Забытые поэты: Иван Савин

«Какая странная судьба русских поэтов, - писала в 1957 году в нью-йоркскую газету «Новое русское слово» Ксения Васильевна Деникина, - какой рок навис над ними… Самый «старый» из них – Пушкин - был убит в 38 лет, Лермонтов – 27-ми, Надсона неумолимая болезнь унесла, когда ему еще не было 26-ти, а Гумилев был расстрелян большевиками в 35 лет …». И далее – о Савине: «Однолеток Лермонтова, он скончался на 28-м году жизни… Его не знают широко. Жестокая судьба послала его в русскую жизнь в самые роковые годы лихолетья, в красную завируху, которая снесла все устои нашей культуры; и надо сказать, что на его долю выпали все муки».

Дед Ивана Савина по отцу, Йохан Саволайнен, был финским моряком, осевшим в России и женившимся на гречанке, которую встретил в Елисаветграде.

Их сын Иван Саволаин (Саволайнен) (старший) женился на Анне Михайловне Волик, вдове-помещице из старинного молдавского рода Волик-Отян. Этот брак был заключён по страстной любви. Анна Волик была старше Саволаина на 10 лет, и у неё к тому времени было пятеро детей.

И канареек. И герани.

И ситец розовый в окне,

И скрип в клеенчатом диване,

И «Остров мертвых» на стене;

И смех жеманный, и румянец

Поповны в платье голубом,

И самовара медный глянец,

И «Нивы» прошлогодний том;

И грохот зимних воскресений,

И бант в каштановой косе,

И вальс в три па под «Сон осенний».

И стукалку на монпансье, —

Всю эту заросль вековую

Безумно вырубленных лет,

Я — каждой мыслию целуя

России вытоптанный след, —

Как детства дальнего цветенье,

Как сада Божьего росу,

Как матери благословенье,

В душе расстрелянной несу.

И чем отвратней, чем обманней

Дни нынешние, тем родней

Мне правда мертвая гераней,

Сиянье вырубленных дней

Детство и юность Ивана Савина прошли в уездном городке Зеньков Полтавской губернии. С ранних лет Савин тянулся к творчеству, в одиннадцать лет написал первое стихотворение, в четырнадцать — первые статьи и рассказы, опубликованные в местной пресс...

В 19-летнем возрасте Иван Савин ушел добровольцем в Белую армию, поступив в эскадрон Белгородских улан Сводного генерала Каледина полка, сформированного на основе кадров знаменитой12-й кавалерийской дивизии, которой в начальный период Великой войны командовал А.М.Каледин.

Мальчик кудрявый смеется лукаво.

Смуглому мальчику весело,

Что наконец-то на грудь ему слава

Беленький крестик повесила.

Бой отгремел. На груди донесение

Штабу дивизии. Гордыми лирами

Строки звенят: бронепоезд в сражении

Синими взят кирасирами.

Липы да клевер. Упала с кургана

Капля горячего олова.

Мальчик вздохнул, покачнулся и странно

Тронул ладонями голову.

Словно искал эту пулю шальную.

Вздрогнул весь. Стремя зазвякало.

В клевер упал. И на грудь неживую

Липа росою заплакала...

В семье было пятеро сыновей. Когда началась гражданская война, все ушли добровольцами в белую армию. Двое погибли в бою. Двое были расстреляны большевиками. Средний из братьев, Иван Савин, заболевший тифом, попал в плен.

Измученный войной, физическими и душевными пытками, Савин вырвался в Финляндию в 1922г., как финский гражданин. - Посмотри — душа седая в двадцать три..., - это было написано им в тот год. Судьбой поэту было отпущено еще пять лет творческой жизни.

Огневыми цветами осыпали

Этот памятник горесный вы,

Не склонившие в пыль головы

На Кубани, в Крыму и в Галлиполи.

Чашу горьких лишений до дна

Вы, живые, вы, гордые, выпили

И не бросили чаши…В Галлиполи

Засияла бессмертьем она.

Что для вечности временность гибели?

Пусть разбит Ваш последний очаг –

Крестоносного ордена стяг

Реет в сердце, как реял в Галлиполи.

Вспыхнет солнечно-черная даль

И вернетесь вы, где бы вы ни были,

Под знамена… И камни Галлиполи

Отнесете в Москву, как скрижаль.

Талант Ивана Савина высоко ценили Бунин и Куприн. Бунин в газете «Возрождение» написал: «После долгой и тяжелой болезни скончался в Гельсингфорсе молодой поэт и молодой воин — Иван Савин… То, что он оставил после себя, навсегда обеспечило ему незабвенную страницу в русской литературе; во-первых, по причине полной своеобразности стихов и их пафоса; во-вторых, по той красоте и силе, которыми звучит их общий тон, некоторые же вещи и строфы — особенно».

Илья Репин написал Людмиле Владимировне Соловьевой-Савиной вскоре после кончины ее мужа: «Какая невознаградная потеря… Я всегда мечтал, глядя на этого красавца-малороссиянина, написать его портрет»

Русская поэзия всегда была камертоном совести. К стихам поэта Ивана  Савина, умершего совсем молодым в эмиграции, это относится особенно.

Ты кровь их соберешь по капле, мама,

 И, зарыдав у Богоматери в ногах,

 Расскажешь, как зияла эта яма,

 Сынами вырытая в проклятых песках…

  Так писал Иван Савин о своих расстрелянных братьях, о  воображаемой встрече, то ли во сне, то ли на небе, с погибшим братом  Борисом:

   
Не надо. В ночь ушла семья.
Ты в дом войдешь, никем не встреченный,
Не бойся, милый, это я
Целую лоб твой искалеченный.

И так же звенели рассказы и заметки, его  произведения, которые производили такое впечатление на современников и  на русских эмигрантов, которых, казалось, уже ничем поразить было  нельзя:

«Я упал на калмыка, из носу пошла кровь. «Смотри,  братва, — слюни пустил! Понравилось!» Микитка звезданул еще. Удар  пришелся по голове. Я сполз с дрожащего калмыка в грязь, судорожно  стиснув зубы. Нельзя было кричать. Крик унизил бы мою боль и ту  сокровенную правду, которой билось мое сердце»...