С праздником, товарищи.

Мое советское детство прошло под красным флагом. На синей школьной форме носилась звездочка, а пионерскому галстуку было отведено два с половиной года, до Нового, 1992-го. Вопросов к Революции у меня не имелось, а книги, и сейчас издаваемые как «классика детской литературы», неизбежно наводили на мысль о её правильности.

«Республика ШКИД» оказалась первой из прочитанных, в семь лет, взятая в библиотеке, потрепанная, но от того не ставшая хуже. Цыган, Янкель, Япончик, Купа Купич Гениальный, Дзе, Саша Пыльников, само собой, Мамочка. Посиделки у печки, сушка найденных окурков, охота за остатками ужина в кухне, самоволки за территорию интерната, всплывающий в конце книги разбой, осуждение, покаяние, дружба и родственные чувства друг к другу, пронесенные потом на много лет вперед и не разрушенные ни войной, ни репрессиями, ни чем-то еще.

Сама жизнь сложных подростков, чаще всего сирот, детей Революции и Гражданской войны, никак не напоминала обычное доброе детство. Петроград-Ленинград-Питер двадцатых годов двадцатого века диктовал населению жесткие рамки, где им и приходилось существовать. И, найденные сотрудниками ВЧК и народной милиции, беспризорники попадали туда, где им, порой насильно, давали новую жизнь.

Книга не давала каких-то ответов о причинах самой революции, но была честной.

На полке книг деда отыскался «Контрудар» Дубинского, бывшего кавалериста 1-ой Конной армии, написавшего о киевских добровольцах. Время Бабеля тогда не наступило, а когда пришло, то в нем не нашлось ничего, вызвавшего бы хотя бы каких-то ощущений о неправоте «красных», вошедших в Польшу. Зато Бабель оказался прекрасен в «Одесских рассказах», попавшихся в сборнике «Юмор серьезных писателей», рассказав о последних годах царской России куда больше, чем собирался. Азохен вей, шлимаззл, ты был настоящим писателем.

Но все это было позже, куда вплелась и «Россия, кровью умытая», читанная в 15-16-ть, когда за окном вовсю трещали свободные демократические ветры, романтика поручиков Голицыных и надрыв Талькова уже казалась чем-то слегка глупым, но юные мозги еще ни хрена не знали понятия «конъюнктура».

«Кондуит и Швамбрания» Льва Кассиля, чья семья не избежала пресса тридцатых, взорвала мой детский мозг своей странной кристальной честностью. Гимназисты и реалисты, Поволжье, еврейская семья врача и отношение к ней, творившееся в годы Революции и Гражданской войны, описанное от имени ребёнка… Это было сильно. И лишь чуть уступало Гайдару.

Недавно перечитал «Школу», поразившись ее глубине и честности. Борис Гориков, убежавший воевать на Гражданскую, не прыгал с фронта на фронта и не собирался воевать против Деникина или Врангеля с Антоновым. Нет.

Весь отряд Шебалова, бывшего шахтера, не умеющего удержаться от пафосных шпор, палаша и всего остального, кажущегося ему необходимым элементом формы, воюет с «жихаревцами».

 А отряд капитана Жихарёва это две роты, с полуэскадроном казаков и батареей из пары-тройки пушек. Вот вся война Горикова, показанная в не самой толстой повести.

Здесь нет пафоса идеологии, кроме слов самого Горикова, совсем мальчишки. Твердокаменный Чубук, расстрелянный и не предавший Бориса, не рассуждает о светлом будущем, о коммунизме, о Ленине. Он просто твердо знает – против кого и за что воюет. Против прошлого и за будущее, свободное будущее. А анархист Федька, бывший пастух, командующий разведкой отряда, убегает после ареста. После ареста из-за собственного шкурничества, повлекшего смерть одного из ротных красного отряда.

Тут нет героических боев, а сама повесть заканчивается очень грустным: шли санитары.

А еще в детстве была книга про Волжско-Камскую флотилию. И рисуя бои на огромных реках, бегущих рядом с моей родиной, неизменно было одно: тонущий пароход с триколором и гордо реющий алый флаг победителя. Чуть позже служил на Кавказе, с триколором на шевроне. И со звездой на кокарде, такие дела.

И только сейчас, в сорок, понял простую вещь: моим главным героем советского детства оказались не Гориков, Цыган, кавалерист-коммунист Булат или кто-то еще. Да даже не Макар-следопыт, водивший за нос штабс-капитана Чёрного, шиш. Моим главным героем оказался главный герой Гайдара. Мальчиш-Кибальчиш.

Главным героем Гайдара для советских детей, с их самого раннего возраста, все же становился другой мальчишка. Храбрый, честный и убежденный. И уничтоженный нашим с вами новым временем в первую очередь. Ведь он не просто не нужен, нет. Он вреден.

Мальчиш-Кибальчиш воевал с буржуинами. Воевал, не желая сдаваться и не отступая. Мальчиш-Кибальчиш ждал Красную Армию, но погиб, не увидев эскадроны в буденновках и сияющее марево шашечного удара. Но он не предал самого себя, не выдав военную тайну и не продав ее за ящик печенья с бочкой варенья.

Мальчиш-Кибальчиш сейчас очень страшен для огромного количества людей. Мальчиш-Кибальчиш, веривший во что-то великое, не нужен и неудобен, он ватен до спинного мозга и полыхает ярким кумачом звезды своей великоватой шапки-богатырки. Мальчиш-Кибальчиш не готов воевать и погибать ради ценностей рынка, демократии, капитализма, увеличивающейся ставки НДС, закрывающихся школ и растущих, как грибы после дождя, церквей.

Мальчиш-Кибальчиш очень ровного красного цвета. Как знамена армии рабочих и крестьян, забравших огромную страну себе. Он не выдал военную тайну ради нее, ради своей страны.

Почти двадцать пять лет из некоторых мальчишек, страшно погибших на Северном Кавказе, стараются слепить хотя бы подобие Мальчиша-Кибальчиша, разве только не с красными знаменем и звездой РККА. На них, навсегда оставшихся не старше двадцати, все натягивают и натягивают триколор и православный крест. И это вовсе не плохо, ведь время идет и вера меняется.

Другое дело, что эти погибшие солдаты не старше двадцати лет, в детстве читали вовсю не Писание. Они читали тоненькие книжки с Мальчишом-Кибальчишом. Погибшем также честно, как честно и по-солдатски в сорок первом погиб Аркадий Гайдар.

Плывут пароходы – привет Мальчишу. И с праздником Великой Октябрьской Социалистической Революции, товарищи!