38 глава, черновой отрывок

Евгению Константиновну я застал в лихорадочных сборах. По всем её покоям разбросаны наряды, украшения и какие-то очень женские штучки, назначения которых я так и не смог понять, несмотря на почти неделю девичьего бытия. 

- Я с тобой, - решительно заявила она, и в глазах её метался отчаянный страх и решимость.

- Не бойся! - принуждённо засмеялась женщина, кусая губу, - Не настолько с тобой! 

- Просто... это мне идёт? - она приложила платье прямо к пеньюару.

- Э-э...

- Ясно, - платье решительно полетело в валяющуюся на ковре кучу тряпья, - оставлю. 

- Всё никак не решалась, - Евгения Константиновна села на кровать, - он страшный... страшный человек! Солидный такой... с орденами... когда он меня из хора выкупал, я от счастья в себя придти не могла! Знаешь же, что это...

Киваю осторожно...

- Знаешь... думала, ну и что, что старый! Он не противный был, ты не подумай! Подтянутый такой, зубы все... Несколько лет и ничего, дом вот... в актрисы помог... но дальше я сама! Своим талантом!

- А он, - губы её побелели, но имя так и не было произнесено, - чем дальше было мужское... бессилие, тем больше ревновал и с ума сходил! 

- А уйти?

Она замотала головой.

- Пыталась. Потом в... больнице лежала, в психиатрической... так вот. Не приведи Господи ещё раз!

- Ты думаешь, - женщина пристально взглянула на меня, - я так уж... сапфическую любовь воспеваю? Ну то есть, теперь-то! 

- А просто... - она развела указательный и средний палец, а потом опустила их к тазу и сделала стригущее движение. Лицо Евгении Константиновны сделалось совершенно помертвелым, - так вот... а потом - в Неву, якобы самоубийство. 

Бубенчики мои чуть в живот со страху не втянулись, потому как... верю, ох и верю! Наслушался о нравах тех, кто имеет право... С такими вещами на Хитровке сталкивался, что история эта едва ли не на Рождественскую тянет. 

- Я потом... - совсем тихо сказала она, - даже когда уверена была, что... Не могла уже с мужчиной, каждый раз вспоминала... на моих же глаза всё. Так только... как с тобой...

- Потом уже могла, - горячечно воскликнула она, - имя уже заработала, и... а поверишь ли, как цепями невидимыми к ненавистному приковали! Рот не могла раскрыть, как... как рабыня! А сейчас вот... я с тобой, ладно?

- Ладно, - согласился я и был опрокинут на кровать...

- Знаешь... - сказала Евгения мечтательно, - я бы хотела напоследок гадость сделать. Такую... масштабную!

- Слушай! - вскочила она, - Ты же революционер и ниспровергатель?!

- Я? Ну...

- Давай что-нибудь такое... революционное? Я дверью хочу хлопнуть, понимаешь? 

- Хм...

- Песню или портрет... как тогда! - женщина подмигнула лукаво. 

- Всё-то ты... - заворчал я, - хм... у тебя есть доступ к типографии и надёжные люди?

- Да! - она запрыгала, как маленькая девочка, получившая лучший в жизни подарок. 

- Тогда... - я задумался, прикидывая свои знания с возможностями этуали, и... - это будет забавно. 

Затаив дыхание и прикусив полную нижнюю губу, Евгения Константиновна установила свечу под верёвкой, удерживающей связку воздушных шариков, рвущихся в небо. На щеках её выступил нежный румянец, а глаза блестят озорно... необыкновенно хороша в эти минуты! Не отпустил бы никогда... если б любил. 

- Чуть повыше, - подсказал я ей, - нужно, чтобы свеча не сразу пережгла верёвку, а дала нам время отъехать. 

- Около часу горит, - с ноткой сомнения сказала она, двигая свечу, - так?

- Примерно, нам большая точность не нужна. 

- Ага...

Покинув наконец сарай, крышу которого озадаченный дворник разобрал для ремонта, я вызвал извозчика, и получасом позже мы подъезжали к порту. Видя повсюду следы пуль, выщербивших стены, а кое-где и огня... или крови, мы только переглядывались но молчали.  

Странноватое такое звенящее ощущение в ушах, когда понимаешь, что вот-вот должна произойти развязка, но она всё никак не происходит. И хочется уже заорать, побежать куда-то, подраться... лишь бы не это ожидание. Сердце отчаянно бьётся в груди, и наверное, успокоиться только тогда, когда мы минуем территориальные воды. 

Дабы чуть-чуть отвлечься, я начал вспоминать заново девиц, коих считаю уже если не близкими людьми, то наверное, и не далёкими. Любовница моя вручила им билеты и рекомендательные письма в Одессу, составленные не без моей помощи. А там подойдут к ним люди и предложат переправиться в Африку, ну а что решат... так и будет.

- Летит, летит... - зашептала Евгения Константиновна, ткнув меня локотком. И правда... неожиданно, но ветер отнёс воздушные шарики в нашу сторону, хотя и заметить их на такой высоте было довольно мудрено. 

Набежавшее облачко спрятало их в курчавой белоснежной шёрстке, и у женщины от разочарования задрожала нижняя губа, предвещая слёзу. А потом дно у коробочки вышибло, и на город просыпался бумажный дождь. Тысячи листков блокнотного размера, нарезанные из газетной бумаги, где на одной стороне был суслик[i] с ананасом[ii]. На другой "Весёлый Рождер" со столовым ножом и вилкой вместо скрещенных костей. И надпись... "Ешь богатых[iii]!"

[i] Прозвище "царскосельский суслик" появилось у Николая позже, но "сусликом", по свидетельству некоторых очевидцев, его звали офицеры Морского Гвардейского Экипажа. 

[ii] Около 1900 года Николай Второй произнёс крайне неудачную речь, в которое словосочетание "а на нас" было использованно не только очень часто, но и не всегда к месту. Цензура потом долго вычёркивала само слово и рисунок ананаса. 

[iii] Символ анархо-панка, известный с конца 1980-х годов.