С тех пор я не спорю с феминистками

Давно было. Как-то в Питере женский клуб писательниц устроил эротические чтения и пригласил меня почитать миниатюры. Кто-то им сказал, что я хорош. Хотел бы я знать - кто.

Я был молод и глуп, поэтому пошел. Нацепил свитер с горлом и джинсы-дудочки, так что из-под богемного балахона сразу торчали длинные тощие ноги а потом еще узкие ботинки сорок шестого размера. На беду я загодя зашел к парикмахеру, который остриг мои вихры нафиг, оставив полубокс а-ля “мама велела покороче”. Ну и плюс мои метр восемьдесят семь. В общем, образ вы уловили.

В лектории союза писателей народу набилось прилично. Свет ради эротической атмосферы приглушили и с той же целью притащили лампу с красным абажуром, термоса с чаем, пироги с капустой и прочую обольстительную домашнюю выпечку.

Мужиков кроме меня больше не было. Толстый дядечка в очках не в счёт, потому что пришел ради жены, для жены, то есть вопреки собственной воле. Он ел пироги и листал журнал: “Технолиния будущего”. 

Я почти сразу стал ему завидовать, не из-за пирогов, а из-за технолиний. Гнилой запах капусты с порога намекнул мне об общей концепции эротических чтений. 

Но я был молод и еще не умел слушать внутреннего суфлера. Теперь я бы скипнул без сожаления и красиво. Сказал: “Пардон, ошибся дверью, мне к геям на третий этаж”. И никто, уверяю, никто бы меня не стал сдерживать отправлятся в геям.

Но тогда я протолкнул свои ноги между многочисленными коленями в капроновых колготках монохромных расцветок, и устроил свой уже немного пригорающий зад на стул, знакомый с писательскими штанами. 

Выступали дамы долго. Читали свои творения, рдея, придыхая и обмахиваясь салфетками от сконфуженно высказанных вслух непристойностей. 

Не в моих это правилах - глумиться над нежными мечтами женщин, тем более что опыт мечтать и опыт практиковать - опыты разные и мало пересекающиеся. Так что не мне судить. “Нежно обнял, нежно поцеловал. Глаза его загорелись страстью. Кровь прилила к лицу. Между стыдом и желанием. Долгий, нежный поцелуй его побудил во мне желание на продолжение.”

Фразы текли мне в уши, рука моя мяла в кармане распечатанные листы с моими живыми миниатюрами.

“Мне кабздец!” - подумал я. И был недалек от истины.

Когда я вышел и встал перед всеми, я был готов к провалу. Кресла стояли в несколько рядов полумесяцем. На меня оценивающе смотрели накрашенные синие, серые, карие, недоверчивые, заинтересованные, критичные, умудренные и полные тоски глаза.  Зашторенные недоверием и очками. Руки сложены на коленях, закрытые позы. Ждуны. Милые дамы старше меня вдвое.

Я сглотнул, кадык мой прыгнул так истерично, словно я впервые стоял перед аудиторией и враз растерял всю свою природную наглость. Эти женщины порвали бы меня в любом случае. Возможно, если бы я принес им школьные стихи о любви, он бы благородно меня пожалели. Как любят жалеть и покровительствовать женщины после сорока. Но я принес им секс, такой, какой он есть. И мне этого, конечно, не простили.

Я не смог заставить себя с ними играть, флиртовать, брать аудиторию на себя, не смог пускать в ход правильные позы и интонации. Просто не смог себя заставить. Я понимал, что они видят меня так, как видят - чужим.  И мне их не переубедить. Ни за что. 

“Просто доиграй эту партию, и вали!” - сказал я себе. - “Заодно будет тебе уроком, щеголь конченный!”

Я был очень благодарен толстому мужику, что тот оторвался от журнала и перестал жевать. Так я хотя бы смог читать ему, надеясь, что хоть он разделит то, о чем были мои зарисовки.

Это я не узнал. Но благодаря ему дочитать смог, не запинаясь. 

А потом началось взаимное обсуждение чужого творчества писателями. Некоторым свойствен это мазохизм. Но не мне.

Меня поимели ридикюлем. Так впоследствии я называл этот прогон по кругу писательниц эротики.

Ридикюль был тверд, но не смазан. 

Лорка, Байрон и Бернс, Де Сад и Набоков - краснели рядом со мной. Им нечего было сказать в мое оправдание. 

Мне дали много дельных советов о женской чувственности и понятию любви. 

“Ах, юный мальчик, вам просто не хватает опыта. Страсть  -  не любовь. А любовь - не влюбленность. Вы пишете о родинках и складочках, о соитии, как о чем-то обычном. Ваш герой меняет женщин, не способный сделать счастливой не одну их них. Он мечется. 

А надо быть благодарным, позитивным, надо страдать, и через страдания познавать любовь.  

Мне дали советы не менять порядок слов в предложениях и добавить приятных прилагательных, намекнули, что при первом свидании не стоит лезть девушке в трусы и нужно заранее спрашивать возраст, что мне стоит писать не только в состоянии возбуждения, но в минуты размышления, тогда философия моя будет не как мальчик, скачущий по лужам, мне даже посоветовали пользоваться презервативом, раз уж я пишу натурализм. 

(Мне тогда было двадцать пять, из которых десять лет я практиковал любовь и рисовал натурщиц. Я вполне мог дать дамам пару советов для усиления оргазма. Но, слава всем прекрасным сиськам, мне хватило ума смолчать.)

Тут кто-то из крутых и известных сказала: “Эротика для мужчин - эмоция возбуждения. Больше им не о чем написать.” Это меня спасло от глупостей.

Писательницы переключились на себя, и на обсуждения того, что мужчинам не дано писать настоящую эротику для женщин. Мужчины чувствуют не то и не так, примитивные формы жизни, одним словом. Они исключили одного из субъектов любовных отношений легко и незаметно, что сильно облегчило им дальнейшее восхваление женской литературы. Сладко погрузившись в атмосферу взаимопонимания, дымы не заметили, как красный и пристыженный я мышью свалил из аудитории. 

Толстый мужик остался, но с завистью смотрел мне вслед. 

С тех пор не хожу на общественные чтения, не спорю с феминистками и писательницами эротических жанров.

Да и сам избегаю писать отзывы.

Но с тех пор я отлично усвоил, что у опытных читательниц всегда есть заготовленный для тебя совет, а также то, что любовь - не влюбленность, и секс - не поцелуй. 

В тот вечер Байрон посмеялся надо мной через века. А я показал ему мысленно неприличный жест. Потому что был зол и в тот момент еще не достаточно благодарен за новый урок жизни. Байрон это уловил и не обиделся.