Байрон три

(продолжение) начало в предыдущих блогах

Ровно в девять пятнадцать, опаздывая по моему обыкновению на допустимую погрешность, мы с Байроном втекли в кристаллические двери офиса.

Двери, расположенные на внешней стороне оранжереи каждого из этажей, отсканировали инопланетянина, после чего пропели высокими нотами логогимн компании и выдали ему личную картинку на браслет. Его индивидуальный вензель напоминал чертягу с рогами. Я почти придумал шутку про молчаливого стажера и его личного внутреннего дьявола, когда навстречу выкатил Бэнки на офисном гравискейте.

Он был, не в пример обычного, напряжен и напомажен. Даже его седеющий ежик топорщился от важности происходящего. Поравнявшись со мной, Бэнки спрыгнул со скейта, весомо наступил мне на ногу и прошипел:

— Опаздываешь! Алекс где?

— Спит, где же еще! — буркнул я, вытащив затвердевший от самозащиты ботинок из-под ноги двухметрового дрыща с завышенным самомнением.

Конечно, Бэнки не такой уж дрыщ, может и вломить кому надо при необходимости. Но он собирает фигурки жирафов, расставляя их по всему рабочему столу. Поэтому, да — дрыщ и чудак. Как все гении. У него длинное породистое лицо, уши от Будды и такая прорва обаяния, что дамы с энтузиазмом выслушивают истории его подвигов, всячески закидывая ногу на ногу и выгибая стан до тех пор, пока не явится грозная Нэнси. Нэнси — это его женщина, нет сомнений. Стоит ей появиться на пороге, как все проваливают подальше, потому что ясно, что такая шутить не станет. Бэнки от нее без ума. Подозреваю, что хор поклонниц он держит специально для того, чтобы позлить Нэнси и вырасти в ее глазах.

— Добро пожаловать в офис Свет-интерпрайз, — добродушно произнес Бэнки и широко улыбнулся.

— Можешь особо не стараться, — начал я.

Но тут мой стажер спокойно протянул Бэнки руку и произнес на чистом космолингве, без стеснения и бурчаний под тонкий нос:

— Безмерно рад оказанной чести! Проходить практику в такой передовой и креативной фирме для меня — большой виток карьеры. Постараюсь быть вам максимально полезным.

Если мой куратор, — он посмотрел мне прямо в глаза, — не будет против, готов приступить к проекту немедленно.

— Разумеется, — вежливо кивнул Бэнки, — сейчас и начнем.

— Клянусь, — шепнул я другу, когда мы шли в лабораторию по длинному коридору офиса, — Этот тип за все утро не произнес ни слова.

— Ты кретин, Эм, — весело похлопал меня по плечу Бэнки.

Я вздохнул и решил держать ухо востро.

Коридор офиса — слюда и фигурные сплавы, представлял собой инсталляцию теста Люшера. По стенам висели выкраски всех табличек теста. Ну, знаете? Там, где ряды цветных квадратов предлагают вам выбрать наиболее или наименее приятный глазу цвет.

Ваш выбор расскажет о минутном состоянии личности больше, чем психодиагностика.

Шеф придумал программу, фиксирующую непроизвольное внимание клиента к выбранным цветам. И вуаля! Любой, кто проходил по коридору был у шефа, как на ладони. Соответственно уже не надо подбирать для клиента гамму. Все показывал тест. Клиентам сразу предлагали то, что им по душе. Полагаю, это было не очень законно, но весьма эффективно.

Я проследовал за всеми в лабораторию, и пока шеф, регулирующий ветки голостанока, знакомился с Гор Доном, жал ему своим кулачищем руку и басил о важности интеллектуального обмена культур, я осторожно взглянул в шефский рабочий экран.

Свои данные я читать не стал, Бэнки был воодушевлен так, что чуть не подпрыгивал. Его сине-зеленая гамма не вызывала нареканий. А вот мой подопечный, следуя по коридору, отметил глазами только два цвета: черный и серый. Это могло означать следующее: любо он крайне сосредоточен и решает важную задачу, либо дальтоник.

— Эмиль! — забасил шеф в мою сторону. — Оставь в покое Люшера и давай включай «свою девочку». Гор Дону наверняка не терпится посмотреть, как мы рисуем одежду на 3D слое.

— Если возможно, — сказал Байрон, — я бы хотел посмотреть и программу тоже. Здесь мои разработки для обмена, — парень похлопал по своему черному футляру, — можно проверить возможность активации.

Все еще недоумевая неожиданной активности моего стажера, я пошел к голостанку и ввел код последнего проекта.

Девушка-экскурсовод. Эксклюзивные туры по историческим местам для школ и интернатов Кореи. Она должна была быть доброй, милой и совсем не сексуальной. Корейская колония в этом смысле давно придерживается строгих правил.

Но ничего не получалось. Я терпел фиаско. Всякий раз модель получалось похожей на мою Алекс. Бэнки ржал, а шеф злился. Так что, по-хорошему, помощь стажера сейчас была бы крайне полезна. Заказчик не ждал, тем более корейцы до ужаса педантичны, творческие отговорки тут не помогут.

Лаборатория представляла собой огромный круглый станок, в центре которого, как в черве матери, зрели голограммные рисунки: люди, животные, части инсталляций пейзажей. Максимальный размер лампового фиксажа составлял около пяти кубических метров. Так что зал был большой.

Гололампы сложились в нужный рисунок, включились датчики трансляции и на рабочем круглом подиуме, чуть паря над ним, появилась «моя девочка» — голографический рисунок девушки с чертами Алекс.

Гор Дон осмотрел ее, потом повернулся ко мне и вопросительно поднял брови. Черт! Я почувствовал, что краснею, как в детстве, когда Матильда Белински поцеловала меня в щеку за то, что я подарил ей голографию модного певца Куши. Я бы мог и больше ей подарить, но мне тогда было девять.

Гор Дон ухмыльнулся и произнес:

— Отлично сделано. Каковы ее функции? Хотят большую партию?

— Не особо, — потирая от удовольствия руки, произнес шеф. Когда он улыбался, его густая борода словно плыла в разные стороны. Это выглядело забавно, и Байрон улыбнулся тоже.

— Около двух тысяч, — продолжал шеф. — Для корейцев — кот наплакал. Функционалом заведует Бэнки. Он тебе расскажет по внутряку, а вы с Эмилем сделаете необходимые правки. Она не должна, хм... выглядеть, как мечта художника. Дерзайте! У меня конференция в Мадриде через час. Так что, «адьес», ребята! К вечеру буду. Надеюсь, приволоку вам, оболтусам, работку!

И шеф испарился на своем гравискуте в аэропорт.

Мы остались с Байроном вдвоем. Бэнки залип в своем экране. Наверняка его тоже заинтересовали результаты Люшера.

Байрон молча открыл свой черный футляр, извлек из него странную вещь, похожую на сотню прозрачных колбочек, сплетенных вместе, и положил ее на стол около панели голостанка.

— Это туртур, — сказал инопланетянин. — Универсальный модулятор. Подстраивается под любые существующие технические и органические формы. Вашей модели нужна одежда. Ты ее рисуешь руками. Тутрур может достать и реализовать картинку прямо из твоей головы.

— Не понял... — опешил я ни сколько от сказанного, сколько от многословности моего нового стажера. — Из моей головы? Не свисти, приятель. Я понимаю, что там у вас на Каморе вовсю занимаются нейропсихологией, я смотрел. Но вам это жизненно необходимо. А мы все тут делаем руками...

— Представь одежду, — спокойно перебил меня Байрон. — Просто представь.

И я представил. Это произошло само собой. В моем возбужденном воображении возник наряд, что встречается на райской планете Элиз. Там девушки надевают юбки из пятнадцати слоев прозрачных эфиров, ярких, как турецкие платки. Грудь прикрывают прозрачные спящие бабочки. Если девушка вас хочет, сексуальная энергия будоражит бабочку и та вспархивает прочь. Одна такая все ночь кружила под потолком моего гостиничного номера. И лишь под утро опустилась на роскошную грудь хозяйки.

Воспоминание возникло потому, что так устроен мозг, держащий на прицеле самое особенное и экзотичное.

Я посмотрел на голограммный рисунок и не поверил своим глазам. Будущий корейский экскурсовод облачился в многослойную юбку с бабочкой на груди. Точь-в-точь, как я представил, даже лучше. Прибор инопланетянина видел образ в моей голове куда более точно и развернуто, чем я сам.

— Оно? — спросил Байрон.

Я промолчал. Ясно было, что оно.

Но это все только усложняло. Есть законы Ассоциации планет. Есть кодекс разработок, в конце концов.

— То есть, эта твоя штука может влезть в мой мозг и вытащить оттуда что угодно? — немного запинаясь, переспросил я.

— Конечно, — спокойно ответил Байрон, даже не моргнув. — Так устроен туртур. Что тебя удивляет?

— Меня удивляет все! — честно признался я. — Но для начала, надо убедиться. Давай попробуем с Бэнки.

Мне нужна была пауза, чтобы осмыслить открытие. Бэнки годился.

Думаю, я был бледен, как утренний туман над Прагой. Оттащив Бэнки от экрана персоналки, я сказал:

— Друг. Мы замутили модели прикольный костюмчик. Скажи мне, на моем месте, что бы ты на нее надел? Посмотри-ка.

Бэнки поглядел на голограмму и принялся ржать.

— Где ты это выкопал, Эмиль? На твоем месте, я не рискнул бы делать модель, похожую на сестру, и уж тем более я не надел бы на нее сомнительный сексуальный наряд, учитывая, что ей служить для бедных корейских детей.

— А что бы ты на нее надел, Бэн? Для бедных корейских детей... — еще раз поинтересовался я, сохраняя терпение и самоконтроль.

Бэнки любил играть в визоры. И больше всего его привлекали космические бои. Там встречались разные красотки, но все они наряжались в обтягивающие костюмы с накладной броней.

Поэтому едва мой друг задумался, как мы с Байроном получили возможность лицезреть, как с модели исчезают светящиеся юбки, а взамен появляется синий латексный комбинезон с темно-фиолетовыми вставками, стальными нитями укреплений и кобурой для бластера.

Бэнки охренел. Его большое благородное лицо окаменело, а широкие брови поползли вверх. Это был розыгрыш, достойный шутки в космопорту. Я наслаждался.

— Ты лазил в моих файлах? — ошалело предположил Бэнки. — Или Алекс меня сдала? Этой деткой я играл пару лет назад. На ней была такая форма. Но ты не знаешь деталей. Раз уж решил развести меня, Эм, мог бы и покопать получше, хотя про них...

В этот момент на модели появились белые хромированные сапоги, изящно обтягивающие лодыжку. Они просто нарисовались из воздуха и выглядели куда сексуальнее, чем вуалевые юбки. Бэнки заткнулся на полуслове.

— Про них никто не знает... — выдавил он. — Они вне кадра.

— Про них знаешь ты, — согласился я. — А теперь представь еще что-нибудь, дружище.

— Еще?

— Ага! Что-нибудь совершенной из другой области. Неожиданное. Давай! Смелее!

Бэнки постоял немного в растерянности, а потом мы увидели, как скафандр на модели растаял, а вместо него нарисовался любимый деловой костюм Нэнси: строгий брючный покрой, открытый ворот, цвет — выбеленный индиго.

— Небогатое у тебя воображение, — съязвил я.

— Что все значит? — Бэнки секунду смотрел на голограмму, а потом его взгляд обратился к Гор Дону, держащему в руках туртур.

— Что это за стеклянная хрень? — спросил Бэнки, натягивая на вполне добродушную физиономию хорошо мне знакомую маску гнева.

«Фас» — подумал я почему-то прежде, чем успел обрадоваться сообразительности моего коллеги.

Вот Бэнки выпрямляет спину, вот двигает шеей направо и налево, чтоб хрустнуло. Тянет время — подумал я. Но проходит минута, Бэнки вновь сутулится, загоревшийся взгляд потухает, доказывая, что решение еще не принято:

— Для начала надо выпить кофе, — сдается этот гениальный мужик. — И позвонить Нэнси! Где все бабы, черт подери?