641-й

В дверь постучали и тут же, не дожидаясь ответа, открыли её. Не до конца, а так, примерно на две ладони взрослого человека. Сквозь эту щель просунулась голова моего личного Кумара с вопросительно-ожидающем выражением на морде лица. Я вяло кивнул. Голова обрадовалась и нырнула обратно, за дверь, чтобы тут же появиться вновь, вместе с телом и пачкой бумаг. 

Кумар мягко скользил по паркету, словно профессиональный балерун по льду, держа бумаги строго перед собой, а фигурой выражая раскаяние и интеллигентную просьбу быть снисходительным и терпеливым к своим работникам, ибо... 

Ибо... 

Пошла уже вторая неделя, как я, непонятно с какого перепугу здесь оказался, а все ещё не мог привыкнуть к этому дурдому. И чувствовал себя ужасно и жил ужасно, и конца-края этому не было, и не предвиделось. 

Ибо нафиг было... 

А было. 

- Ну, ты как? Придёшь? 

- Да Димон, блин. Дел полно... 

- Пофиг на дела, я мяса намариновал, салатов и закусок заказал, кальян подготовил, девчонки будут, спиртное есть. Какие тут могут быть дела? 

- Ну, не знаю... А кто хоть будет? 

- Да все будут, посидим, поиграем потом. Оттянемся, короче. 

- У кого короче, а у кого и длиннее. Кто будет говори, не пой соловьем. 

- Да все будут, я же сказал. Чего ты такой тугой? Ленка общалась с подругой прийти, Маринка со Стасом, Ольга придёт, Валера... Все придут. 

- А че за подруга? 

- А я откуда знаю? Придёт – рассмотрим. С занесением в личное дело, - сказал Димон и заржал.

Пришлось трубу от уха убирать куда подальше. Димон, он такой, громогласный. Ладно, надо –значит надо. 

- Водку брать? 

- Вот! Совсем другое дело, а то дела у него, дела... Не надо ничего брать, все уже есть. Мартини, вино, шампунь есть. Хы. Аркаша обещал коньяка привезти, какой-то Семятей, что ли. Говорит, шикарный, лучше французского, но сам понимаешь, это вилами по воде... 

- А что за мясо? 

- Да обычное, рогатого и хрю взял. 

- А баранина? 

- А кто эту баранину будет есть кроме тебя? У Ленка желчь, у Сталина желчь Ленки. Ха-ха-ха. Давидкина, сам знаешь, по жизни заяц упертый. В общем, рогатина и хрю. Давай, едь скорее. Ждём. Ту-ту-ту. 

Окей. Пообщались. Поеду. 

А чего мне? Человек я холостой, в очередной раз прокинутый. Барышня моя нашла себе в Питере барина какого-то. И хрен с ней, с барышней. Совет да любовь. Говорят, на женском лоне Аллах при рождении симпатическими чернилами записывает мужские имена. Типа, получается, членские билеты в рай. Но мужчин много, имена повторяются, и где один Вадим там и другой может быть. Со всем уважением. Был бы член, а дыра под него найдётся. 

Короче, поехал я на своей митсубиське. Лучше велика нету... 

Всё было на уровне. Ляксандр бренчал на гитаре, кто хотел – подогревал на другой, или стукал по тарелочкам, или пел. Соня новую песню про трусы сказал. Прикольная песенка. Не Распекаев, но тоже ниче такая. 

Поиграли «в мафию», поиграли и в другое. Ленкина подружка в коллектив вошла легко, как зубы в масло. Красивая, прикинутая, раскрепощенная. Я с ней стал мутить, зажиматься потихонечку. Барышня, вроде, как бы не против, как бы и за. Ленка, похоже, для меня её и позвала. Или для неё меня позвали, не знаю. 

Сидели мы с ней рядышком, на диванчике и млели друг от дружки. Все скользит. Платьице, колготки, рука. Я хапанул из кальяна, ей протягиваю трубочку, говорю эдак многозначительно: хочешь? А барышня губки облизывает, улыбается, к трубочке наклоняется и затягивает дым из моих рук по самые гланды. Глазами блестит, а в глазах обещание, и ямочки на щеках, и грудь в шелках по моей руке растекается. 

Хорошо, сука, жить. Очень. 

Тут кто-то говорит:

- А давайте колорадку пыхнем?

И пыхнули. 

А дальше я не помню почти ничего, так, местами только. Дебилы, млять. Конченные дебилы. 

Не знаю, кто именно проволок эту дрянь, но наркоза голимая. Я и улетел от неё в шесть секунд, на голубом вертолёте. И закрутились лопасти по воздуху. 

Открыл глаза, а надо мной две бородатые рожи в белых халатах, прямо на ватник населённых. А рожи мерзкие, бля буду. И трясёт не по-детски. Потом, чую, везут куда-то, коляской гремят и слышу, козломордый в очках спрашивает этих бородачей, чего, мол, такое? 

А те отвечают что-то про отравление, кальян, наркотики. Конкретно, не помню. А потом козломордый говорит, отчётливо так, мол, что за жизнь, на? Как у козломордого дежурство, так сразу и наступает день дебила. И везут нариков, обдолбанных и укуренных, уссатых и полосатых, мля.. 

Я посочувствовал. Но так, слегка. Потому что, было мне хреново и очень нехорошо. 

То есть, я посочувствовал и полетел дальше. 

Летел, летел, а потом бац. 

Стою в очереди, передо мной стол, за столом менеджер в костюмчике, прилизанный такой, что-то записывает стариной ручкой с пером, время от времени со скрежетом втыкая её в чернильницу. Рядом ещё несколько столов с такими же менеджерами, ручками и чернильница ми. К каждому столу очередь. 

- Следующий... 

Ну, я следующий. 

- Имя, фамилия, род занятий, причина смерти, крещение... - скороговоркой произносит этот чел, не поднимая головы. 

А меня что-то торкнуло и захотелось в табло этому челу зарядить, но я сначала оглянулся. Я оглянулся. Смотрю, за мной стоят серые какие-то, скучные, неприкаянные. А чуть в стороне собираются широкоплечие ребята с козлиными рогами, в коже и бритье. Однозначно полицаи какие-то. В табло не вариант. И тут меня на ха-ха пробило, и я так со с мешком говорю: 

- Я здесь, братан, не при делах. Просто прохожий. Меня оформлять не надо. 

- То есть как это? Какой такой прохожий? У нас здесь присутствие, а не бульвар....

Потом до него дошло, и он как заорет:

- Кто ты такой?! Фамилия!!! Имя!!! Цель прибытия?! 

- Гуляю я, не ори. 

- Запрещено!!! Нарушитель!!! 

- Я здесь тоже по ошибке,  -  заорал кто-то из очереди. 

Полицаи кинулись ко мне, я от них.... 

Убегал по каким-то трубам, как в диком стимпанке. Лабиринты труб разного размера, по которым катится тяжёлые шары. Шары плющат, выравнивание из тела внутренности. Как... 

Видал на ютубе, случайно зацепил видом, как мужчина один из древней стиральной машины бетономешалку делал. Сначала показал, как работала это убогая конструкция в виде бочки. Прицепил пару валиков и крышку от этой бочки пристроил сбоку, налил в бочку воду, кинул тряпки, включил. Вода стала вращаться, бочка тоже. Достал тряпки и через валики пропустил, отжал типа. Вот так и меня через эти шары отжимало как тряпочку. Потом я стал расслаиваться, как свет в радуге через призму. И мне это не понравилось. Подумал, и сюда эти... радужные добрались. Но раздражался недолго, там такая жуть встретилась, чёрная, маслянистая. И как стало меня расслоенного туда затягивать, так я такого натерпелся. Жуткая жуть и тоска. Без просвета и надежды. Я брыкался, я старался, я рычал и вопил. И все равно затянуло подчистую. 

Очнулся я на огромной кровати, в комнате квадратов на двести, с высоченным потолком, с полным ощущением, что меня переехал грузовик с кирпичом. Сначала сбил, а потом переехал. Кровать представила собой конкретный такой траходром на полк застоявшихся девственниц. Но я почему-то лежал с самого края, на деревянном щите, один-одинешенек и чувствовал, что тело не моё. Совсем не моё. Абсолютно. 

Живот снизу резал, сверху бурлил, во рту кошки имели туалет, а я имел рот желчи и кислоты, с каким-то отвратительным ощущением застарелого дерьма. Сердце бухало и стучало так, что все пять этажей отзывались судорогой понимания. Сердце стучит, все ещё стучит, мать его так. Внутренности дрожали вразнобой. Мышцы не случались, кости и суставы скрипели. Болело все. Внутри тела стреляли и стрелялись. По очереди и все вместе. Потолок был весь в кудрявой овчине  и жить не хотелось. 

Ибо нафиг продлевать мучения. Не надышишься...

С трудом, неимоверными усилиями и героический борьбой, я все-таки поднялся, нащупал пятками шлепанцы и встал. И ещё раз встал, потому что первый раз, и ещё несколько раз после первого, вставал неудачно. Потом заметил одинокий серебряный колокольчик на красивом прикроватном столике и позвонил. 

Через две минуты появились людишки, и взяли под локоть, чтобы помочь добраться до горшка. Горшок был красивый, людишки предупредительны, а я что-то загрузил. Тяжело-претяжело родил. Неведому зверушки и её подружку. 

Потом меня одели,  а потом я добрался до зеркала. Из зеркала на меня смотрело зелёное нечто с тусклыми патлами до плеч, белыми и заскорузлыми. Печеное яблочко покоилось на сутулых плечах. Рост у организма был небольшой, строение хрупкое, тщедушное и горбатое. 

С испуга вспомнил, что я архимандрит, что мне шестьсот сорок один год, что я ректор Имперской Академии и гранд. Вспомнил и понял, что попал. 

19:05

Вариант предоставлен Пяткиной Мари. Часть авторских слов расшифровать, часть расшифровать неверно, но ошибок явно стало меньше, за что ей спасибочки.