Изящная словесность МТА (когда никому не интересно)

- Это пентафосфит диоксида тринатрисульфата, Эдвард! –  торжественно объявил Рубинштейн.

-Дерьмасит тридерьмафакта? – уточнил образованный Мастодонт. – Его еще добавляют в детское питание. С такими мишками на этикетке.

Заинтересовавшись, он взял склянку со стола великого больного и посмотрел на свет, с видом знатока, оценивающего выдержанное вино. Таинственная жидкость в ней была абсолютно прозрачна, и казалась обыкновенной водой – странным соединением двух частей водорода с  атомом кислорода. Соединением, без которого ничего бы не было. Даже виски – последнего приюта английских джентльменов потерянных на жирном фоне того, что мы называем жизнью. Даже его.

- И что он делает?

- Обычно применяется при производстве пигментов.

- Пингвентов? Это такие маленькие птички, просекаешь? Едят рыбу, вроде. Кстати, они и так не слабо производятся. Я видел по телеку, у них, там, на скалах сплошной маджонг, чуваки. Не очень удобное место, сечете? Холодно, камни и все уделано пометом. А зачем он нашим друзьям из Вьетнама, Моз? В гигидравлитской мастерской? Разводят пингвентов на продажу?

- Эксперты не знают, - развел руками трилобит. – Вьетнамцам он просто не нужен. В гидравлике он не применяется. Однако они его заказывают. Непонятно зачем. 

- А сколько стоит здоровый пингвент? Что от него взять кроме навоза? Загадка, прикиньте.

- Пигмент, Эдвард, - поправил его Рубинштейн. – Производство пигмента. Для производства красителей.  Только  пентафосфит диоксида тринатрисульфата там совершенно не по адресу. 

- Ну, это мы можем узнать на раз-два, - старший инспектор беспечно сунул склянку в задний карман брюк, - достаточно нанести им визит дружбы и все станет на свои места, сечешь, Макс?

Я кивнул, визит дружбы означал только одно: мы загрузимся в колымагу Его Толстейшества и двинем через весь город, пугая обывателей надсадным мычанием сигнала.  Три всадника Апокалипсиса в классической английской помойке, движимой молитвами владельца и святым черным духом, с грохотом вытекающим из выхлопной трубы. Толстяк, старая рухлядь и китаец Шин – несущие неприятности всем, у кого жизнь полна изгибов, прошлое темно, а будущее еще темнее. Всем тем, что копошатся под плинтусом жизни.

Тачка Толстого это что-то! Кабриолет с расползшимся от старости матерчатым верхом. Поцарапанный хром. Полностью ржавое днище и мычание коровы, которую прижало родить. Такой сигнал стоило поискать, хотя бы ради любопытства. Ни одна машина в мире даже близко не приблизилась к этим звукам.  Я усмехаюсь и делаю глоток из чашки: кофе горчит и отдает кардамоном. За зеленой изгородью слышен шорох шин.

 Продолжать красить лениво, но я отставляю кофе в сторону и поднимаюсь с травы. Переступаю через липкую полосу блаженной лени. Обещания я выполняю всегда. Даже данные по глупости, в минуту накатившей слабости, как тогда – на радостях от завершенного дела. Подсохшая краска на кисти тянется тягучей помадкой, приходится чуть разбавить ее растворителем. Капли сыплются в траву, вспыхивая ярким сапфировым нереальным светом. Я старательно тружусь над стеной, подмазывая остающиеся темные полосы. И слушаю город, ворочающийся за кустами.  

А ведь все стало понятно еще до визита к вьетнамцам. Сразу и бесповоротно. Как в звякающем автомате в случае, если выпадает джек-пот. Невидимый зубчик подхватывает вращающееся колесо, тормозит его против стрелки в нужной позиции. Со скрежетом и металлическим звоном. Вот твоя глупая удача, недотепа! Держи свой порванный карман шире. У нас такой зубчик случился. Невероятно, но это были новые туфли Его Невозможности. 

- Едем, чуваки! - объявил нетерпеливый Мастодонт и направился к двери. Я как раз отрывал зад со стула, когда господин старший инспектор поскользнулся, взмыл в воздух и, махнув мощными поршнями в пустоте, приземлился на собственное мясистое седалище. Звук, от соприкосновения ста двадцати килограммов мышц и сала, оглушал. Тяжелый, глухой здоровенный шлепок, с каким коровьи туши падают на асфальт с грузовика. Обжившие потолок в нашем кабинете мухи вспорхнули плотной стаей и покинули его через окно. Мир поменял очертания, на краткую долю секунды показав свою неудобную изнанку, в которой копошилось пустоголовое везение - знамя всех дураков. Наше знамя.

- …! …! …! – громко произнес мистер Модник, разглядывая треснувший туфель с торчавшим из него порванным на большом черном пальце носком.

- С..ать-колотить! - добавил он, тяжело ворочаясь на полу. На брюках расползалось темное пятно, а в воздухе резко шибануло химией. Завоняло так, что пока мы с охающим Рубинштейном помогали старшему инспектору подняться, из наших глаз текли слезы. Я даже чихнул пару раз.

 Оказавший в вертикальном положении Толстяк принялся грустно пальпировать повреждения кормы. В ходе исследований из задних карманов насквозь промокших на заду брюк были последовательно извлечены осколки склянки, впившиеся в мясистое седалище Мастодонта. Пара мокрых, сложенных вчетверо рекламок и старый бумажник, по виду напоминавший сдохшую от несварения крысу. Крысу, труп которой потом переехал грузовик. Осознав масштабы катастрофы, пострадавший со злостью бросил добытое на стол.

- Штаны теперь надо просушить,- заботливо посоветовал старая развалина. – Сильно поранился? У меня где-то есть настойка подорожника. Приложить к порезам и наутро будешь как новенький. 

- Это дерьмо ядовито? Как думаешь, Моз?

- Настойка подорожника, - ответил трилобит, за толстыми стеклами очков которого плыла уверенность первого христианина заглянувшего в клетку к голодным львам. 

Настойка подорожника, по мнению Рубинштейна, была универсальным средством от всего. Даже от ядов. Цикуты, болиголова, кураре, цианида, клещевины и прочего опасного добра, в котором мало кто разбирается. 

Раненый,  обиженно засопев, стянул туфли. От целого тут же отвалилась подошва. Подарок Кардена добытый в драке у касс Карефура пришел в полнейшую негодность. Теперь его можно было использовать разве что в качестве инсталляции бренности бытия. Ну, той, чтолюбят все высоколобые умники. Под слепящим светом софитов в галерее. Инсталляции, немного пованивающей грязными носками, потом и безысходностью.  

  Пара новых туфель Его величества. В качестве двух доказательств говенности мира, блестящих и бесполезных для человека. С торчащим грязным пальцем ноги, символизирующим невесть что. Может быть страдания владельца. Повозивший с ремнем, старший инспектор снял штаны, оставшись в зеленых семейниках перешитых из набедренной повязки своей бабушки. Из прорех на заду Мастодонта расползалось темное пятно крови. 

Расстроено усевшись за стол, он откинулся на спинку кресла и в глубокой задумчивости поджал губы, как Наполеон, которому наваляли при Ватерлоо. На темном лице моего начальника было нарисовано полное разочарование.