Его выбор

Он не помнил, что произошло. Помнил лишь, как его били, а потом вдруг  перестали. Помнил рычание волчицы и далекий вой волкодавов. Помнил, как  вой стих… а дальше?

Волчица подползла к нему на брюхе, лизнула в  руку, как бы прося прощения за недавнюю дерзость, и Рэми, очнувшись,  погладил ее по голове, сел на землю и обнял зверя за шею, черпая в его  тепле столь нужные теперь силы. Почему она боится? Почему меняется  вдруг, будто понимая, что ошиблась, и уже не дрожит, а помогает.  Успокаивает едва слышным рычанием, слизывает со щек набежавшие слезы.

— Почему ты убиваешь? — тихо спросил Рэми.

«Потому что я хищник, — ответили теплые желтые глаза. — Хищники убивают, чтобы жить».

Рэми  понимал и не хотел понимать. Мысленно просил не трогать более хозяйских  овец, не убивать людей. Довольствоваться лесной живностью. Волчица  столь же мысленно обещала, зализывая его раны, мягко покусывала его в  ухо, заглядывала с любовью в глаза. Называла любимым волчонком, молила  быть осторожнее. Говорила, что охранит и более не позволит обидеть, что  всегда будет рядом. И ради этого «рядом» даже стерпит человеческий дух  на его шкуре, запах дыма, которым пропитаны его волосы, его беспомощное  слабое тело.

— Рэми! — крикнули за спиной.

Краем глаза Рэми увидел, как выбегает из-под яблонь старшой, как выхватывает из-за спины лук, натягивая до отказа тетиву.

— Жерл, прошу!

Волчица  зарычала, мягко выскользнула из объятий волчонка и встала между  мальчиком и дозорным. Скрипнула тетива, отпуская на волю стрелу, и Рэми,  крикнув:

— Нет! — толкнул волчицу, кубарем покатившись с ней по крокусам.

Раздался едва слышный визг, вновь залились лаем, вылетая из-под яблонь волкодавы, вскинули луки подоспевшие дозорные.

—  Отойди, Рэми! — закричал один из них, но мальчик не слушал. Он  прижимался к волчице, заслоняя ее своим телом, слушал ее дыхание, биение  ее сердца, выплюнул заветные слова, приказывая собакам остановиться, и  говорил сквозь слезы, все говорил и говорил, надеясь быть услышанным.

—  Она никого не убьет. Пожалуйста. Я обещаю, она никого не убьет. Ради  богов, пощадите, она хорошая… точно хорошая. Пожалуйста, Жерл, поверь  мне. Она на самом деле хорошая, она обещала!

— Опустите луки, — раздался, казалось, где-то совсем далеко голос старшого. — Рэми, мальчик, иди ко мне.

—  Нет! — он упрямо жался к волчице, гладил ее мускулистую шею, успокаивал  и упрашивал не рычать, не злить дозорных, показать, что она совсем не  опасна. Не опасна же! Почему они не видят? Они же умные, почему?

— Прошу, иди ко мне! — ласково уговаривал Жерл.

— Не пойду! Ты злишься, ты все еще злишься! А она хорошая!

—  Не злюсь, иди сюда. Рэми, сынок, не упрямься. Я понимаю, что ты  боишься, но она — дикий зверь. Пойми, это не собака, ей нельзя доверять.  Иди ко мне.

— Нет! — покачал головой Рэми. — Я не дам ее убить! Не позволю, нет! Вы не слушаете! А она хорошая. Почему вы не понимаете?

— Тогда я подойду к тебе, а ты прикажешь ей меня не трогать…

Рэми  кивнул, хотя и понимал, что Жерл ошибался. Рэми не мог приказать. Он  мог лишь попросить. Мысленно рассказать волчице, что Жерл хороший, что  он никогда не обидит, а еще, что он справедливый и просто так не тронет.  Надо только не нападать первым, и тогда все будет хорошо. Обязательно  будет.

И волчица слушала. Понимала. Она лизнула Рэми в шею,  успокаивая, и уверенно смотрела на подходящего Жерла. В желтых глазах ее  появилось любопытство, а уши стали торчком, делая ее морду похожей на  щенячью, невинную.

— Как собака, — выдохнул один из дозорных. — Видят боги, она слушается его как собака!

— Магия? — спросил другой.

— Да какая тебе магия? Магию я бы почувствовал, а тут…

Жерл добрался до Рэми, не сводя с волчицы напряженного взгляда, подал мальчику палку, веревку и тихо произнес:

— Привяжи ее.

— Нет… ты отдашь ее старейшине. А он…

— Я выкуплю твоего зверя, обещаю, — уверил Жерл, — но сейчас ты сделаешь, как я сказал, и пойдешь со мной.

— Жерл…

— Рэми, посмотри на меня. — Он протянул Рэми палку. — Вставь ей палку в пасть. Хорошо...

Волчица дернулась и на миг Рэми испугался, подумав, что она не позволит себя неволить. Позволила.

—  Теперь обвяжи морду веревкой, — едва слышно, спокойно продолжал Жерл. —  Хорошо. Теперь возьмешь веревку, привяжешь волчицу к дереву и пойдешь  со мной. Обогреешься, отдохнешь, смоешь с себя кровь, поешь. Обещаю, что  после я тебя выслушаю. Обещаю, что, когда ты вернешься, она никуда не  денется. Обещаю, что тебя не предам. Ты же знаешь? Ты же мне веришь,  мальчик, правда?

Он протянул веревку, и на этот раз Рэми не нашел  сил отказать. Он верил. И взгляду старшого, что никогда не обманывал,  верил, и странному восхищению в глазах дозорных — верил. И тому, что  волкодавы вместе с гончими скулили, прижимали уши и держались вдалеке,  потому что боялись — верил.

Пальцы сжали веревку. Сильно, до боли.  Никто Рэми не предаст. Здесь нет врагов. Ни одного. Здесь все свои, все  родные. Взгляд старшого завораживал, уговаривал. Дозорные мягко  положили на траву луки и начали ловить гончих и волкодавов, чтобы те не  растерзали волчицы, сама волчица неподвижно ждала, тяжело дыша Рэми в  ухо.

— Давай, мальчик, давай же, — прошептал старшой, и, не  обращая более внимания на рычание зверя, протянул руку, коснувшись щеки  Рэми. — Послушай меня. Доверься. Не бойся. Ты же меня не боишься? И она  бояться не будет.

Рэми кивнул и перекинул конец веревки через шею волчицы.

— Не обману, — прошептал он в бархатные уши, затягивая узел. — Веришь?

Волчица  обнюхала Жерла, будто запоминая его запах, примирительно и ободряюще  ткнула Рэми мордой в щеку и даже не шевельнулась, когда старшой привязал  второй конец веревки к одной из яблонь. Но стоило кому-то из дозорных  подойти ближе, как на холке под ладонями Рэми вновь вздыбилась шерсть.

—  Стойте, где стоите! — приказал Жерл. — Дайте мальчику отойти! Медленно,  Рэми. Очень медленно, не теряя контакта со зверем, ты поднимешься и  подойдешь ко мне. Давай, мальчик… умница…

Рэми медленно встал, не  спуская с волчицы напряженного взгляда. Он чувствовал, как катится по  щекам пот, как дрожат руки и поднимается в душе страх. Он смотрел на  волчицу, улыбался, отходил шаг за шагом к Жерлу и не верил, что еще миг  назад обнимал зверя, гладил и не боялся, что белые клыки вонзятся ему в  шею, вырывая кусок мяса. Еще миг назад он верил, что волчица ему  подруга, а теперь… Рэми рванулся в Жерлу и вслед за ним полетело грозное  рычание.

— Не стрелять! — вновь крикнул Жерл, перехватывая убегающего Рэми за пояс и прижимая к себе.

—  Все, все, — шептал он, глядя, как мечется на привязи волчица, как  рвется в лес, к свободе, и рычит отчаянно, а на ее отчаяние отвечают  воем рвущиеся на привязях собаки. — Все закончилось.

Рэми вцепился  в плащ Жерла и спрятал лицо в пахнущей лошадиным потом теплой ткани.  Его била мелкая дрожь. Ничего не закончилось. И волчица вновь озверела,  вновь плакала и рвалась на свободу, вновь не верила и жалела о том, что  так легко дала обмануться. И Рэми сам не верил, что миг назад...

—  Не все сразу, Рэми, — будто прочитав его мысли, сказал Жерл и, не  переставая прижимать к себе волчонка, приказал дозорным: — Борзых на  псарню. Волкодавов сегодня не выпускать. Яблоню срубить, забор проверить  и починить, а то больно гостей у меня много. Старейшине за волчицу  заплатите золотом, а сына его, — голос Жерла вновь стал ледяным, —  прикажите хорошенько выпороть. Скажите, что еще раз в моем саду  появится, собак на него спущу.

— Но… — начал было Рэми. — Почему?

—  Потому что нос ты, небось, расквасил, когда от волчицы бежал, и это, —  Жерл снял с куста лоскут одежды, — тоже ты потерял? Знаю, что не  скажешь, но и за дурака меня не держи. Вел тебя так разукрасил, больше  некому.

— Жерл, я прошу, — выдохнул Рэми, хватая старшого за рукав. — Не надо, не из-за меня!

Старшой лишь усмехнулся, взял волчонка за подбородок и заглянул ему в глаза. Все так же продолжая усмехаться, он холодно сказал:

—  Знаешь, как тебя в деревне зовут? Моим щенком. Правильно зовут, потому  что ты — под моей защитой. И когда избивают тебя, это значит — дерзят  мне. А дерзости я не спущу никому. Потому, Рэми, если ты так любишь  своих обидчиков, в следующий раз хорошенько подумай, прежде чем  позволить себя тронуть хоть пальцем. Ты меня понял?

— Но… — замялся Рэми, опуская взгляд.

— Но что? В глаза мне смотри.

Рэми подчинился, сглотнул и решился:

— Если хочешь, чтобы я защищался, то научи.

— Научи чему? Держать в руках меч? Стрелять из лука? Хочешь выйти на тренировочный двор наравне с моими дозорными?

Рэми  вновь отвел взгляд, поняв, что сморозил глупость. И действительно,  тренироваться рядом с дозорными Жерла, на равных? Ему, рожанину? Да еще и  слабому мальчишке? Глупо. Боги, как же глупо. И дерзко.

Жесткие  пальцы отпустили подбородок, позволив Рэми склонить перед Жерлом голову.  Низко, как и подобает низкорожденному, чувствуя на себе множество  взглядов — дозорные никуда не уходили, прислушивались к разговору, но  пока не вмешивались.

— Что скажете? — спросил Жерл.

— Смелый  мальчик, — ответил один из них. — Еще и, судя по всему, заклинатель. А  если заклинатель, так все равно с нами работать будет. Так почему бы и  нет?

— Зак… — Рэми подавился новым словом и вздрогнул, когда дозорный ответил ему заливистым смехом:

—  Святая невинность, даже не знаешь, как оберегали тебя до этих пор.  Хотел дара — ты его получил. В девять лет. Жаль мне тебя, мальчик, но  что поделаешь.

— Иди умойся, переоденься, поешь и отдохни, —  приказал Жерл. — Когда вернется Брэн, тебя ждет работа. Скажешь  управляющему, что больше в замок ты не вернешься. Будешь жить и  прислуживать в казармах.

— Но… — начал было Рэми.

— Ты сам хотел быть полезным. Дохотелся.