Жила-была девочка

Девочка надвинула на глаза кепку и уставилась в окно, стараясь разглядеть за стекающими по стеклу сизыми осенними каплями центральный парк Нью-Йорка. Обычно в парк со всех сторон вбегали и выбегали люди. Множество людей. Вбегали бодрые, свежие и сухие красавцы и красавицы, а выбегали измотанные и растрёпанные красномордые чудовища. Ко всему ещё и потные. Сегодня привычная картина мира изменилась. За последний час в парк вбежали всего двое. Джоггеры. Крепкие, видно, что тренированные. Парень, а где-то минут через десять после него - девушка в здоровенном красном худи с торчащими из-под капюшона белыми проводками наушников. Вбежали такими мокрыми и злыми, как будто где-то уже намотали свои положенные ЗОЖем мили и теперь шли на рекорд. Вбежали уже давно, но обратно так и не появились. Скорее всего просто вернулись другой дорогой. Хотя, какой в этом смысл?

На столе тренькнул телефон. Потом ещё раз. И ещё. Девочка посмотрела на список входящих, убедилась, что все полученные сообщения - от страждущих клиентов, и накрыла мерзкий гаджет полотенцем. Жаль, совсем выключить нельзя - мало ли, вдруг начальник нарисуется.

Чёртовы любители пиццы... Как только на улице дождь и гадость, эти вечно голодные люди вообще перестают заниматься собственным пропитанием. Всё принеси и подай.

Бросив прощальный взгляд в окно, девочка увидела парня-джоггера, вразвалочку выходящего из парка.

- Странный какой-то, - подумала девочка, со вздохом вытаскивая в коридор электросамокат. Нужно было спуститься до первого этажа, забрать коробки с пиццей и заставить себя выйти под дождь. Девочка потыкала пальцем кнопку лифта, та в ответ посмотрела на неё тусклым немигающим стеклянным глазом. Лифт опять сдох.

- Фак, - невоспитанно посетовала девочка и потянула тяжеленный самокат к лестнице. До первого этажа было ровно тридцать два пролёта. Чёрт бы их побрал, эти прекрасные виды с высоты, если к ним нужно подниматься пешком.

Вечные проблемы с этими бегуньями, - думал Пако, потирая растянутую мышцу на ноге. - Красотки они, конечно. За здоровьем следят, питаются правильно, эко-шмеко. Но какие же они при этом тощие, жилистые - кожа да кости. И носятся, как ополоумевшие сайгаки, фиг догонишь. И дерутся, как черт знает что. То ли дело были девушки лет триста назад…

Пако Вольф выпрямился, потянулся, заправил в шорты разодранный край майки и, насвистывая под нос весьма фривольную песенку, имевшую хождение ещё в армии времён императора Наполеона Буонапарта, отравился домой.

Хэтти Ганнер заправила за уши растрепавшиеся рыжие прядки, поймала сползшую на затылок кепку и недовольно фыркнула. За то время, что она спускалась пешком с шестнадцатого этажа, дождь не только не кончился — он усилился. И теперь длинными плетьми хлестал по лужам, вздымая вверх брызги и выдувая огромные пузыри. Казалось, что текущая по асфальту вода кипит.  

Хэтти поправила на плечах лямки терморюкзака, фыркнула ещё раз, вышагнула из под козырька, прикрывающего подъезд, и воткнула самокат в бурлящий поток.

Пятнадцать клиентов. Пятнадцать коробок. Пятнадцать адресов.

Привезённая пицца должна быть ещё тёплой, иначе курьер получит не оплату, а по шее от разгневанного начальства. Поэтому в личном топе девочки логистика была царицей наук. Рыжая мысленно дважды перепроверила свой маршрут и осталась довольна. Лишь бы хоть в этот раз обошлось без приключений...

Быстро темнело. Самокат летел по дорожкам парка, рассекая текущую по тротуару реку, как заправский катер. Волны раз за разом перехлёстывали низкую деку, старенькие растрёпанные конверсы нахлебались воды и ноги начали немилосердно мёрзнуть. Хэтти хлюпнула носом. Не хватало только снова заболеть. Бабуля будет ругаться. Или и того хуже — вспомнит какой-нибудь из диких народных рецептов, коих в её голове хранится великое множество. И Хэтти опять придётся весь вечер парить ноги в тазу с горчицей, дышать над кастрюлей с варёным картофелем или плавиться под разложенными по спине кусками горячего парафина, обёрнутыми пергаментной бумагой… Или эти… как их... банки! Хэтти передёрнуло от одного воспоминания. Вот ни на секунду не удивилась бы, узнав, что в роду у бабушки были пыточных дел мастера или инквизиторы. Или русские.

Хотя… если не признаваться, что перемёрзла до костей, может быть получится просто по-быстрому влезть в горячую ванну, а потом закутаться в бабулин махровый халат и выпросить чая с малиновым вареньем. И, если совсем повезёт, то даже уговорить грозную Ханну Ганнер испечь яблочный пирог с корицей.

Замечтавшись, рыжая не успела пригнуться, когда одна из веток, нависавших над дорогой, сдёрнула с её головы кепку и наискось перетянула по лицу. От внезапной боли девочка дёрнулась, самокат встал на дыбки, а Хэтти потеряла равновесие и, увлекаемая тяжестью рюкзака, навзничь рухнула в лужу... сминая собой оставшиеся в рюкзаке коробки с пиццей. Минус три. Чёрт, можно было сегодня вообще не выезжать. Дешевле бы вышло.  

Хэтти встала. Прямо перед её глазами опять оказалась злосчастная ветка, стоившая ей всего дневного заработка. Зацепившись за неё круглой бусиной микрофона, сиротливо мотылялась на ветру белая ниточка наушников. Нда. Не обошлось таки сегодня без приключений. 

Девочка потёрла вдруг напомнивший о себе старый шрам на шее, оттащила самокат на траву, чертыхнулась и углубилась в заросли кустарника по левую руку от дорожки.

Естественно, она была там. Красный худи и вывернутые под странным углом худые загорелые ноги в дорогущих модных кроссовках.

Хренова Красная Шапочка, чтоб её.

Хэтти Ганнер, потомственный Охотник, поправила пристёгнутый к ноге узкий длинный кинжал, хлюпнула покрасневшим носом и стала вспоминать, как же выглядел тот странный бегун.

Пако Вульфу оставалось жить тридцать четыре часа.

(c) Полина Вилюн