Археология по-хакасски: байки из раскопа, товарищ Чапаев и синдром крота

Хакасская степь вся утыкана археологическими памятниками: курганы, могильники, менгиры, остатки древних сооружений - и так далее вплоть до горизонта. На 100 километров пути обязательно не раз и не два встретится какое-нибудь захоронение, которое видно даже полному профану в исторических науках. Не удивлюсь, если треть местных холмиков и сопок имеют искусственное происхождение, и внутри обязательно кто-то да похоронен. Оно, конечно, неудивительно - в этих степях люди жили как минимум с неолита (предки Окуневской культуры), а может и раньше. 

Вот пример, правда, более поздний, но все же показательный. Салбыкский курган - памятник Тагарской культуры (VIII-III в. до н.э.), построенный в VI-V в. до н.э., является крупнейшим мегалитическим сооружением во всей Южной Сибири. Огромные каменные стелы, вкопанные по периметру захоронения, весят от 20 до 50 тонн при высоте от 2 до 6 метров. Сам курган, судя по всему, изначально представлял собой четырехгранную земляную пирамиду, предположительно в момент создания имевшую высоту не менее 25 метров.  В округе расположено еще 50 курганов поменьше, а весь этот археологический комплекс называется "Долиной Царей". (Кому интересно - вот есть книга, можно ознакомиться с данным памятником поподробнее - Марсадолов Л. С./Большой Салбыкский курган в Хакасии. Абакан, 2010 )

Археологам тут рай, в общем и целом. Не считая того, что раскопки им никто не финансирует, соответственно, копать, а также есть и пить приходится на свои средства. Эта ситуация закономерна привела к тому, что научная деятельность переросла в бизнес, а именно - в охранную археологию. Вкратце поясню, что это такое. Решил некий бизнесмен построить, допустим, угольный карьер. По закону он обязан получить справку о том, что на месте будущего карьера ничего кроме угля нет, а если и было - то оно все выкопано, описано и сдано в музей. Эту справку ему и делают охранные археологи, проведя все вышеуказанные действия.

Мне же после приезда в Абакан требовались деньги. Прозаично, но факт - в провинции закономерно работы особо нет, тем более гуманитарным специалистам, особенно по профилю и хоть как-то интересной. Шаманы же - товарищи творческие, и, хоть и не бессребреники, но к своим доходам относятся с изрядной долей фатализма. Час оплаты квартиры подступал неминуемо, и мне уже слышалась тяжелая поступь Командора. Таким образом, идею о помощи в коммерческих раскопках я воспринял с энтузиазмом (тем более, что первый раз в жизни диплом сыграл в мою пользу - оказалось, что копать берут только людей с высшим историческим образованием).

Первый день прошел прекрасно. Меня под руководством ответственного сотрудника по имени Владислав высадили рано утром в степи и наказали копать шурф с целью посмотреть, не жил ли тут кто до нас. Мы копали. Сначала в холодном, промозглом тумане, их которого доносились не всегда понятные звуки - ржание лошадей, крики, лязг и хлопки, как будто кто-то стрелял из дробовика по уткам. Выяснилось, что это местные фермеры так начинают свой день километров за 30 от нас. Проклятая акустика ускоряла трудовой процесс желанием закопаться поглубже и замаскировать свое присутствие от враждебной окружающей среды. Потом мы копали под палящим степным солнцем, углубляясь все ниже и ниже, в безуспешных поисках видимых признаков культурного слоя. Ответственный сотрудник по имени Владислав мне пояснил, что вообще-то местные степи с периодичностью в несколько десятков лет имеют тенденции превращаться в пустыни, а потом снова зарастать травой. Поэтому в основном мы прорубались сквозь дюну, изредка пересеченную наслоениями того, что раньше было дерном. На глубине шурфа в два метра закатилось солнце.

В полной темноте, еле стоя на ногах, с совершенно негнущейся спиной и тучами комаров, кусающих меня за все доступные и недоступные части тела, я понял, что хотя выбор моей профессии и был несколько опрометчив, коллегам-археологам все-таки приходится несоизмеримо хуже. Ответственный сотрудник Владислав тем временем выгнал меня из шурфа, а сам на ощупь, полагаясь на внутреннее чутье и немалый опыт, продолжал через равные промежутки времени выбрасывать из раскопа комья земли прямо в звездное небо.

Тут меня атаковала его собака, Жуля. Милая, спокойная лайка весь день приставала к нам, желая, как говорил ее хозяин, "ходить". Для достижения нужного эффекта достаточно было стоя опустить руку вдоль тела и немного подождать. Собака подпрыгивала и крепко хваталась передними лапами за ладонь, приобретая таким образом некоторую устойчивость на задних. Затем ассистент Жули должен был идти либо бежать в любую сторону света, а животное, прыгая на задних лапах, его догоняло, сохраняя равновесия благодаря крепко удерживаемой конечности подопытного. Собака млела от восторга и требовала повторения процедуры. К вечеру она уже перестала демонстрировать утонченность в просьбах и, когда стемнело, начала потихоньку жевать мое бездыханное тело, наконец отстраненное от работ. Пришлось выполнять желание дамы и вновь осуществлять променад.

Когда к нам таки приехало начальство забирать с дежурства, оно с изумлением увидело местного чабана (пастуха верхом на лошади), который в некотором отдалении с открытым ртом наблюдал, как по степи в неверном лунном свете носится грязный мужик под руку с радостно воющей лайкой, высоко подпрыгивающей на задних лапах. Иногда картину дополняли комья земли, гейзером вылетающие откуда-то из-под земли вместе с глухим ухающим звуком. Лошадь чабана просто закрыла глаза и старалась занимать как можно меньше пространства в этом дурдоме.

Но это были еще цветочки. Надо было доделывать работу, и потому меня взяли уже вместе с основной командой на второй день раскопок. Там я и познакомился с ягодками, которых звали товарищ Чапаев и две бутылки водки.

Товарищ Чапаев был мощен телом, скорбен ликом и мучился от непередаваемой тоски похмелья. Поставленный с ним на второй шурф, я мог наблюдать все оттенки страдания, которые проявлялись на его заросшем щетиной благородным профиле. Копать он не мог - лопата выпадала из рук, земля качалась под его ногами в такт вздохам и скупым матерным комментариям. Упираясь рогом, я с тоской думал о том, что, кажется, нам не заплатят - объем работы мне одному никак не успеть до наступления темноты. Так продолжалось до полудня, когда начался обед.

Обед - это особое священнодействие, на котором требуется остановиться отдельно. На скорости под сотню километров в час внедорожник начальства лихо подлетает к нашему месту базирования. Торжественно выставляются продукты, разливаются напитки, начинается беседа. Ответственный сотрудник Владислав и товарищ Чапаев начинают потребление огненной воды. Остальные работники с умилением наблюдают возрождение фениксов из пепла. Лица краснеют, глаза приобретают особый блеск, речи торжественно и плавно огибают буераки научной мысли. Начальство берет меня в оборот и увозит с собой для помощи в топографической съемке. Уносясь за горизонт на машине, я успеваю поймать взглядом вторую бутылку, выливающуюся в страждущее горло алкогольно солирующего товарища Чапаева.

Вернувшись через два часа на родной шурф, я впал в легкое замешательство. Мои усилия по вскапыванию степных просторов увенчались результатом в шурф глубиной разве что по колено. Товарищ Чапаев углубил его до уровня окопа, в котором можно стоять на спине лошади в полный рост. Судя по темпу взмахов лопатой, в предках он имел бульдозер, злоупотребивший расширяющими сознание препаратами. Земля летела вверх, щетина топорщилась во все стороны, а скорбный лик приобрел выражение, своим оттенком напоминающее гримасы берсерков, грызущих свой щит. Ответственный сотрудник Владислав на своей точке дежурства уже приближался к Юрскому периоду, по всей видимости намереваясь пробиться к угольным залежам именно в этот знаменательный день. Начальство засуетилось и побежало вынимать сотрудников с точек, понимая, что если оставить их еще на пару часов, то можно ожидать появление магмы или прямого прохода в Ад.

Так я познал синдром крота под анестезией в непосредственном приложении к раскопкам.

На следующий день начались заморозки, и сезон был окончен.

Писано 3 октября 2016 года.