Анатолий Савченко: "Я люблю рисовать"
Автор: Вадим Нестеров aka Сергей ВолчокДо нового года осталось несколько часов, я, отпустив отдел, сижу на работе "на дежурстве", а все нормальные люди рубят салатики на кухне, включив фоном телевизор с его новогодней сеткой вещания.
Со стопроцентной вероятностью нам сегодня покажут и этот мультфильм. Помните эту волшебную елку?
Ну да, конечно же - "Щелкунчик".
С художником Анатолием Савченко, нарисовавшим этот и множество других волшебных мультфильмов, я беседовал 13 лет назад, в 2007 году. Тогда же и выложил это интервью в ЖЖ.
Сегодня я, наверное, сделал бы этот материал по-другому, но, выкладывая здесь, редактировать и править не стал - пусть он будет таким, как получился тогда, после встречи - огромным, рыхлым, невозможно говорливым и очень искренним. "Онегин, я тогда моложе, я лучше, кажется, была".
В общем, на ваш страх и риск. Многабукав, я предупредил.
__________________
Создатель Маленького Принца сказал как-то бессмертную фразу: «Я родом из детства». Нам всем, жившим в государстве на бывшей "одной шестой" очень повезло – у нас было общее детство, мы разделили его с миллионами людей самых разных национальностей и культур. Мы читали одни и те же книжки, смотрели одни и те же телепередачи, играли в одни и те игры, выбирая перед этим водящего при помощи считалок, идентичных и в Ташкенте, и на Камчатке. Я не говорю, что все жили одинаково – это не так. Кто-то читал запоем, кто-то вообще не читал, одни говорили на русском, другие – на эстонском или грузинском.
Но были вещи уникальные, универсальные, общие для всех – просто выбор в том самом культурном супермаркете был тогда столь невелик, что самые качественные товары потреблялись всеми, без исключения.
Одна из таких универсалий – мультфильмы. Те самые советские мультфильмы, которые мы все, от латыша до чукчи, до сих пор помним наизусть. У них есть одно очень простое и очень важное качество. Слишком многое в нашем бурном прошлом разъединяет нас, раскалывает на два враждующих лагеря, отталкивает друг от друга. А мультфильмы, как и положено в сказках, напротив – стягивают. Собирают вместе. Объединяют. Поэтому мы до сих пор наверняка и безошибочно в любой многоязычной толпе опознаем «своих». Тех, кто понимающе хмыкнет, услышав раздосадованное «А-ля-ля-ля-ля, я сошла с ума… Какая досада!».
Мы с советским мультипликационным Карлсоном практически ровесники.
Я родился в 1967 году, а он появился на экранах в 1968-м. Помню, когда мне было лет восемь, я, насмотревшись про «А мы тут плюшками балуемся…», в ультимативной форме затребовал от мамы испечь мне плюшек с корицей, которая в нашем захолустном азиатском городке не то что не продавалась – думаю, там как минимум девяносто человек из ста ее не пробовали отродясь. Я тогда чуть не заплакал от разочарования.
С тех пор прошла треть века, и вот уже я, пресыщенный самыми экзотическими продуктами взрослый и солидный мужчина, будем считать, что в полном расцвете сил, стою перед подъездом многоэтажки в отдаленном спальном районе города Москвы. И не очень верю, что через пару минут увижусь с человеком, подарившем не только мне, но и миллионам мальчишек и девчонок не только меланхоличного Малыша и его выстраданную собаку, лучшего в мире Карлсона и грузную Домомучительницу, но и «пренастоящего пионера» Петю, Бабушку, ставящую из шкафа подножку Волку, Двоих-из-ларца с их всегдашним «Ага!», Вовку в Тридесятом царстве, зубастого Щелкунчика, трехголового Мышиного короля, блудного попугая Кешу в кроссовках, Толстого Кота в джинсах и многих, многих других…
Признаюсь, что оказаться в этой квартире было не просто. Анатолию Михайловичу девятый десяток, он уже почти не выходит из дому – мается с ногами и давлением, не смог поехать даже на открытие собственной выставки, открывшейся в связи со столетием Астрид Линдгрен. Он не дает интервью, и я до сих считаю убедительным доказательством собственной профпригодности тот факт, что сумел все-таки уговорить его на разговор.
Не дает не из спеси, не из гордыни – его жена, обаятельная Клавдия Васильевна, тихонько извинилась передо мной в коридоре: «Вы не обижайтесь, он просто очень скромный и так не любит этого всего…». Действительно, его нежелание выпячиваться кажется просто каким-то несусветным в наше время: «Да ну, зачем? Да кому это нужно? Да не умею я говорить… Да ничего интересного не было… Да, нет, правда – ну зачем?».
При встрече обнаруживается еще одна приятная неожиданность: Анатолий Михайлович – собеседник из разряда «смерть журналиста», разговорить его практически невозможно. Отвечает односложно, короткими фразами, чаще всего – «Не знаю», «Никогда не думал об этом». Смотрит с извиняющейся улыбкой – ну мол, ну вот такой я, простите, вас предупреждали. Попытка поговорить о самом простом - про биографию натыкается на традиционное: «Да что там биография? Обыкновенная биография, ничего интересного». Неинтересная биография была такой: Анатолий Михайлович Савченко родился 30 июня 1924 года в южном городе Новочеркасске. Отец у него был фармацевтом, провизором, и – художником-самоучкой. Всю жизнь рисовал, писал маслом, делал копии картин. «Рано умер» - замечает Анатолий Михайлович – «В 59 лет, даже не дожил до пенсии». Рано – это, судя по всему, по сравнению с мамой художника, та ушла совсем недавно, в прошлом году, дожив до 102 лет. У мальчика, похоже, сказались отцовские гены – сам Савченко рисовал сколько себя помнит, «как карандаш держать стал, так и рисовать начал…». Тогда же, в 30-х, в стареньком новочеркасском кинотеатре перед началом сеанса юный пионер Страны Советов впервые увидел мультфильмы. «Те еще, старые, довоенные. Слабенькие совсем, как я теперь понимаю. Но – впечатление произвели».
"Дед Мороз и серый волк". 1937 год.
Детство у Савченко закончилось в тот самый день, что и у всех его ровесников, в июне 1941 года. А в 1942-м, когда рвущиеся к кавказской нефти фашисты заняли Новочеркасск, вместе с отступающей Красной армией ушел и недавний школьник, в 17 лет ставший солдатом. Про войну рассказывает с большой неохотой: «Страшно было. Отступаем, ничего нет, ничего не понятно. Винтовки у мертвых брали, какие-то совсем уже старые ружья в ход шли. Неразбериха полнейшая. Меня на Северном Кавказе ранило осколком в ногу, я до лазарета допрыгал, а мне показывают – видишь, какие тяжелые лежат, ждут, пока до них очередь дойдет, врачей-то нет. Ступай лучше восвояси, сам видишь, не до тебя. Ну я и ушел. Ничего, оклемался. Молодой был, здоровый, повезло наверное - не загноилось, затянуло, на ногах с войны вернулся». Впрочем, до возвращения было еще долго – солдатскую шинель Савченко пришлось носить много лет.
- В армии художником, наверное, были? - интересуюсь я.
- Да каким там художником? В пехоте я был. Ну, рисовать немного приходилось, клуб там оформлял, но это уже потом, после войны…».
После войны – потому что демобилизовали Анатолия Михайловича только после пяти лет службы, в 1947 году. «Солдатом призвался, солдатом ушел. - улыбается он. – Ничего не выслужил, так, орден «Отечественной войны» и несколько медалей».
Демобилизовавшись и заехав домой, Савченко уезжает в Москву – учиться на художника. И с первой же попытки поступает во ВГИК.
- Конкурс большой был, да. Боялся, помню, страшно – там же были люди после художественных школ, с профильным образованием. А я что – самоучка. Но меня взяли. Я на вступительных три пятерки получил – и за рисунок, и за живопись, и за композицию. Наверное, рисовать умел, что еще сказать? Учился хорошо, меня в основном хвалили… У нас группа маленькая была, на мультипликацию всего три человека осталось, один, помню, испанец был, забыл как звали, он потом на Родину уехал. А все остальные с художественного на декораторов специализоваться ушли.
- Подрабатывали, наверное? Время-то голодное было, послевоенное…
- Да уж, не сытое. Стипендия маленькая, но знаете, нет, не подрабатывал. Для этого же знакомства какие-то нужны, куда-то вхожим надо быть, чтобы работу дали, как-то пробиваться требовалось. А я этого никогда не умел. Я у теток жил, на Цветном, у меня две тетки в Москве были – вот они меня и кормили, за что им низкий поклон.
В этом – весь Савченко. Он никогда не умел «устраиваться», вытребовать не то что лишнее, а даже свое, никогда не искал, где лучше и посытнее. Распределившись после института на «Союзмультфильм», так там и проработал всю свою жизнь. В трудовой книжке - две строки: в 1953-м году принят на работу художником-постановщиком, в 1990-м с этой же должности уволен в связи с выходом пенсию. Вот и вся биография – ни карьерного роста, ни богатств, разве что глубочайшее уважение коллег – и мультипликаторов, и книжных иллюстраторов.
Не случайно практически коллеги, говоря о Савченко, прежде всего отмечают одно и то же:
«При всей своей гениальности Анатолий Михайлович всегда оставался скромнейшим человеком, не влезавшим ни в какие «политические» баталии. Более доброго человека на «Союзмультфильме» нельзя было встретить. Может быть, не очень корректное сравнение, но лично мне он напоминал Пятачка – сочетание здорового, розового цвета щек с голубыми глазами потрясающе!» - Эдуард Назаров, художник-постановщик «Винни-Пуха», режиссер великого мультика «Жил-был пес» и многих других.
«Он очень располагал к себе, всегда был доброжелательным и глубоко порядочным. В нашем декораторском цеху, где я трудилась, его называли «Толя-лапочка». Это о многом говорит. Если другие художники были довольно жесткими и требовательными, с ним всегда работалось легко. Даже если кто-то делал не так, как хотел Савченко, он старался не обидеть и указать на ошибки тактично, вежливо» - Анна Атаманова, художник.
"Толя-лапочка"
«Он никогда не завидовал другим художникам и всегда искренне радовался успехам других. Эти добрые качества человека всегда, помимо воли мастера, отражаются и на его рисунках» - Виктор Никитин, художник-постановщик
Действительно, доброта, это, пожалуй, самое заметное качество Анатолия Михайловича – вот он сидит передо мной, улыбается, а его голубые глаза ребенка просто лучатся добротой. И это чувствовали все.
Почти все свои лучшие фильмы Савченко сделал в творческом тандеме с режиссером Борисом Степанцевым (о котором я писал здесь) – и «Петю и Красную шапочку», и «Вовку в Тридесятом царстве», и «Карлсона», и «Щелкунчика»…
- Боря постоянно звал меня на свои фильмы, я ему как-то шутя говорю: «Ну что ты все время меня зовешь? Возьми уже кого-нибудь другого, поэкспериментируй, ты же любишь это дело». А он мне ответил: «Нет, другого не хочу, у тебя персонажи добрые». А я действительно своих персонажей всегда старался делать смешными, теплыми и, самое главное, добрыми. Герои мультфильмов должны быть обязательно добрыми.
- Вы, кстати, работали со многими режиссерами-мультипликаторами. А у наших создателей мультфильмов была такая особенность - почти все они вышли из художников-постановщиков. Вы никогда не думали о том, чтобы самому сделать фильм?
- Нет, никогда не хотел. Почему? Да зачем мне это надо. У режиссера же какая работа? У него работа – командовать. А я не люблю командовать. Я люблю рисовать.
Слово «работать» - одно из любимых у Савченко: «Да зачем мне оно надо – во все эти дрязги лезть? Мне некогда, я работал», «Почему награждали? Наверное, потому что я люблю работать, и всегда любил». Он и сегодня, в 83 года, уйдя из мультипликации и переключившись на книжную иллюстрацию, работает – рисует для издательств.
- До сих пор? – удивляюсь я. Вместо ответа он с трудом выбирается из-за стола и скрывается в другой комнате. Вскоре возвращается, держа в руках несколько листочков с эскизами.
- Вот, - говорит – Посмотрите. Бьюсь с бабушкой Карлсона. Той самой, что «обнимала его крепко-прекрепко». Никак руки не даются, не могу придумать.
И в этом тоже – весь Савченко. Всю свою жизнь он работал. Рисовал.
Сразу же после окончания ВГИКа, в 1953 году руководитель их мастерской, знаменитый Иван Петрович Иванов-Вано, позвал его художником-постановщиком на свой фильм «Лесной концерт». Потом этих фильмов будет больше двадцати пяти.
Но, кстати, своим учителем Савченко считает не Иванова-Вано, который был очень занятым человеком, а преподававшего во ВГИКе известного мультипликатора (и книжного иллюстратора) Анатолия Сазонова.
- Я не могу сказать, что мы с ним дружили, Анатолий был довольно закрытый человек, всегда держал дистанцию, и у нас все-таки остались отношения учителя и ученика. Но вот учителем он был хорошим, очень дельным. Я у него много взял. А вот с его другом, Евгением Мигуновым, мы близко сошлись, дружили. Женя был великолепным человеком, очень добрым, открытым, к нему люди сами тянулись. А какой талант был! Он все мог рисовать. Я ему, если честно, изрядно подражал поначалу, пока свой стиль не нашел. Да ему, по-моему, мы все подражали.
Иллюстрация Евгения Мигунова к "Девочке с Земли" Кира Булычева
Про поиски стиля – очень показательная фраза. Если смотреть мультфильмы, в титрах которых значится «художник-постановщик – А. Савченко» в хронологическом порядке, то легко заметить, что поначалу, несмотря на все мастерство, Савченко работал в достаточно традиционной для наших мультиков манере. Сначала – с Ивановым-Вано, над «Лесным концертом», но там отношения как-то не очень сложились, и, сделав еще и «Мойдодыра»,
Савченко ушел в группу Райковского и Степанцева. Со Степанцевым он проработал много лет. Быстро рос, но его ранние фильмы, несмотря на все фестивальные призы, полученные «Необыкновенным матчем», «Петей и Красной шапочкой» или «Мурзилкой на спутнике», с точки зрения рисунка достаточно сложно выделить из общего потока – ну да, сделано профессионально, очень милые персонажи… Но в принципе – ничего экстраординарного.
И лишь в 1964 году, в полузабытом ныне мультфильме «Петух и краски» - о нарисованном петушке, которого безответственные создатели забыли раскрасить – появляется своего рода «фирменный знак» Савченко: роскошнейшие, совершенно волшебные задники, на фоне которых все и происходило.
Тот самый «второй план», с которым обычно не очень-то и возились, и лишь у Савченко он приобрел как минимум не меньшее значение, чем действия персонажей. Те самые фоны, о которых тот же Назаров сказал так: "Цветоводом" Савченко был необыкновенным. Помните быстро проскакивающие тона в "Малыше и Карлсоне"? Если их остановить и разглядеть — это ж красота небесная! Господа импрессионисты могли бы потесниться".
А на следующий год после «Петуха…» вышел «Вовка в Тридевятом царстве», и молодой художник стал легендой нашей мультипликации. Эдуард Назаров признается: «Фильм «Вовка в тридевятом царстве» в свое время нанес оглушительный художественный удар по студии. Анатолию Савченко начали подражать, как в свое время пол-Европы стали рисовать под Прийта Пярна, а у нас – ставить под Юрия Норштейна. Но безуспешно. Таких, как Савченко, больше не было и нет».
А тем временем звездный дуэт Савченко и Степанцев вовсе не спешит тиражировать успех. Напротив - режиссер круто меняет курс и ударяется в эксперименты. Они делают два «взрослых» мультфильма – «Окно» и «Песня о соколе». Первый – о любви, очень музыкальный, где музыку Прокофьева исполнял оркестр, которым дирижировал великий Хачатурян. "Окно" - это своеобразный сиквел "Карлсона", история выросшего, но по-прежнему одинокого Малыша, который вырос и влюбился в девушку из дома напротив.
Но и на фоне этих имен Савченко не потерялся – как тихонько мне похвасталась Клавдия Васильевна: «Когда они его на фестивале в Майаме показывали, в зале кричали: «Кто художник?!»». С фестиваля они уехали с «Серебряным Пеликаном».
А в «Песне о соколе», тоже музыкальном, сделанном на произведениях Скрябина, экспериментировал уже сам Савченко – весь фильм выполнен в технике живописи по стеклу. Если бы они пошли по этой дороге дальше, возможно, судьба сложилась бы совершенно иначе. Ведь именно эта дорога вскоре станет магистральным путем развития, по которому двинется наша так называемая «авторская мультипликация», восторженно признанная и принятая на Западе. Но Савченко не очень нравилось это экспериментирование, более того – именно оно позже послужило причиной распада великого, наверное, дуэта художника Анатолия Савченко и режиссера Бориса Степанцева.
Сам Савченко объясняет расставание так: «Бориса часто «заносило». Он был очень талантлив, ему хотелось успеть все, и он постоянно разменивался на всякую мелочь. Ну это я, конечно, не совсем правильно выразился. Сейчас поясню... Его призвание детское кино, из ерунды он мог сделать конфетку, но Борис хватался за любую новизну. Его увлекали комбинированные съемки, какие-то нестандартные операторские приемы, потом он вдруг вообще переключился на кукол. Меня это не устраивало. Я хотел делать то, что умею - работать для детей. Боря Степанцев умер, когда ему было пятьдесят с небольшим. По-моему, не выдержало сердце».
Но до этого было еще далеко. А пока они возвращаются в детскую мультипликацию. Возвращаются, чтобы сделать фильм. Даже не так – ФИЛЬМ. Фильм, по большому счету, не получивший ни одной престижной официальной награды, но высшую – неофициальную. Я умру, вы умрете, а наши правнуки будут все так же будут смеяться в голос, слушая: "У-у-у, брат! Это жулики. Тебе страшно? Мне - нет". Я в это верю.
Про создание «Карлсона» можно, наверное, написать книгу.
Там будет и про то, что взяв визуальный образ Карлсона из классических иллюстраций Викланд, Савченко наполнил его совершенно иным содержанием, в итоге наш Карлсон получился совершенно непохожим на шведского: «Я всегда так делаю. Художник всегда творит с пустого места, из ничего, работает только его фантазия. Персонажа ты должен придумать сам. Только сам. Тогда он будет живой».
Вот "кинопробы" к "Карлсону" - эскизы проработки персонажей, сделанные Савченко. Малыш поначалу был таким:
Это это папа с мамой.
В этой книге расскажут и о том, что уникальный актерский ансамбль – Василий Ливанов, Клара Румянова, Фаина Раневская – сложился, в общем-то, случайно. Быстро нашли только Малыша, с Карлсоном маялись долго. Пробовалось великое множество актеров, даже великий Алексей Грибов – все не то! И вдруг Василий Ливанов, озвучивавший кого-то в соседнем павильоне, и часто заходивший к ним в группу поиграть в шахматы, насмотревшись на мучения, вдруг предложил – А давай я попробую? Пошли в студию, записали, - и все в один голос заявили – то, что надо. Кстати, озвучивая Карлсона, Ливанов пародировал знаменитого режиссера Григория Рошаля.
А с Раневской история вышла еще занимательнее. Там тоже перепробовали множество актрис, потом Савченко предложил позвонить Раневской. Ему сказали – с ума сошел? Она же никогда не работает в мультфильмах. Но Фаина Георгиевна неожиданно согласилась приехать на пробы. Как рассказывает Савченко, накануне приезда Степанцев закомплексовал: «Я же, говорит, одно название что режиссер – я же из художников вышел, у нас-то тут все просто. А тут – такая актриса! Надо хоть учебники по режиссуре почитать, чтобы не опозориться, объясняя задачу… Обложился книгами, всю ночь читал, готовился как перед экзаменом. Потом, когда приехала Раневская, выдал ей пространный монолог со множеством специальных терминов. В ответ Фаина Георгиевна изрекла: «Знаете что, мне тут карманный Немирович-Данченко не нужен. Я сама знаю, как работать. Идите вон туда – показала на звукооператорскую рубку – и смотрите на нас из этого аквариума».
Как вспоминает Анатолий Михайлович, над фильмом работали очень легко, делали его, что называется, на кураже и на порыве. Многие шутки рождались прямо на площадке – Ливанов, например, до сих пор гордится тем, что экспромтом выдал ставший поговоркой «День варенья». «А я придумал шутку с душем – улыбается Савченко – По сценарию Фрекен Бок должна была звонить на телевидение по телефону, но я сказал – она же у нас в ванную убежала? Вот пускай по душу и звонит – она же все равно, ля-ля-ля, сошла с ума».
Оба фильма прошли с оглушительным успехом. Должен был быть еще третий, про дядюшку Юлиуса, но Степанцев увлекся какими-то новыми проектами, постоянно его откладывал, и в итоге так руки и не дошли. Поэтому дядюшку Юлиуса, как и прочих персонажей сказки, не появившихся в мультике, можно увидеть только на картинках, сделанных Савченко и Степанцевым для диафильма по третьей книге. Да, эти два великих мастера периодически подрабатывали. Вот это дядя Юлиус.
А это домомучительница получает знаменитое письмо от Гнума.
Впрочем, экспериментаторская неуемность Степанцева еще сослужила нам всем добрую службу. Он все-таки уговорил Савченко еще на один эксперимент – сделать очень нестандартный детский мультфильм. Огромный, из трех частей, то есть получасовой продолжительности, в котором не прозвучит ни одного слова – только музыка Чайковского и рисунки Савченко. Как вы уже поняли, речь идет о «Щелкунчике» - самой, может быть, волшебной нашей новогодней сказке.
Если честно, я считаю «Щелкунчик» вершиной творчества Савченко. Я не искусствовед и не буду пускаться в дебри анализа, скажу лишь, что, на мой личный взгляд, Савченко нарисовал там вовсе не сказку Гофмана. Он иллюстрировал музыку Чайковского, и я не знаю никого, кто бы сделал это лучше. Когда я слышу «Вальс цветов» - я всегда вижу тот волшебный хоровод красок. Из мультика. Из детства.
Ни одного рисунка из «Щелкунчика» у Савченко не осталось. У него вообще дома практически нет работ, только эскизы, с которыми он работает постоянно. То, что он делал для мультфильмов, оставалось на студии, книжные иллюстрации оседали в издательствах.
- Да я в принципе, и не против был – смущенно признается художник. – Где бы я их здесь хранил, квартирка-то у меня небольшая.
Да, действительно, хоромами никак не назовешь, хотя очень уютно – все в квартире, вплоть до мебели, собственноручно сделано самим Анатолием Михайловичем.
- Я же не член Союза художников – признается он. – Поэтому мастерской у меня никогда не было, я всегда дома работал. А тут и так не развернуться, куда мне еще картины?».
- Как не член Союза художников? – пораженно спрашиваю я. Это Савченко-то, которого коллеги без тени иронии именуют «гениальным»?
- Да так, не вступил. Это же надо было куда-то ходить, у кого-то рекомендации просить, заявления, комиссии… А я этого никогда не умел. Не по мне это – за глотку брать.
- Зато он член Союза кинематографистов – вступается за мужа Клавдия Васильевна. Ну слава богу. Человека, принесшего стране полтора десятка призов отечественных и международных кинофестивалей, все-таки приняли в Союз кинематографистов.
- Это правда, кстати, что у вас нет никаких официальных наград от государства – никаких премий, никаких званий, никаких орденов?
- За работу? За работу от государства, да, ничего нет. Лауреатства - только фестивальные, а награды - только фронтовые.
Единственный знак внимания со стороны высшей власти государства Анатолию Савченко получил 30 июня 2004 года – Путин прислал ему поздравительную телеграмму президента России в связи с 80-летием.
- И еще Михалков – поправляет меня он. – Михалков тоже тогда прислал телеграмму, от Союза кинематографистов.
- А не обидно, что вам даже «Заслуженного художника» не дали?
- Ну обидно немножко, что врать. – спокойно отвечает он. – Но я особенно переживать по этому поводу не буду. У меня давление очень высокое, мне нельзя переживать. Да я и не брал это в голову никогда особо, не до того было. Я работал.
Он вообще очень спокоен. Мягкий, улыбчивый, очень добрый. За весь наш долгий разговор разгорячился он только один раз – когда речь зашла о сегодняшнем состоянии нашей мультипликации.
Сделав свой завершающий аккорд в мультипликации – нарисовав трилогию про блудного попугая Кешу, и получив за нее премию «Ника», Савченко уволился с «Союзмультфильма» - ушел со студии, где он проработал почти четыре десятка лет. Не своей волей ушел – намекнули. На студии появились новые люди, началась чистка.
- Да и сил на это все смотреть не было – признается он. – Все разваливалось, все потихоньку растаскивали. Новые разговоры пошли – деньги, деньги, деньги… Это значит все – больше ничего не будет. Так и случилось. Я не отрицаю деньги, но они же не могут быть целью! Это средство, это просто инструмент, позволяющий делать главное. А у них главное – этот инструмент. С ним говоришь – а у него доллары в глазах, он больше ничего не видит. Ушел. Не мог я смотреть на это.
- Понимаете – это же сколько сотен людей работали, жизнь свою положили, чтобы нашу мультипликацию создать! – горячится Анатолий Савченко – И вдруг – раз! И за несколько лет ничего не оставили. Я потому же, на пенсии, как-то заехал туда, не удержался. Так меня там сначала пускать не хотели, на проходной держали. Потом позвонили, пропустили. Походил-посмотрел – какие-то люди незнакомые, непонятно чем занимаются, бегают туда-сюда… Ни одной группы не видел, чтобы работала. Повернулся, ушел. Больше ни ногой. Не могу на это смотреть. Какую мультипликацию уничтожили!
- А вот сейчас говорят, что значимость советской мультипликации сильно преувеличена, мол, на самом деле наши просто все с диснеевских мультфильмов снимали, которые народ не видел…
- Да чушь это! У Диснея мы действительно брали, особенно после войны, это так. У нас тогда мультипликация очень слабая была. Но что брали? Технику! Технику движений, раскадровку и т. п. Но это профессиональные умения, это не творчество.
А вот с точки зрения творчества мы с ними, я считаю, на равных все-таки были. А по части образности – и обошли в итоге, пожалуй. У диснеевцев же все-таки очень много штампованных образов, прыгающих из одной сцены в другую, из одного фильма – в следующий. А у нас каждый образ был – свой. Единственный. Индивидуальный. Уникальный, можно сказать. И все в песок ушло! Машет рукой, замыкается.
- Ну может, возродится еще? – пытаюсь утешить я. – Школа-то, вашим поколением созданная, осталась еще.
- Дай бог, конечно. Но как-то не очень верю. Мы для людей делали, а сейчас – для денег. А что для денег можно сделать? Деньги долго не держатся.
Что деньги долго не держатся – видно. Живут Савченко очень небогато. Перевожу разговор на другое.
- А в книжную иллюстрацию вы как попали? Почему вообще в книжную иллюстрацию шло так много мультипликаторов – вы, Сазонов, Мигунов, которых вы вспоминали, еще множество талантливых художников?
Иллюстрация А. Савченко к сказке "Коза-дереза"
Широко улыбается.
- А вот из-за денег! Мультипликаторы же довольно скромно получали, у меня оклад был – 200 рублей, потом, правда, немного повысили. Вот мне и говорят как-то – а что ты маешься? Сходи в издательство, попроси себе книжку. Ну я и пошел, попросили меня нарисовать на пробу. Нарисовал, им понравилось. Ну и пошло потихоньку…
Ну а если серьезно, то иллюстрация хороша вот чем. В мультипликации ведь как? Я что-то нарисую, отдаю прорисовщикам, аниматорам. А том еще десять художников, и каждый рисует на свой лад. Ругать их смысла не имеет, да я и не ругал-то почти никогда – у каждого свой потолок. А я же не могу за всеми перерисовывать! Вот и получаются искажения, рисунок ползет, становится хуже. А в иллюстрации я сам себе – царь и бог, ни от кого не завишу. Что нарисую – то и будет.
- Хотя сейчас тоже – Анатолий Михайлович машет рукой, берет недавно вышедший сборник сказок с его иллюстрациями, показывает. – Вот, смотрите, как напечатали. Я этого не рисовал! У меня румянец был, а у нее здесь лицо кирпичного цвета, как при оспе! Передержали, запекли рисунок. А обложка – смотрите, какую обложку сделали! Я обложки всегда сам рисовал, а здесь вон кто-то просто на нее персонажей наляпал, причем в разных стилях нарисованных – и на одну страницу! Ну как же так можно?!
- А как надо для детей рисовать? Вот что бы вы посоветовали художникам, которые хотят рисовать детям? Что им надо делать в первую очередь?
- Думать. Сидеть и думать. Придумать образ. Придумать, как надо сделать рисунок, чтобы он детям понравился. Не тебе – это очень важно – а детям. Не себе потакать, не самолюбие тешить, а понять – что детям надо. А для этого надо видеть то, что в детях есть, а во взрослых – к сожалению, не всегда.
К столетию со дня рождения Линдгрен издательство устроило выставку его работ – иллюстраций к «Карлсону».
На книжной ярмарке я смотрел ее в компании профессиональных художников, которые долго не могли понять – в какой технике сделаны эти работы. По их просьбе интересуюсь – как это было сделано.
- А, это… - улыбается он. – Это мы с Борей к диафильму рисовали, а потом с издательства приходили, увидели у меня, и попросили. Здесь я такую замазку сделал, на основе воска, покрывал ею лист, потом палочкой рисунок продавливал, а уже затем гуашкой раскрашивал. Это просто очень сложная техника, ей мало кто владеет, вот, наверное, и не опознали.
Он не рисуется – хвастающегося Савченко просто невозможно себе представить – он просто объясняет возникшее недоразумение.
- Ну это же очень сложно – интересуюсь я. – Не жалко было столь труда не на картину даже, а для диафильма?
- Ну как? – опять недоумевает он. – Но так же лучше. Так интереснее, объем проявляется, глубина проступает.
Вот! Вот оно, слово-ключ!
Объем. Глубина.
Я наконец-то ухватываю - вот в чем суть творчества Анатолия Савченко. Это чтобы придать объем – корпеть над рисунком, продавливая его в воске. Вот эти дома на переднем плане, вырезанные и приклеенные на картину – он для того же самого. Эти его волшебные задники – они для того же! Привнести глубину. Всю свою жизнь Савченко делал именно это – привносил глубину.
Он действительно не очень хорошо говорит, но это вовсе не от плоскостности суждений или бедности натуры. Просто Савченко – художник и никто другой, художник до мозга костей. Он может самовыражаться только в рисунке. Зато там – на запредельном уровне. Там он продавливает плоскость и она становится объемной. Там он делает глубокими самые незатейливые вещи.
Детские мультики – что может быть проще и прямолинейнее, им сложность просто противопоказана. Но Савченко, не усложняя, чтобы не перегрузить, буквально парой штрихов, секундным кадром, делает эти вещи глубже. Живее.
Вспомните его фильмы. Взять того же «Блудного попугая» - ну в самом деле, какая там может быть глубина? Простенькая, понятная детям мораль, сам мультфильм по большому счету – набор немудреных гэгов, так, безделка для развлечения.
Но Савченко после знаменитого монолога «Вы не были на Таити?», перед тем, как перейти к следующему эпизоду, ставит буквально двухсекундный кадр – раннее утро, которое блиставший вчера Кеша встречает в абсолютно пустом дворе.
Это очень простая и не очень приятная вещь, известная всем артистам. После всех этих оваций, после толп ликующих людей и криков «Прэ-лэ-сно, прэ-лэ-сно!» - ты все равно останешься один. Совсем один. И с этим надо просто смириться. И дай бог еще, чтобы ты никогда не услышал, как еще вчера упивающиеся твоим искусством люди однажды презрительно бросят тебе: «Таити-Таити… Не были мы на твоем Таити. Нас и здесь неплохо кормят».
Ему восемьдесят три года. Он прожил не самую простую жизнь, и всю эту жизнь он работал. Он сделал как минимум пять мультфильмов, которые будут жить много-много лет. Он, по большому счету, ничего за это не получил.
Он пережил почти всех своих товарищей. Он не выходит из дому и почти никого не видит. Ему не звонят журналисты, его не осаждают телевизионщики. За всю жизнь у него была одна персональная выставка. Сейчас его практически забыли. Да, дети очень любят его мультфильмы… Но дети вырастают, и забывают тех, кто им дарил сказки. Правда, у них тоже рождаются дети.
А он сидит в своей квартире на третьем этаже а панельном доме, смотрит в окно, на деревья, на обычный московский двор в кругу многоэтажек, и рисует.
Потому что он художник.
С тех пор, как я брал это интервью, прошло 13 лет.
Девять лет назад, в 2011 году, Анатолий Михайлович умер, и я даже не смог прийти на похороны - был за границей.
Мои дочки, родившиеся в тот год, уже переросли маму.
Но всю их жизнь, практически с рождения, в детской комнате висела картина Анатолия Михайловича Савченко.
Она по мотивам «блудного попугая». Довольно большой лист, на котором нарисовано раннее утро. Двор среди многоэтажек, абсолютно пустой. Гаражи, деревья, небольшой снежок лежит – не ковром, а как обычно в Москве накануне Нового года - "притрушено".
Все это в таком полусумраке, исключительно в черно-белой гамме, но очень объемно и живо. И в этом абсолютно пустом дворе на ветке дерева сидит, нахохлившись, очень маленький (буквально с ноготь) разноцветный попугай Кеша. Единственное яркое пятно на картине, точнее – даже пятнышко, он почти теряется на большом листе.
Немного грустный. Очень маленький. Очень одинокий.
Очень яркий.
__________
При написании очерка были использованы материал Сергея Капкова "Мой учитель - любопытство" ("Газета". 18.07.2004) и статья С. Курия "Он улетел, но обещал вернуться…" («Время Z» №3/2006).