строк запутывают невольно, затягивают на дно, но в это же время дежурная сущность отвечает на вопрос из мягкого кресла, неосознанно приласкав. Серые тени у глаз выдают ненасытную страсть: «Еще несколько строк, милая». 

- Еще несколько строк, умоляя, пробьются в сумерках, навеянных черными ливнями, но утром их не удается вспомнить, только смутное впечатление будет недолго злить. Именно поэтому невозможно отказаться, обойтись без свиты даже простому смертному. Хранитель впитывает дыхание, собирает с висков пряди, мантией крыльев закрывает бездну отчаяния, мрак которой касался не однажды. И для всевидящего ока случаются необъяснимые затмения. Душа, связанная кровеносными путами, не умеет постичь смысл простого существования на Земле. От этого все беды. Поэты, покинув золотистый овал души, ищут слова, понятные людям. Легенды хранят в пещерах снов явление несбыточной мечты, странствующей из века в век. 

Алфея знала свое предназначение и порой опасно шутила. Ангел с удовольствием вспоминает былое восхищение красотой, ставшей вдруг преступно утонченной для двадцатого века, лишней, разгромленной на мелкие крохи, втоптанные в грязь животной похоти. Горькая случайная усмешка одичалых искаженных душ не стоила внимания. Осмысленное на небесах, не помнится на земле грешной, лишь ядовитое дыхание вокруг. Давно она так безмятежно не засыпала – без молитвы, без упования. Хрупкое тело таяло в крылатых объятиях, одеяло соскользнуло с нее, разбудив мужа. Черный гнев рвущейся души заливал, лишая его света и прозрачности. Он перестал существовать для Творца. Конечно, и он сожалел о бессмысленности опыта смирения, прервать который хотелось. Да не по своей же воле! Слабеющий выдох поплыл долгим стоном по комнате, напоенной суетой живого ужаса. Дыхание остановилось, тело упало на постель. В ту ночь было по-земному больно, но она не умерла, реанимация работала, наступая на босые ноги. Хранитель не понимал, как она проскользнула сквозь него, почему ее не было нигде, сидел на краешке дивана и старательно чистил перья, поджидая возвращения. Обреченный вдох вернул его из забытья, она улыбалась ему, а в глазах ее все еще мерцала тысячелетняя тоска, стремительный поток взлетов и падений. Она теребила его потемневшие крылья, он повел плечом, как бы говоря: не трогай меня, ты не можешь меня видеть и понимать небесную речь. 

- Могу... я вспомнила. 

Ангел-Хранитель вздрогнул. 

- Это плохо, совсем худо, тут я совсем бессилен. 

Алфея вздрагивает от прикосновения, пристально вглядываясь в редкие светящиеся окна, и как шаль прижимает к себе крылья, запрокинув голову, удерживая Хранителя, долго приходит в себя, оторвавшись от чтения. Книжка уткнулась изломанным лицом в пол. Печальные черные змейки строк поглощает пылевсасывающее покрытие, не отличимое от ковра. Скупая на нежность грусть тает в обращенном к нему взгляде. 

- Какое счастье, что ты здесь. Позволь мне никого сегодня не видеть. Я устала от интриг. 

Она подбирает ноги под себя, чтобы развернуться к стоящему за креслом. 

- Что нового может быть в жизни двух неразумных юнцов, двух мятежников? Я эти жизни уже прожила и не без помощи назойливой свиты. Я забыла вкус одиночества, – настаивает она, забавляясь тем, что ее пальцы проскальзывают сквозь нимб и путаются в золотистом пухе тончайших волос.

- Что поделать, ты не научилась скучать у людей. Каждый день неповторим, непредсказуем, этим нельзя пренебрегать. Прошу, не читай старые письма. Их адресаты уже стерты временем, забыты, - Хранитель невозмутимо рассеивал возникшие из книги грустные мелодии. 

- Не хитри. Они все еще пререкаются, все еще дышат мне в спину. А ты? Ты никогда не хотел вернуться в свою стихию? Уже нет причин бояться за меня. 

- Ты о чем? Прошу тебя, не шали. 

Он упивается древним огнем, нетерпеливо скачущим в глазах Алфеи. Хранитель освободился от ее рук, прошелся по кабинету, просматривая корешки книг. Положил упавший сборник на стол, где в хроническом беспорядке подсыхают бесчисленные рисунки. Неуютными фиолетовыми чернилами отливают стекла окон. Он включил лунный свет, освежающий мысли прохладой. 

- Темные страсти закоптили ноосферу – изумрудный свет. Возвращаться нельзя, да и некуда. 

- Да… Но как долго придется ждать? Ангар не вечен, а за ним – что? Пустыня? Раскаленная лава? Я причастна к катастрофе? 

- Нет, ты могла погибнуть и раньше. Пресыщенный бесноватый мир не стряхнул наваждение материального. Очищение от омертвевших душ – обычное дело. Невзирая на непревзойденные шалости, мы прощены. Пепел остыл. Мы обречены жить. 

- Не оправдывай, просто ты безбожно любишь меня. 

Алфея тихонько выбралась из кресла, и завораживающая медлительность жестов закружила по комнате осенним плавным листом. В неслышном вальсе она вынырнула, боднув рисунок в руках Хранителя, но была подхвачена и усажена на стол, чтобы выслушать поучения. Она хотела перебить его мысли. 

- В книге мы отдали дань прошлому, и загадали будущее. Там обязательно должна быть осень. Самовозгорание планеты столь естественно, сколь неотвратимо.

- Но что же тогда случилось со временем?

- Неповторимая моя, единственная даже в буквальном смысле, я долго выбирал твой возраст и нахожу его наиболее интересным. Время придумали люди, спешившие умереть. Мы живем вечно.

- А ты мог бы чаще бывать у меня. Я не знаю – какой наряд выбрать на вечер, – она кокетливо повела плечом.

- Я всегда рядом и вижу тебя такой – какой хочу видеть.

- Ну не мудри, что свита готовит, чем занята сейчас? 

- Суесловием, встречами со старыми приятелями, но в основном – тобой. Нет-нет, не смотри на меня так. День и ночь они проводят в моих апартаментах, под стать тебе своенравны и прихотливы, не серчай, мой ангел, пойми. Холодный скрежет суетных затей, скольженье, ночь. Одно и тоже. Ты жалуешь леди Забвения, мадам Невозмутимость, а другие завидуют. Леди Неизвестность и леди Неизбежность просверлили глазами твои двери, но не рискуют напомнить о себе. Их настойчивость невыносима. Сегодня я их выставлю за пределы ангара для научных изысканий, но уверен, что для нас ничего не изменится. Мы ждем тебя, вечер включится только с твоим появлением, иначе этот день никогда не кончится. Таково мое условие. И давай договоримся о том, что эту заключительную книгу будем читать по одной главе. Вспомним банальное салонное чтение.

Алфея открыла глаза, сын еще работал за компьютером, а она задремала в кресле, перечитывая собственные записи снов, по просьбе Дана для следующего сеанса связи. Ему требовалось время, чтобы переварить массу впечатлений от Алфеи, связанной со вселенской информационной базой. Такие источники существовали, он верил в это и знал, что встретить их в реальной жизни большая редкость и удача. Они задавали правильный вектор его размышлениям о судьбах мира.

• августа 2020 Москва