6 глава Одиночество Кошабог3 Апокалипсис

Одиночество ступает по паркету вчерашнего бала. Ни следа, ни ветерка, ни света, лишь затаенных несколько осколков, да притихшей свитой поникшие гардины. Все те же легкие интонации чарующего шествия: да – так… так-так… так – да. Ступает все также изящно, как по белым валунам, уводящим из древней пещеры, по каменным плитам усыпальниц и храмов, - не опасаясь, не оскользаясь на мраморной глади дворцов, не спеша и не оглядываясь. Да…так. Медлительная игра изысканных линий, очерчивающих и скрывающих, манящих и скрывающихся в спадающих,  шуршащих по пятам, вздымающихся на остроте коленок и падающих обречено. Алфея уходит. 

- То немногое, что я успел увидеть, я воспевал всегда. Нет, не подумайте, я… Мы не были знакомы – только издали. Она выходит из церкви сквозь нищую суету. Это ложь – она не была надменной и жестокой. Но ее опасались, как исполненной мечты. Но вы, должно быть, помните, что уже тогда не умели мечтать и потом. Я кричал им: «Спасите, она вышла на паперть! Не милостыни – нет! Она помедлит, помедлит, но не задержится. Спешите подать руку! Спасите»! - Я кричал им: «Подобно псу лизните ее ладонь, и вы взвоете от горечи поражений, от яда, пылью осевшего на истонченных веками контурах. Очнитесь, вы оцепенели от немоты и удивления», – кричал я в пустоту живой толпы. – «Она одна, остановите, она уходит! Божественная красота уходит». Я охрип от крика  и боли, и потом… потом я умер. 

Высоцкий задумчиво перебирает струны, словно вехи, вглядываясь в глубину пустынной залы, заинтриговавшей слух и взоры. Хранитель тактично не мешает, присев у резного стола и кивая. 

- Я ждал ее на берегу, в туманных клочьях над рекой я чувствовал движение. На похищенной лодке был кто-то незримый. Мы едва различали прутья кустов и хворост под ногами. Липкая сырость покрывала одежду и листы. Мы молчали, мы не были близки ни в жизни, ни тогда. Тексты новых песен я сразу смущенно свернул трубкой, ткнул ей в ладонь: «Потом, потом, вернись и читай». Я не знал ее имени и сейчас не знаю, я был обескуражен случившимся. Костер в облаке не развести. Мы молча вернулись в лодку, сели рядом, спиной прислонившись к рубке. Я не находил слов, разглядывал удивительную форму ноготков: узкие, заостренные лепестками георгинов алых. Случайная одежда ее не портила. Неловким движением она избавилась от большой клетчатой шали, решив хоть немного подобрать спутавшиеся пряди долгих волос, но что-то мешало. Словно отряхнувшись, она выскользнула из телогрейки, прислонилась к фанерной стене. Нагота плеч, излом запястий, а ушибленный локоток! О, Боже! На прозрачно белый батист сорочки капала кровь, теплая, живая. Я испугался, я не сказал ей, что она сошла с ума, а прохрипел сдавленно: «Знаешь, мне до сих пор больно. Передай им – мне больно! Если все так… Я хотел бы умереть». Я давно не слышал своего голоса, такого рвущегося клокотания в горле. Она не ответила, то есть это случилось как-то иначе. Ее мысль так покойно легла на сердце, что я умолк, более уж не прибегая к словам. Я не помнил такого умиротворения ни в жизни, ни потом. Она вынула забытую иглу от капельницы из вены, куском бинта скрутившегося в косах, я затянул ей руку, не подумав о своих ледяных прикосновениях. Просвечивающее тело ничуть не смущало, нагота имела иной вкус. Только потом, вспоминая нашу страшную встречу, я думал о поздней осени и застывшей снежной каше на воде, поражаясь сумасбродству и бесчувственности к холоду. Ну, как же! Живым должно быть холодно. 

Владимир Семенович прижался заросшей щекой к гитаре, вспомнив, что созерцание невероятного рельефа крохотного ушка вдохновляло древних мастеров кисти и пера, а ему, тогда открывшееся ушко, только мешало собирать взбунтовавшиеся водоросли волос. В них можно запутаться и погибнуть. Хранитель с настороженной грустью наблюдал за рассеянной прогулкой Алфеи, о которой они говорили, не надеясь, что она приблизится в снисходящих сумерках. Он давно пытался разгадать ее исчезновения и вот, пожалуйте, с опозданием в целую вечность можно что-то сопоставить, объяснить. Но только себе. Он с благодарностью принял запоздалые тексты песен на хранение. 

- Эти каблучки отбивают ритм новой баллады, - заметил Высоцкий, - Да… так. Да.  

Легким дыханием откликнулось эхо, не печалившееся о том, что оно всего лишь сторонний наблюдатель. Алфея остановилась у напольной вазы, долго выбирала бледную, не надломленную розу и, вытянув, с царственным равнодушием удалилась к себе. Отставив гитару, он стряхнул оцепенение и попробовал звук паркета, словно недавние шаги могли оказаться наваждением. Хранитель поспешил развеять недоверие. 

- Жаль, вы так и не успели разглядеть ее, но, поверьте, ничуть не изменилась. Жаль, она не предупреждена о новом визите. Не успел. Видите ли, она задумчива сегодня и редко смотрит в мою сторону. Вчера был пышный прием, знаете, многообразие утомляет. 

Высоцкий остановил походившие на оправдания объяснения, взбежал по лестнице, вернулся с утерянной розой и, отбив чечетку, подмигнул собеседнику. 

- Чтобы нас замечали, женщину надо рассмешить! 

- Браво! – Воскликнул Управитель. 

Дамы вспыхивают от восторга. Внезапная суета становится явной и не совсем уместной. Хранитель пытливо замечает им, что рассказ напрасно прерван без спросу ожившей свитой, предлагая Высоцкому выбрать кресло у камина и продолжать, не позволяя вольностей заносчивым дамам. Они нарочито капризничают, кокетничая с недоумевающим Гостем, обращая к нему томные взоры и рассаживаясь вокруг. 

- А-ах! Тихий вечер у камина… - А-ах! Эти тайные страсти Алфеи. - На, запретных для нас всех, брегах Леты. 

- Володя, друг милый, не томи… 

Высоцкий шутливо отбивается от хитрых созданий, так ловко и наперебой выхватывающих чужие мысли. 

- Девочки, девочки! Да вы тут совсем ошалели! Как вам удается подслушивать и выбалтывать еще несказанное? Негодные чаровницы! 

- А-а-ах! Мы не заметили, как отчалила ладья…И как скрылись берега. 

Щебет становится бесцеремонно ядовитым. Нервно дрогнули струны, почерневшим лицом Высоцкий обернулся к Хранителю и в оседающей тишине продолжил. 

- Да, мы не заметили, давно ли берега увязли в тумане и сгинули. Мы не могли ни определить течения, ни управлять довольно громоздкой ладьей. Да мы и не хотели пошевелиться. Мы не знали и не желали знать, что ждет нас впереди. 

- Одиночество, - нам ответил надменный Харон. 

- Цветы и слезы для богини, – распорядился Управитель, заметив гневное лицо Хранителя, желавшего говорить. 

- Милые сударыни, вы все лишены права голоса, и права вторжения в чужие мысли. Иначе мы никогда не начнем салонных чтений, словно вы не понимаете, зачем к нам стекаются гости погибшей вселенной. Пора покончить с прошлыми недомолвками. Сестры Неизвестность и Неизбежность, вам придется покинуть ангар, найти и освободить пантеру от ошейника, привести все в божий вид вам поможет мадам Реальность. Это, действительно, тихие последние вечера у камина, прощание должно быть легким и простым, как в старые добрые времена. 

- Не всегда добрые, - прошамкала старушка Правда. 

- Так было угодно Всевышнему. Так уже записано Автором в заключительной книге, в пережитой нами цивилизации. Жизнь продолжается. Возражения не рассматриваются. Короткий обзор трагического конца землян. Сегодня ночь не состоится, я пригласил слушателей и после ваших скорых приготовлений, объявляю наступление завтра, на которое назначено чтение первой поминальной главы. Роли всем известны. 

- Хранитель нуждается в уединении. 

Управитель ударяет посохом об пол, и свита мигом растворяется – рассеивается пылью.

Гриз протер глаза, окончательно проснулся, спустился с балкончика, кот довольно растянулся на подушках и тоже зевал.

- Привет, богиня, - он чмокнул маман в макушку, сразу вспомнив описание художника.

- Привет, малыш, хорошо спалось? Пора бы перекусить, а то скоро Дан начнет меня пытать, что да как, да зачем? Словно я могу знать, как избежать следующего витка цивилизации. Я могу рассказать только то, что сама испытала. 

- Постой, Алфея, значит, теоретически что-то можно изменить, если сейчас начать противостояние?!

- Вы сначала с Даном определитесь, чему надо противостоять. Но я точно помню, что предвидение меня не спасало от гибели.

- Или наоборот, именно спасло. Ведь сто раз могла погибнуть, а ты вот, ужин приготовила. Спасибо, я только умоюсь. Да, а зачем ты коту браслет одела, ведь тяжеленькая штучка?

- Просто надоел, вечно он его скидывает с полки, цветы ломает, пусть теперь играет с ним, как хочет. Знаешь, Гриз, он сразу стал таким гордым, вышагивал предо мной, как пантерёник.

- Хорошо, Алфея, вот ты – богиня. Каким образом у богини сын – конструктор, коих, как собак, в нашей стране?

- Не знаешь, как дети родятся? Обмишурилась, видно, вышла замуж за простого инженера, твоего папу. И он оказался весьма непрост, потому и развелись. А богом ты быть не можешь, един Бог в трех лицах. Я лишь древняя богиня, тогда всех так называли.

- Тогда богиня чего? Земли, плодородия или, как еще там, в древних мифах? А! Богиня любви, я догадался!

- Я и есть сама любовь, которая правит миром. Любовь в женском образе воплощается, века, миропорядки рушатся, а любовь вопреки всему жива. 

- Так понятней, конечно. Как энергия, которая никуда не исчезает и всем движет. Да, вот еще, а ведь Высоцкий умер, когда я родился? Я не путаю? Ты знала его?

- Нет, но недавно встречались. Никто не уходит бесследно, это тоже закон.

- Ты хочешь сегодня общаться с Даном? Он спрашивает у меня.

- Нет, перенеси аудиенцию на завтра, я просто ему седьмую главу отправлю, пусть привыкает к иным измерениям.

10 августа 2020 г.