Революция "объективная" или "субъективная" (на примере 1905-1917 гг.). Часть 4.

Предыдущая статья заканчивалась констатацией: элита приветствовала начало войны. Это означает, что в рамках представлений о "субъективной"-модернизационной Революции предпосылок не было. Именно эти предстевления лежат в основе и популярной ныне точки зрения о внешнем заговоре, да и постоянные отсылки к столь "успешному" 1913 году (смотрим предыдущую главу).

Но было и иное мнение! Причем, не только в оппозиционной группе. Считаю необходимым процитировать часть знаменитой “Записки” П.Н. Дурново поданной царю еще в феврале 1914 года:

“...Особенно благоприятную почву для социальных потрясений представляет, конечно, Россия, где народные массы, несомненно, исповедуют принципы бессознательного социализма. Несмотря на оппозиционность русского общества, столь же бессознательную, как и социализм широких слоев населения, политическая революция в России невозможна, и всякое революционное движение неизбежно выродится в социалистическое. За нашей оппозицией нет никого, у нее нет поддержки в народе, не видящем никакой разницы между правительственным чиновником и интеллигентом. Русский простолюдин, крестьянин и рабочий одинаково не ищет политических прав, ему и ненужных, и непонятных.

Крестьянин мечтает о даровом наделении его чужою землею, рабочий – о передаче ему всего капитала и прибылей фабриканта, и дальше этого их вожделения не идут. И стоит только широко кинуть эти лозунги в население, стоит только правительственной власти безвозбранно допустить агитацию в этом направлении, – Россия, несомненно, будет ввергнута в анархию, пережитую ею в приснопамятный период смуты 1905 – 1906 годов. Война с Германией создаст исключительно благоприятные условия для такой агитации. Как уже было отмечено, война эта чревата для нас огромными трудностями и не может оказаться триумфальным шествием в Берлин. Неизбежны и военные неудачи, – будем надеяться, частичные, – неизбежными окажутся и те или другие недочеты в нашем снабжении. При исключительной нервности нашего общества, этим обстоятельствам будет придано преувеличенное значение, а при оппозиционности этого общества, все будет поставлено в вину правительству.

Хорошо, если это последнее не сдастся и стойко заявит, что во время войны никакая критика государственной власти не допустима и решительно пресечет всякие оппозиционные выступления. При отсутствии у оппозиции серьезных корней в населении, этим дело и кончится. Не пошел в свое время и народ за составителями Выборгского воззвания, точно так же не пойдет он за ними и теперь.

Но может случиться и худшее: правительственная власть пойдет на уступки, попробует войти в соглашение с оппозицией и этим ослабит себя к моменту выступления социалистических элементов. Хотя и звучит парадоксом, но соглашение с оппозицией в России безусловно ослабляет правительство. Дело в том, что наша оппозиция не хочет считаться с тем, что никакой реальной силы она не представляет. Русская оппозиция сплошь интеллигентна, и в этом ее слабость, так как между интеллигенцией и народом у нас глубокая пропасть взаимного непонимания и недоверия. Необходим искусственный выборный закон, мало того, нужно еще и прямое воздействие правительственной власти, чтобы обеспечить избрание в Гос. Думу даже наиболее горячих защитников прав народных. Откажи им правительство в поддержке, предоставь выборы их естественному течению, – и законодательные учреждения не увидели бы в самых стенах ни одного интеллигента, помимо нескольких агитаторов-демагогов. Как бы ни распинались о народном доверии к ним члены наших законодательных учреждений, крестьянин скорее поверит безземельному казенному чиновнику, чем помещику-октябристу, заседающему в Думе; рабочий с большим доверием отнесется к живущему на жалование фабричному инспектору, чем к фабриканту-законодателю, хотя бы тот исповедывал все принципы кадетской партии.

Более, чем странно при таких условиях требовать от правительственной власти, чтобы она серьезно считалась с оппозицией, ради нее отказалась от роли беспристрастного регулятора социальных отношений и выступила перед широкими народными массами в качестве послушного органа классовых стремлений интеллигентно-имущего меньшинства населения. Требуя от правительственной власти ответственности перед классовым представительством и повиновения ею же искусственно созданному парламенту (вспомним знаменитое изречение В.Набокова: «Власть исполнительная да подчинится власти законодательной!»), наша оппозиция, в сущности, требует от правительства психологию дикаря, собственными руками мастерящего идола и затем с трепетом ему поклоняющегося.

Если война окончится победоносно, усмирение социалистического движения в конце концов не представит неопреодолимых затруднений. Будут аграрные волнения на почве агитации за необходимость вознаграждения солдат дополнительной нарезкой земли, будут рабочие беспорядки при переходе от вероятно повышенных заработков военного времени к нормальным расценкам – и, надо надеяться, только этим и ограничится, пока не докатится до нас волна германской социальной революции. Но в случае неудачи, возможность которой, при борьбе с таким противником, как Германия, нельзя не предвидеть, – социальная революция, в самых крайних ее проявлениях, у нас неизбежна.

Как уже было указано, начнется с того, что все неудачи будут приписаны правительству. В законодательных учреждениях начнется яростная кампания против него, как результат которой в стране начнутся революционные выступления. Эти последние сразу же выдвинут социалистические лозунги, единственные, которые могут поднять и сгруппировать широкие слои населения, сначала черный передел, а засим и общий раздел всех ценностей и имуществ. Побежденная армия, лишившаяся, к тому же, за время войны наиболее надежного кадрового своего состава, охваченная в большей части стихийно общим крестьянским стремлением к земле, окажется слишком деморализованною, чтобы послужить оплотом законности и порядка. Законодательные учреждения и лишенные действительного авторитета в глазах народа оппозиционно-интеллигентные партии будут не в силах сдержать расходившиеся народные волны, ими же поднятые, и Россия будет ввергнута в беспросветную анархию, исход которой не поддается даже предвидению...”

Текст этот свидетельствует о том, что в правительстве имелись люди видевшие реальное положение вещей, но как и в ситуации с 1905-6 годами их позиция оказалась в остром противоречии с представлениями большинства элиты.

Беда была и в том, что перед войной Россия, немало зависевшая в проведении индустриализации от Германии вступила с последней в конфликт на мировом рынке зерна (а индустриальный рост в России напрямую зависел от хлебного экспорта) и из-за отсталости сельского хозяйства уверенно проигрывала (т.е. даже без войны перспективы страны были весьма мрачными).

Но по внешним показателям вступили в войну “сильной и развивающейся” державой, да… Когда читаю эту характеристику в очередном пропагандистском опусе, интуитивно начинаю искать что-то тяжелое в руку... Весьма уважаемый мной Евгений Белаш написал весьма интересную книгу "Мифы Первой мировой" в которой показывает и состояние ВПК России, и что не менее важно - предвоенные представления о нем, как о достаточном для... краткосрочной войны.

Впрочем, началось все почти празднично - наступления, глубокие вклинения, восторг публики и погромы немецких лавок и домов. Однако, уже в 1914 году проявилось нежелание народа воевать - штабы были завалены сообщениями о массовой сдаче в плен и отсутствии стойкости в войсках. Рабочие и крестьянство в массе не видели для себя целей в этой войне, они слишком далеко оказались отодвинуты от любых дивидендов предполагаемой победы.

Хотя… к весне 1915, как ни странно, социальная напряженность несколько снизилась. Это объясняется не столько патриотическими настроениями, но в большей мере массовым призывом крестьян и рабочих, что снизило проблему перенаселенности деревни и города, снизило арендную плату земли (с 41% урожая в 1912 году до 17% в 1915), привело к росту заработной платы. Более того, при том, что из-за перекрытия путей вывоза хлеба часть южнорусских помещиков снизила посевные площади, в целом подушное потребление хлеба выросло - сыграл роль высокий урожай последнего предвоенного года. Еще один фактор, который у нас постоянно поминают (и вполне справедливо) - неспособность российской промышленности обеспечить армию боеприпасом и оружием. Известный анекдот про “одну винтовку на троих” получил хождение именно в этот период. Поражения 15-го года имели причиной подавляющее превосходство противника в боеприпасах, о чем свидетельствуют беспощадные цифры и воспоминания современников. Но оно же привело к активному строительству военной промышленности во внутренних районах страны (Поволжье, позднее капитально разоренное белыми и интервентами в ходе Гражданской Войны), а значит и востребованности рабочих рук, и к росту зарплат.

Но уже поражения 15 года еще больше уронили уже едва живой авторитет власти. Началось массовое дезертирство (как писал Родзянко, пополнения приходили на фронт с потерей 25% состава). Уже в 1916 году в отсутствии отступлений потери пленными составили 1,5 млн. солдат, столько же, сколько дезертировало к началу 17 года. Росла опасность солдатского мятежа - в октябре 16 года на тыловых распределительных пунктах произошли восстания нескольких тысяч солдат, а в сентябре 16 года генерал-губернатор Кронштадта Р.Вирен писал об угрозе восстания гарнизона крепости и флота.

Не менее катастрофичным фактором являлась и массовая эвакуация населения из оккупированных территорий. Четких оценок не нашел, приблизительные колеблются в пределах 2-10 (!) миллионов человек, которые перемещались в глубинные районы Империи без особого контроля, пополняя армию обездоленных и преступность.

К вышеупомянутым угрозам прибавилась еще и гиперинфляция, развал рынка и голод в городах.

Причиной гиперинфляции стал чудовищный рост военных расходов, значительно превышающий доходы бюджета. Так, в 1914-15 годах поступления в бюджет составляли по 2,8 млрд. рублей, а расходы только на вторую половину 1914 года составили 2,5 млрд. Рублей, а за 1915 - 9,4 млрд. Внутренних резервов для погашения финансового дефицита не было, а внешние займы покрывали не более половины нужд. Началась эмиссия денег а за ней и галопирующая инфляция. К второму полугодию 1916 года цены сделали резкий скачок и обогнали рост денежной массы. Это означало, что сократилось количество поступивших на рынок товаров, и в первую очередь хлеба: производители (а в большей мере скупщики и торговцы) хлеба начали придерживать товар в ожидании более выгодной цены. Дефицит хлеба вызвал ответный рост цен в городах и голодные бунты. Впрочем, проблемы снабжения городов хлебом наблюдались уже в 1915 году - по данным правительства в сентябре 15 года уже 88% городов Центральной России испытывали затруднения со снабжением продовольствием.

Попытка ввести государственный контроль продуктов (реализованный в большинстве других воюющих стран) оказался сорван либеральной оппозицией и дворянством. В итоге во многих городах введенные карточки обеспечивались из все уменьшающихся запасов. В октябре 16 года было закуплено лишь 35% от запланированного количества хлеба, в ноябре - 38%. Встала угроза снабжения уже и армии (был в половину урезан паек).

Не помогло и введение 29 ноября продразверстки: из намеченных к разверстыванию 772 млн. пудов на 23 января было собрано только 4 млн. И даже летом 1917 года, уже после революции удалось собрать только 170 млн. пудов. В декабре 1916 года началось изъятие хлеба из сельских запасных магазинов, в которых общины хранили запасы на случай голода, что вызвало отчаянное сопротивление деревни.

В итоге с осени 1916 года в городах встала острейшая проблема надвигающегося голода. Да, некоторое время население могло жить накопленными запасами и остатками хлеба в розничной сети и на складах, но большая часть городского населения относилась к беднейшим слоям и создавать значимого размера запасы была не способна. К зиме 1917 года Россия подходила в ожидании голодных бунтов, с ненадежной армией, разрушенной экономикой и недоверием к правительству. Следующим актом трагедии должна была стать потеря административной управляемости и коллапс государства.

Все вышеперечисленные факторы уже в октябре 1916 года привели к этакой репетиции будущей революции - 17 октября началась стихийная забастовка 30 тысяч рабочих Выборгского района Петербурга, к ним присоединились 12 тысяч солдат. Казаки отказались стрелять в народ (и это был уже не первый случай таких отказов!). На подавление была брошена гвардия. Голодные выступления с погромами магазинов происходили в десятках городов.

Правительство угрозу оценило в полной мере. И хотя полицейские отчеты говорят об отсутствии эффективной пропаганды и сильных революционных организаций (! это любителям обвинять “внешний фактор”), но прекрасно видна была опасность именно голодных бунтов. Так же хорошо видно, что либеральная оппозиция не обращалась к народу с призывами к восстанию, однако выступала против попыток правительства решить проблему через сепаратный мир - элита все еще была едина, хотя и воспринимала Царя, как неуспешного и негодного своего предводителя. За будущее лидерство разгорелась межпартийная борьба, что сильно затрудняло деятельность правительства (и этим усугублялись проблемы административного управления). Но все эти движения почти не затрагивали низы.

Угроза голодных бунтов при ненадежности войск была оценена. И если ситуацию со снабжением исправить было невозможно, то силовые меры для подавления волнений царь и правительство приняли. Комиссия под руководством командующего Петроградским военным округом генерала С.С. Хабалова в январе разработала план противодействия: во главе карательных сил был поставлен командующий гвардейскими запасными частями генерал Чебыкин, полки были расписаны по районам, в каждом из шести полицмейстерств полиция, жандрамерия и войска объединялись под командованием особых штаб-офицеров. В столице было размещено не менее 50 пулеметных позиций. Всем рядовым чинам полиции было объявлено, что им, как солдатам осажденной крепости, будет выдаваться усиленный оклад: от 60 до 100 рублей. Была усилена агентурная деятельность.

И именно из полицейских сообщений можно узнать тяжесть положения конкретных людей. Ниже именно будут приведены цитаты полицейских отчетов.

Ситуация, между тем, двигалась к своей развязке. 13 февраля в городской думе предлагается ввести карточки, 19 февраля градоначальник А.П. Балк решает ввести карточки с начала марта. Предполагалась выдача по карточкам 1 фунта хлеба в день, и вдвое меньше на детей. Эта норма немногим больше блокадной нормы выдачи хлеба - с продуктами кроме хлеба ситуация была еще плачевнее.

Слухи о введении карточек и размерах нормы выдачи привели к опустошению тех немногих запасов, что еще сохранялись в розничной сети. У лавок скопились очереди. На руки выдавали (при наличии хлеба) не более 1-2 фунтов. И вот что писал пристав 4-го Нарвского участка: “... рабочий, не имея времени стоять в очереди, хлеба купить никак не может, а когда освобождается, такового в лавках уже не имеется...” Пристав 2-го участка Выборгской части докладывал: “...не ели хлеба 2-3 дня и более… некоторые , дождавшиеся покупки фунтов двух хлеба, крестятся и плачут от радости...”

Поэтому крик “Хлеба!”, с которым вышли на улицу текстильщицы Невской ниточной мануфактуры был подхвачен всеми соседними заводами и как эпидемия захлестнул столицу. В этот момент в дело вступил фактор ненадежности войск - солдаты запасных полков отказались стрелять в  голодный народ.

Власти еще пытались остановить катастрофу: в ночь с 25 на 26 февраля были арестованы почти все находившиеся в Петербурге деятели левых партий. Но скоро выяснили, что они ничем не руководили!

26 февраля Хабалов вывел на улицы самые верные, как он считал, части - учебные команды. К вечеру центр города с помощью пулеметов был очищен от митингующих. На Знаменской площади в результате пулеметного расстрела было убито около 40 человек. Но уже 27 февраля войска окончательно перешли на сторону восставших.

Однако, если бы восстание было актуально только для столицы, царь из Ставки мог бы предпринять решительные действия для его подавления. Этого не произошло по той простой причине, что отовсюду последовали сообщения о беспорядках и потере управления - Николай все же дураком не был, ситуацию понял

Получается, что события Февральской революции развивались совсем не по лекалам “субъективной” теории - в элите не наблюдалось раскола по интересам, лишь брожение в условиях потери ориентации, когда субъективные представления вступали в жесточайшие противоречия с реальностью! Революция стала окончанием цепочки: война породила инфляцию, инфляция - продовольственный кризис, продовольственный кризис - голодный бунт, голодный бунт - применение армии против народа, применение армии - выход армии из повиновения. Т.е. здесь применима модель структурно-демографической теории, утверждающей объективный характер Революции. Но обратите внимание, цепочка начинается войной, но прицеплена она к огромному грузу реальных проблем государства, которые начались задолго до этой самой войны!

Так в чем же источник беды? В замыкании элиты и потере обратной связи с народом. Последний рассматривался наследственными управленцами, да еще и живущими совершенно другим бытом, как объект. Доходило до того, что отношения элиты и населения уподоблялись оккупационному режиму! Не всегда, не везде, но... есть серьезные основания говорить, что в сословной России русской нации не было! Была русская элита, русская чистая публика. И черный народ, управляемый силой, религиозным контролем и царским символом. Для большинства населения, не причастного к государственной деятельности, национальный вопрос только обретал свою актуальность. Это позже подтвердили события после Февральской революции, когда после дискредитации прежней царско-церковной идеологии и утраты силового контроля общество оказалось в состоянии непрерывного коллапса и атомизации (из которого Россию спасли большевики, с их идеологией, дисциплиной и программой).

И еще один важный момент! Объективность начала Революции (т.е. революционной ситуации) в противовес "модернизационной" теории означает еще и то, что революционная ситуация это катастрофа... которая не обязана вылиться в модернизацию! Отнюдь! Это явление принципиально сходное с Великими Вымираниями, обязательно проходящее через стадию регресса и не обязательно выводящее к поступательному прогрессу. Нередко этот кризис приобретает затяжной характер. Так-то вот!

P.S.

Для меня именно Великая война 41-45 годов является единственной Отечественной, в которой для всей массы населения защита Отечества стала равна по смыслу защите собственного дома, Малой Родины. Именно в ходе Великой Отечественной Войны стала реальной русская=советская нация.

P.S.

В свете вышеизложенного меня выбешивают попытки навязать представление о "внешнем" характере Революции - новая элита (как минимум ее часть) наступает на те же грабли!