УГОВОР

Было больно. Всё время было больно.

Боль — старая, въевшаяся в кости, сопровождала повсюду, не отпуская ни на шаг, и не девалась никуда даже во сне. Иногда казалось, что  боль — единственное, что всё ещё привязывает его к земле. Если ты чувствуешь боль, значит, ты ещё жив.

Жить почему-то хотелось.

Стараясь аккуратно ставить лапы, кот медленно шёл по тропинке вдоль кованого забора, ажурным пояском стягивавшего тонущую в сумерках поляну.  Где-то там, на поляне, за потерявшими листву кустами сирени, прятался белый двухэтажный дом, но сейчас кот видел только размытое светлое пятно на фоне сгущающейся черноты. Коты должны хорошо видеть в темноте. Но когда ты стар и почти слеп, ты уже никому ничего не должен. Коты должны уметь бегать по покрытому инеем лесу босыми пятками, но шерсть между пальцев смёрзлась, сами пальцы давно онемели, а в когда-то сломанной и криво сросшейся лапе поселилась огненная заноза. Кот лапу берёг. Прихрамывал.

Грунтовка сменилась сначала гравием, потом асфальтом. Кот вышел на дорогу. Где-то за деревьями низко гудело, шипело, взвизгивало, в просветах между тёмными стволами то и дело злыми глазами промелькивали жёлтые и красные огни. Оттуда, из-за кромки леса, тянуло гарью и тяжёлым душным запахом бензина. Там проходила трасса.

Пернатый сказал, нужно найти поворот. 

Очень хотелось смалодушничать, сбежать, вползти обратно в подвал, улечься на большую тёплую трубу и ждать утра, надеясь, что оно придёт. Но нельзя. Уговор есть уговор. 

Кот вёл счёт. Согласно этому счёту, сейчас он доживал свою самую последнюю, девятую жизнь. А что будет потом — не знал никто из тех, кого кот за эти девять жизней успел спросить. Может быть, какой-то специальный кошачий рай, где всегда сухо, тепло, нет собак, злых людей и много еды. А может просто темнота. Как долгий-предолгий сон. Что бы там ни было, но от щедро предложенной за услугу десятой жизни кот отказываться не собирался.

Перед тем, как влиться в трассу, дорога по большой дуге огибала огромный мрачный особняк. Фонарь, который должен был освещать поворот, не горел. Кот вышел на середину дороги, сел и закрыл глаза.

Он не знал, что такое минуты, и сколько их уже прошло мимо него. Кот терпеливо ждал. Холод вполз под шкуру и хозяйничал внутри — прихватывал сердце, лёгкие, тонкими ледяными пальцами гладил рёбра. Казалось, что если попробовать неосторожно пошевелиться, то что-нибудь хрустнет и отломится. Кот не шевелился.

Обидно будет, если он просто замёрзнет и умрёт вот так, не дождавшись. 

Наконец со стороны трассы послышался звук - притормозившая перед съездом с трассы машина снова набирала скорость. Пернатый не объяснил, что должно случиться. Сказал только, что нужно прийти на условленное место, сесть и ждать.

Свет пока ещё далёких фар полоснул по почти незрячим глазам, запустил в темноту под веками пульсирующие ярко-оранжевые круги. Старый белый кот, со сломанной когда-то лапой, обкусанными в бесчисленных боях ушами и куцым хвостом не двинулся с места. Уговор есть уговор. Хотя, сказать по правде, он и не мог никуда двинуться. Просто зажмурился ещё крепче.

...Пернатый его обдурил. Обвёл вокруг пальца. Десятая жизнь — она, может, и возможна — но только с окончанием девятой. А так они не договаривались.

- Мы так не договаривались, - то ли прошептал, то ли подумал кот.

- Не бойся, - прошелестело в ответ откуда-то из-за спины. Справа.

- Я не боюсь. Просто так нечестно, - обиделся кот.

- Не бойся.

Это было так странно — слышать, но не видеть. Слышать огромное неживое живое, стучащее своим железным сердцем, мерно дышащее, бегущее прямо на тебя. А потом что-то изменилось. Звук изменился. Зверь вдруг завыл, застонал, зарычал, заскрежетал когтями о дорогу, скомкал стылый зимний воздух и швырнул его прямо в покрытую инеем белую кошачью морду. И застыл. 

Кот осторожно приоткрыл глаз. И тут же упёрся взглядом в металлическую решётку. Да что там взглядом — прямо усами упёрся.

Воздух звенел. Сначала кот решил, что это звенит у него в ушах. А потом чьи-то руки схватили его, оторвали от асфальта, и он понял, что звон — это крик. Повторяющийся на одной ноте заполошный детский крик.

- Паа-а-ааапааааааа-а-аа!

***

- Интересный у вас котёнок. Окрас необычный — не белый, а серебристый,словно седой.

- Понимаете, доктор, странная какая штука получилась. Я ведь вчера почти задавил его. Задавил бы, если бы дочка не увидела и не закричала... И я готов поклясться, что, когда он сидел на дороге, это был совсем взрослый кот. Даже старый. А потом, когда она притащила его в машину… Ну, вы сами видите.

- Нда, ну, возможно, сумерки, свет фар, стресс — мало ли, что может примерещиться с перепугу. Так сколько, вы говорите, ваша дочь не разговаривала?

***

Девочка сидела на полу в детской. Вокруг неё, по привычке припадая на правую переднюю лапу, прыгал за бумажкой на ниточке абсолютно седой котёнок с подозрительно коротким хвостом.

Пернатый сидел на подоконнике, дышал на холодное стекло и задумчиво рисовал на запотевшем пятачке маленькие сердечки:

- Как ты его назовёшь?

- Барсик! - моментально ответила девочка.

- Ну посмотри, какой же он Барсик. Барсики все рыжие, - несогласно покачал головой пернатый. 

- Ты глупый? - вопросительно подняла бровь девочка. - Барсик — это маленький Барс. А барсы — они снежные. А значит, белые.

- Назови его Ирбисом. Смысл тот же, зато хоть будет красиво, - предложил ангел.

- Отстань, чучело пернатое, ничего ты не понимаешь, - котёнок сшиб бумажку на пол и придавил её лапой, - Барс — хорошее имя. Я буду Барсом.

(с) Полина Вилюн