Обзор неформата: «Дом листьев», Марк Z. Данилевский — самый странный любовный роман ever (18+)

The Beatles. «A Day In the Life»

EXORDIUM

СимЪ блогомЪ мастерЪ Энион объявляет начало обзоров разного рода литературных труЪ-неформатов.

Но не спешите расстёгивать ширинки и расчехлять/заголять ваши неформаты, дамы и господа, ибо неформаты АТшечного разлива обозреваться не будут, в них труЪшности недостаточно. Моё внимание будет обращено только на те неформаты, что издали на бумаге за бугром (российское и Шелдон обозреть может, ему полезно будет). Да, мне насрать на ваши ох$енные нетленки — ох@енными их считаете только вы. Вообще так думают многие, но я заявляют об этом прямо. Можете считать меня троллем. Если произойдёт чудо, и я таки начну обозревать и их, то только с большим скрипом и исключительно за большие деньги.

Однако не всё потеряно. Со мной можно договориться — совсем уж бредятина подороже, более-менее вменяемое чтиво — подешевле. Шедевры — вообще бесплатно. Корешам и единомышленникам обратная связь также предоставляется совершенно бесплатно (ты, именно ты, читающий это, явно не из их числа, так что оставь надежду — скорее всего ты вообще не знаешь, кто я, и чем занимаюсь). Подробнее cumмерческое предложение будет представлено в конце блога сего.

Но отбросим же коммерцию, мы тут ради другого собрались.

Встречайте

Пожалуй, самый странный самиздатовский (долгое время представлял собой кучу криво сшитых листов — первоначальная рукопись-прототип была порвана, выброшена и снова склеена, полный текст романа был написан Данилевским руками) любовный роман ever — по крайней мере, из тех, что мне довелось видеть. Одна только вёрстка чего стоит (пример художественной вёрстки можете посмотреть тут) — ей занимался лично маэстро. Да, в это сложно поверить, но перед нами ЛыР — по словам самого Данилевского.

Сей обзор сформировался из осознания одного простого факта — хрен кто вообще сядет читать такую книгу. У неподготовленного человека она может вызвать разве что чувство полнейшего недоумения и фалломорфирования. Семьсот пятьдесят страниц (обзорилось российское чёрно-белое издание), вмещающих тонны цитаты из реальных научных, философских и иных источников, которые тщательно тасуются со ссылками на выдуманные статьи, повествование прерывается описаниями пьяных загулов в барах со слабыми на передок девахами и наркотой, а саму книгу в какой-то момент вообще приходится крутить и переворачивать (если вы не обладаете поленезависимостью 80-го левела, то готовьтесь стоять с ней перед зеркалом, разбирая почерк Леонардо). И стоит всё это великолепие от семи сотен двуглавых куриц до полноценного рубля и больше. Стоит призадуматься над подобным вложением средств.

Отзывы и рецензии на «Дом листьев» — это особый сорт веселья. Они настолько противоречат друг другу, что прийти к выводу можно только самостоятельно изучив феномен. Благо вам не нужно тратить свои бачи, ибо это уже сделано мной.

Причина неизвестности широкому кругу читателей кроется в самом формате подачи материала. «Дом листьев» относится к «эргодической литература» (от греч. ergon — «работа» и hodos — «путь»). Термин ввёл в обращение Эспен Аарсет, исследователь «электронной» литературы. В эргодической литературе читателю требуются определённые усилия, чтобы «пройти» сквозь текст.

Но это не про те романы, где писатель всё усложняет и/или нагнетает напряжение сознательно. Этот термин относится к нелинейной организации текста, которая противоречии самой идее обычной книги, превращая её в... 

Если совсем упростить, то эргодическая литература — это про то, как читатель становится активным участником составления текста. Здесь даже смешнее — роман о составлении романа, из которого читатель сам составляет роман. Здесь можно выбрать из альтернативных вариантов прочтения текста, которые меняют весь сюжет — фактически, из «Дома листьев» можно сформировать несколько сильно разнящихся по объёму, сложности и жанрам произведения.

Содержит следы сюжетных спойлеров.

Перед употреблением посоветуйтесь со специалистом и следуйте инструкции.

ЧАСТЬ I: HERE IN NOVEMBER IN THIS HOUSE OF LEAVES

I live at the end of a 5 & 1/2 minute hallway

But as far as I can see you are still miles from me

In your doorway

Poe. «5 & 1/2 minute hallway»

И создал креатор четвёртую стену и молвил: «Это хорошо».

Но потом пришёл Марк Данилевский и не просто снёс эту стену, а вообще перестроил её с нуля, превратив в рычаг сурового и беспощадного влияния на читателя. А потом снова снёс. Концовка романа практически вся состоит из мозговыносящих игр с четвёртой стеной. Так что если в вашем случае она оказывается несущей, лучше не связывайтесь с «Домом листьев» вообще — иначе окажетесь за границей разумного. Даже надпись «2nd Edition» толсто троллит читателей — первое издание появляется на страницах самого романа.

Сложность восприятия «Дома листьев» кроется в первоначальном естественном желании воспринимать его линейно. Однако это ошибка. Книга не просто использует идеи лабиринта, она сама превращается в него. Чтение — это поиск выхода, который может закончиться тупиком. В какой-то момент блудить в потёмках начинают вообще все — Нэвидсон застревает в лабиринтах дома, Дзампано в своих информационных источниках, Джонни в рукописи Дзампано, читатель во всём вот этом вот.

Не то чтобы текст был сложен или изощрён новаторским подходом. Данилевский лишь объединил уже известные способы организации текста, однако расставленные по пути ловушки и тупики побуждают скорее не читать, а исследовать произведение, забыв о сюжете.

Сюжет «Дома листьев» выглядит следующим образом.

Историю нам рассказывает парень по имени Джонни Труэнт (что, видимо, является псевдонимом: Truant (англ.) — прогульщик), который практически сразу признаётся в том, что является ненадёжным рассказчиком из-за проблем с психическим здоровьем и употребления «колёс» с синькой. Переехав в квартиру, в которой до него жил затворник Дзампано (видимо, отсылка к Борхесу), он находит частично уничтоженную рукопись (псевдо)академического труда о фильме, известном под названием Плёнка Нэвидсона, которая является то ли документалкой, то ли подделкой — никаких доказательств в пользу той или иной теории у него нет, как и самого фильма. Единственный источник информации о нём — это исследование Дзампано.

Но ирония в том, что и сам Дзампано в глаза не видел фильм, о котором писал — старик был слеп. Итогом его многолетней работы стала заваленная хламом и разрозненными частями рукописи комната. Причём те книги, что не были набраны шрифтом Брайля, ему читали нанятые дамы, а писали за него секретарши, которым он диктовал свои соображения. Так что, несмотря на разрозненность и хаос, у Джонни есть шанс собрать рукопись во что-то вменяемое — проведя расследование и выискивая тех, кто помогал старику в работе.

Сам текст романа — смесь фрагментов рукописи, описания фильма, заметок Труэнта, писем его сумасшедшей матери, фотографий, стихов, сотни тематических комментариев, сносок и дополнения. Все рассказчики высказывают своё видение ситуации, приводят противоречивые аргументы, интерпретируют происходящее, спорят друг с другом, врут, юлят и все больше запутывают читателя.

О Плёнке Нэвидсона известно следующее.

Автор фильма, фотограф Уилл Нэвидсон, получает контракт мечты. Никаких больше съёмок войн, геноцида и голода: нужно лишь снять документалку о том, как он налаживает свою семейную жизнь, переехав в сельскую глушь. Он заселяется с семьёй в новый дом, и, установив везде камеры, снимает пастораль. 

И тут у всех начинает рвать крышняк. Связано это с тем, что дом начинает вести себя странно. 

Вернувшись после нескольких дней отсутствия, семья обнаруживает, что в доме появились ранее отсутствующие двери, ведущие в небольшой коридорчик, который никто почему-то до этого не замечал. Нэвидсон разживается планом (не тем самым), но дом перестраивался так часто, что понять, что там было изначально, уже невозможно; на последнем плане никакого коридорчика нет.

План дома с пяти с половиной минутным коридором

Существует некоторое несоответствие относительно того, где появляется «Коридор в пять с половиной минут». Дзампано пишет, что он находится в западной стене, что противоречит более ранней странице, описывающей запись, на которой коридор относится к северной стене; сноски Джонни указывают на это противоречие. Измерив дом, Нэвидсон обнаруживает, что изнутри его площадь больше, чем снаружи. Что, разумеется, невозможно.

Уилл решает изучить внутренности коридора, заручившись поддержкой брата, знакомого инженера и неразлучного трио исследователей-экстремалов. Всё происходящее герои снимают на камеру. Незаконченный фильм получает название Плёнка Нэвидсона.

Момент с изменениями размеров является, пожалуй, одним из лучших саспенс-элементов повествования. Ощущение усиливается, когда мы доходим до вставки про природу эха, которое явно слышится в доме. Данилевский на протяжении целой главы описывает мифологические корни и физическую природу феномена, в итоге сводя всё к простому выводу — для существования эха необходимо достаточно большое пустое пространство, которого внутри самого дома нет. Сие означает, что коридорчик не ограничивается стенами, а непонятным образом ведёт в пустоту. В этот момент появляется хоррор (пугают нас, как ни странно, пустотой и темнотой) и интерстициальная фантастика (непонятно, где именно умещается дополнительное немалое пространство дома) по типу «Города и города» Мьевиля. 

Пустота и темнота — это буквально всё, что нас ждёт внутри дома. Есть длиннющая вставка-спискота, описывающая, чего в этом лабиринте нет. В общем-то, там нет вообще ничего — только стены, образующие коридоры и помещения, и двери между ними. Также существуют участки, которые остаются неизменными вне зависимости от наблюдателя (высказывается версия, что лабиринт видится каждому по-разному) — Спиральная Лестница, Большой Зал etc. Могут меняться их размеры, расположение, время пути до них, длина коридоров etc. Периодически в лабиринте кто-то рычит, но вопрос об обитаемости интерстициальной составляющей дома остаётся открытым.

Исследованием этого пространства Нэвидсон в дальнейшем и занимается. И все это снимается со многих ракурсов — Нэвидсон носит камеры с собой, устанавливает их в доме, раздаёт группе исследователей.

Из всего этого получается трёхслойная история.

Первый слой — история, написанная от первого лица Джонни Труэнтом, торчком, скрывающим множество секретов, который принимается восстанавливать написанное Дзампано.

В настоящий момент он помощник тату-мастера/уборщик/секретарь, в свободное время тусящий по барам со своим корешем Людом, потребитель наркоты и синьки. Но самая главная страсть Джонни примерно та же, что и у Дедушки Фримена из «Гетто» — это шалавы**************.

История у Джонни Труэнта довольно грустная. Он малость отбит жизнью, и места работы у него были даже хуже чем у меня. Судите сами: отец умер (сгорел заживо), мать сошла с ума и окатила его раскалённым маслом (и пробовала задушить, чтобы маленькому Джонни скучно не было, пока она кукует в дурке), а сам он чалился по часто сменяющимся приемным семьям, где никак не мог прижиться. В школах устраивал апокалиптичные рукопашные побоища, скитался по стране, пил, ел и потреблял всякую дрянь, раз чуть не помер, и наконец, осел в Калифорнии. На радость человечеству.

Второй слой — это рукопись обвинённого в графомании Дзампано, который разбирает Пленку Нэвидсона в меру своей начитанности. Есть мнение, что он сам не особо врубается в источники, которыми пользуется и которые цитирует. Отзывы о старике, которые получает Джонни, расспрашивая работавших с ним чтецов и секретарш, полярны — его называют то гением, то безумцем. Сам Джонни также отзывает о нём противоречиво.

Третий слой — это стенограмма Плёнки Нэвидсона, которая и образует центральный элемент сюжета. Её исследовал Дзампано и теперь исследует Джонни.

Истина, как водится, где-то рядом, ибо каждый из рассказчиков ненадёжен: Плёнка Нэвидсона может оказаться подделкой, Дзампано мог выдумать фильм вместе со всеми своими источниками, перманентно упоротый Труэнт воспринимает реальность в лучшем случае своеобразно. 

Также можно выделить три эпистемологических (познавательных) уровня:

— Плёнка Нэвидсона: феноменология (описание);

— рукопись Дзампано: герменевтика (интерпретация);

— изыскания Джонни: анамнезис (история/припоминание).

Но чем бы мы ни руководствовались, сам дом остаётся непознаваемым. Остаются лишь факты: внутри он больше, чем снаружи; коридоры могут менять свои размеры и конфигурацию; лабиринт реагирует на страхи находящихся внутри людей (что любопытно, животные не подвержены влиянию дома; этот момент никак не объясняется, но можно предположить, что у них есть некое фундаментальное отличие от людей). Фактически дом слишком изменчив и, возможно, вообще непознаваем в принципе, поэтому рассказать о нём сложно. Метод Данилевского — показать читателю дом с помощью изощрённых приёмов.

Сложности с восприятием «Дома листьев» можно также разграничить на три категории.

Первая: многосоставной сюжет, прерываемый сносками, дополнениями и комментариями. Сложно воспринимать интерпретацию интерпретации чего-то сомнительного, периодически отвлекаясь на разгребание пояснений.

Вторая: обилие сложных отсылок и академических источников. 

Третья: типографские эксперименты с размещением текста на странице: как глава, набранная в две колонки, зачёркнутые абзацы, списки, разные шрифты, появление азбуки Морзе, шрифта Брайля и музыкальной нотации.

Персонажи «Дома листьев» не в силах исследовать лабиринт коридор за коридором, что упоминается в самой книге — на этот лабиринт нельзя посмотреть снаружи. Так же и читатель не может просто воспринимать книгу линейно, забредая в тупики. 

Сноски в рукописи Дзампано запутывают ещё сильнее, и могут вести себя следующим образом:

— образовывают порочный круг (сноска 173 — сноска 176 — приложение B, где обнаруживается тот же текст, что и в сноске 173);

— ссылаются сами на себя (сноска 167, которая вообще не привязана к тексту — номер 167 есть лишь в начале и в конце сноски);

— не иметь ни одной ссылки на себя в основном тексте (сноска 339 — текст, к которому она относится, XкXXXXуXXXXXXрXXXХХХХХвХХХХХХаХ);

— иметь несколько ссылок на себя (сноска 123);

— содержать сноски внутри сносок (123);

— могут превращаться в сам текст (фрагменты о Магеллане и Гудзоне)

— отсутствовать (сноска 373);

— могут быть пустыми [        ](сноска 277);

— содержать пропуски _____________ (сноска 303);

— зачёркнутыми и частично пу[   ]ми (сноска 301);

— зачёркнутыми, част[  ]чно пустыми и иметь фигурную вёрстку, по форме напоминающую голову Минотавра (сноска 295).

ЧАСТЬ II: ИСТОРИЯ СОЗДАНИЯ И ПРОТОТИПЫ

I don't really think it's a hallway at all

It's a maze

Poe. «Amazed»

Теперь, когда вы в ужасе рвёте с головы и прочих мест остатки седых волос, а я сижу в палате психиатрической клиники, пришло время познакомиться с историей создания «Дома листьев».

Марк Z. Данилевский, скрывающий значение буквы Z на протяжении всей своей карьеры (его папаня тоже имел в имени литеру Z, означающую, внезапно, Zbigniew), родился в семье подпольщика, узника трудового лагеря и авангардного режиссера Tадеуша Дaнилевского 5 марта 1966 года. Окончив Йель, Марк получил кинематографическое образование, поработал на съемках документалки «Деррида» и писал странные рассказы, которые никто не читал. Первой опубликованной работой стал «Дом листьев».

Эпичный долгострой продолжался на протяжении десяти лет. За это время:

— умер отец Данилевского;

— сестра автора Анна (родилась 23 марта 1968) стала известной певицей (у абы кого не возьмут саунд для «Алана Вейка», хотя сама игра мне не понравилась);

— Марк нашёл себе литературного агента в лице дзюдоиста Уоррена Фрейзера;

— роман собрал более тридцати отказов от издательств, ибо никто в здравом уме не хотел издавать выглядящую как говно рукопись монструозных размеров;

— «Дом листьев» всё-таки был отпечатан небольшим тиражом в издательстве «Pantheon».

Итоговая версия на русском выглядит как здоровенный кирпич в мягкой обложке с габаритами 23×16,5×3,5. И весит соответственно размерам. Из-за того, что читать его дома не было возможности — из-за постоянных концертов сумасшедшей бабки — мне пришлось возить кирпич с собой, дабы постигать содержащиеся в нём премудрости в тишине. Это [          ] и XXXXXX. Полный. Цените мои усилия типа.

Пока пилился «Дом листьев», Данилевский успел поработать репетитором, барменом и водопроводчиком. Роман содержит множество автобиографических элементов. Один из них — восстановление рукописи.

В 1990 году Данилевский, живший в Нью-Йорке, получил звонок: его отец находился при смерти в Лос-Анджелесе. Марк сел на автобус и поехал на запад — через всю страну. В пути он написал повесть, которую хотел подарить отцу.

Данилевский-старший не оценил и посоветовал сыну найти нормальную работу. Марк разорвал и выбросил рукопись, которая в итоге стала «Домом листьев». Однако Анна спасла листы и склеила их обратно. Позже Анна записала звуковое сопровождение к роману и добавила множество отсылок к нему в других треках. 

Вообще оба сиблинга часто делают отсылки друг на друга. Например, песня «Коридор в пять с половиной минут», которую ближе к концу Джонни услышал в одном баре, реально существует. Также вопрос Тома про лимонные меренги может быть отсылкой к одноимённой песне. Трек «Amazed» повествует о лабиринт, что также отражено в одной из сносок романа.

После того, как книга была завершена, Данилевский и его агент-дзюдоист принялись искать издателя. Итог: неплохой результат в три десятка отказов, но до романа «Дзен и искусство ухода за мотоциклом» Роберта Пёрсига (132 отказа), «Дому листьев» дотянуть не удалось. В конце концов издательство «Pantheon» согласилось напечатать роман, и Данилевский сам занялся вёрсткой книги. В этот момент издатель понял, с кем связался. Для того чтобы из книги не выкинули что-нибудь, Марк поселился рядом с офисом «Pantheon» и несколько недель по пятнадцать часов в день руководил вёрсткой. Когда редактор попросил Данилевского сократить перечень имен в середине романа, тот в отместку увеличил список вдвое.

С каждым из своих главных героев Марк Данилевский поделился биографическими данными.

Фотограф Уилл Нэвидсон — отчасти сам автор, изучавший киноискусство в Лос-Анджелесе, отчасти его отец, режиссёр-экспериментатор родом из Польши.

Эрудит Дзампано — эхо книг, прочитанных Данилевским во время обучения в Йельском университете. Также Дзампано является отсылкой к слепым писателям — Гомеру, Джону Мильтону (диктовал тексты друзьям и помощникам), Джеймсу Джойсу (писал красными карандашами), Хорхе Луи Борхесу (также диктовал тексты)

Потребитель допингов Джонни Труэнт — отражение жизни автора в 90-х.

Более детальные прототипы персонажей:

Дзампано

Прототип — Генри Даргер (Не факт: в предисловии Дмитрий Быков высказывает эту версию, и лично мне она кажется правдоподобной — уж Данилевский точно знает историю Даргера. Ниже приводится биография Даргера для самостоятельного ознакомления. Решайте сами, подходит она сюда или нет).

Генри Даргер (12 апреля 1892 — 13 апреля 1973) — американский художник-иллюстратор и писатель. Его иллюстрации к собственной книге являются одними из наиболее известных образцов ар брют (фр. art brut — грубое искусство, здесь — необработанное, неогранённое искусство, которое создавалось непрофессионалами).

Мать Даргера умерла, когда ему было четыре года. После смерти матери Генри жил с отцом. В 1900 году тяжело больной отец Даргера был помещен в католическую миссию для пожизненного проживания, после чего Генри оказался в католическом приюте для мальчиков города Линкольна, штат Иллинойс. Взятый на попечение Даргер был признан слабоумным. Позднее ему поставили ещё один диагноз — «мастурбация». По словам биографа художника Джима Элледжа, сотрудники интерната нередко избивали воспитанников за проступки. По данным другого исследователя, Джона Макгрегора, примерно в это же время вокруг заведения разразился скандал: штатный врач якобы использовал тела недавно умерших детей, чтобы преподавать ученикам анатомию. Впечатления от проживания в интернате позже попадут в книгу художника.

В 1908 году Даргер сбежал из приюта и устроился на низкооплачиваемую работу в католической больнице Чикаго, где проработал около пятидесяти лет.

Даргер вёл затворническую жизнь. Только незадолго до его смерти выяснилось, что он в течение многих лет работал над книгой о войне детей-рабов против жестоких поработителей. Полный текст книги составил пятнадцать тысяч страниц и около трёх сотен иллюстраций; некоторые картины он рисовал с двух сторон на трехметровых холстах. На рисунках Даргер отразил события книги, при создании которых он использовал вырезки из газет и журналов, коллаж, акварель и карандаш.

После смерти Даргер стал культовой фигурой американской контркультуры. По мотивам его творчества написана поэма Джона Эшбери «Девичья беготня».

Несмотря на то, что помимо романа Генри оставил автобиографию (а также журнал десятилетних наблюдений за погодой в Чикаго), как о самом Генри, так и о его романе почти ничего не известно. Что не мешает им оставаться культовыми явлениями. 

На протяжении всей жизни у Генри был единственный друг, и то недолго и в основном по переписке. Все эти годы он перемещался строго между домом, работой, церковью и помойками, не светился в сообществах писателей и по галереям, он не принимал гостей и вообще был труЪ-хикикомори. 

Свой роман Даргер писал несколько десятилетий, итогом чего стали 15 неподъёмных томищ. Название романа в оригинале выглядит так: «The Story of the Vivian Girls, in What Is Known as the Realms of the Unreal, of the Glandeco-Angelinian War Storm, Caused by the Child Slave Rebellion». В сокращённой версии — «In the Realms of the Unreal». 

Сюжет романа сводился к борьбе добра в лице возглавляемой семью девочками-принцессами армии со злом, то есть армией отпавших от Католической церкви поработителей детей. У романа есть две концовки: в первой побеждают девочки, во второй — поработители. Себя Генри изобразил в виде генерала-защитника детей, время от времени переходящего на сторону противника.

Но главное здесь — иллюстрации.

Почему иллюстрации? Потому что роман никогда не был напечатан, и полностью его не прочёл ни один человек.

По воспоминаниям соседей, в последние годы жизни Даргер превратился в странного старика, разговаривавшего с самим собой или с людьми, которые, как ему казалось, присутствовали в помещении. Он тащил домой хлам с улицы: старые газеты, коробки, бечевку, клубки которой мог часами распутывать у себя в квартире. Он уволился из больницы и жил на пособие по безработице; большую его часть он тратил на увеличение негативов, которые вклеивал в свои картины.

Перед смертью Генри распорядился выкинуть содержимое своей комнаты. Обычный квартирный хозяин так бы и сделал, учитывая, что страдающий патологическим накопительством Генри стаскивал с помоек всякий хлам. 

Но домовладелец Генри, фотограф Натан Лернер, сначала изучил наследие Даргера. Итог — чета Лернер слупила на иллюстрациях Генри около 2 миллионов долларов. Роман так и не был издан, иллюстрации продолжают выставляться в галереях.

Уилл Нэвидсон.

Прототип — Кевин Картер.

Кевин Картер (13 сентября 1960 — 27 июля 1994) — фотокорреспондент из ЮАР, лауреат Пулитцеровской премии за художественную фотографию 1994 года.

Широкую известность Картеру принёс сделанный им 25 марта 1993 года в Судане снимок умирающей от голода девочки, поблизости от которой приземлился стервятник, дожидающийся ее смерти. За эту фотографию Кевин Картер получил Пулитцеровскую премию. Снимок был куплен газетой The New York Times и шокировал общественность. Сам Картер стал объектом нападок со стороны СМИ, обвинивших его в жестокости и бесчеловечности. Так газета St. Petersburg Times (Флорида) писала:

Человек, который настраивает свой объектив лишь для того, чтобы сделать удачный снимок страдающего ребёнка, всё равно, что хищник, всего лишь ещё один стервятник

По воспоминаниям Жуана Силвы, военного фотографа, в ходе той поездки по Судану Картер впервые стал свидетелем массового голода и был сильно шокирован представшими перед ними картинами. Родители сфотографированной девочки в тот момент были заняты разгрузкой самолёта с гуманитарной помощью и ненадолго оставили измождённого ребёнка одного; в это время поблизости от девочки сел стервятник. Чтобы оба, и ребенок, и стервятник, оказались в фокусе, Картер медленно приблизился к девочке, стараясь не спугнуть птицу, и сделал серию снимков с дистанции около 10 метров. После чего он прогнал стервятника.

Двое фотографов из Испании, Хосе Мария Луис Арензана и Луис Давилла, не зная о снимке Картера, сняли в этой местности похожие кадры. По их версии, это не составило особого труда, поскольку стервятники там довольно распространены, а дети настолько измождены голодом, что стоит им перестать двигаться, как их уже не отличить от трупа.

Так что вы берёте телеобъектив и снимаете ребёнка на фоне стервятника. И хотя, в действительности, от одного до другого может быть 20 метров, на снимке будет казаться, что стервятник вот-вот начнёт клевать ребёнка

Оказалось, что девочка на самом деле мальчик по имени Конг Ньонг и о нём позаботились на пункте продовольственной помощи ООН. Конг Ньонг, по словам его семьи, умер в 2008 году.

Через три месяца после получения премии в возрасте 33 лет Картер покончил жизнь самоубийством. 27 июля 1994 года он выехал на своём пикапе на берег реки, где примотал липкой лентой один конец шланга к выхлопной трубе, а другой провёл через боковое стекло в салон и оставил двигатель на ходу. Картер скончался от отравления угарным газом. Отрывок из его предсмертной записки гласит:

Я подавлен… Телефон отключён… Денег на ренту нет… Денег на детей нет… Платить по счетам нечем… Деньги!!! Меня преследуют яркие воспоминания об убийствах, и трупах, и злобе, и боли… картины голодающих или раненых детей, психов, у которых пальцы на курках чешутся, многие из них это полицейские, или же палачи… Если мне повезёт, я встречу Кена [Кен — друг Картера, погибший в перестрелке]

Джонни Труэнт

Прототип — Марк Z. Данилевский.

ЧАСТЬ III: ЧТО ТЫ ТАКОЕ?

You can call me what you will

Call me a slut, call me a jaded pill

Poe. «Not a Virgin»

В прошлом блоге Игорь Давыдов задал интересный вопрос — правильно ли «Дом листьев» был отнесён к постмодерну, намекая, что модерн ему таки ближе. Даже после неоднократного прочтения у меня нет ответа на этот вопрос. Поэтому в этой части мы рассмотрим основные черты модернового и постмодернового романов, переход между ними и попробуем классифицировать сабж.

Начнём с модерна.

Три фактора, которые модернисты ставили на передний план:

1. Основа произведения — поэтический образ, фантазия креатора. Он не имеет отношения к действительности и является полностью вымышленным.

К этому пункту можно отнести сам дом.

2. Формообразующим фактором является миф — рассказ о вечных, повторяющихся категориях.

Также это проявляется в использовании мифологических образов — миф об Эхо, миф о Минотавре. Сам роман тоже напоминает притчу.

3. Новая техника изображения психологии личности, которая связана с открытием техники «потока сознания», основанной на ассоциативных связях, в них нет логики, ассоциации не подвластны никаким закономерностям.

Так выглядит та часть, которую в примечаниях пишет Труэнт.

Характерные черты модерна:

1. Изображает субъективный взгляд автора на действительность. 

Практически весь роман о субъективности.

2. Использует нереалистические образы, нередко — элементы фантастики.

Расширяющийся до бесконечности дом.

3. Отказывается от линейного повествования и четко выраженного сюжета, развязка перестает иметь значение.

Вы видели книгу, которая воплощает собой идею лабиринта? Теперь можете смело отвечать «да».

4. Авторская позиция и авторская оценка героев скрыты. Автор не поучает. Читатель должен сам определить отношение к герою. Значим подтекст. 

Весь роман об этом.

5. Использует традиционные, широко известные образы мифологии, литературы, переосмысливает, осовременивает культурное наследие. Поднимает проблему традиций и новаторства.

Упомянуто выше.

Модернисты стремились к максимально прямому, как в драматургии, изображению персонажей и событий, что достигается покадровым описанием Плёнки Нэвидсона. Они никогда открыто не формулируют в художественном тексте свои мировоззренческие позиции; читатель как бы спонтанно проникает в процессе чтения в идеологию произведения, а она существенно меняется даже в пределах творчества одного автора — об этом говорит сам Труэнт, разбирая рукопись Дзампано.

Главная сфера интереса модернистов — изображение взаимоотношений сознательного и бессознательного в человеке, механизмов его восприятия, прихотливой работы памяти. В моей интерпретации дом не является чем-то материальным; он скорее аллегория, с помощью которой демонстрируется бессознательный аспект психики, который становится всеобъемлющим.

Модернистский герой берётся, как правило, во всей целостности своих переживаний, своего субъективного бытия, хотя сам масштаб его жизни может быть мелким, ничтожным. В модернизме находит продолжение магистральная линия развития литературы Нового времени на постоянное снижение социального статуса героя; модернистский герой — это любой и каждый, подчеркнуто усредненный, самый заурядный «человек с улицы», с которым с легкостью может идентифицировать себя любой читатель. Человек в модернистской литературе раскрывается подробней и интимней, чем это было доступно литературе предшествующего периода.

Модернистский роман отказался от хронологической последовательности в сюжете, от принципа непрерывного повествования от лица всеведущего автора, от «закрытого финала», дающего ощущение завершенности сюжета. Открытые финалы модернистских романов вызывают у читателя новое ощущение жизни, не останавливающейся с последней точкой в тексте, но самостоятельно развивающейся помимо литературного произведения. «Дом листьев» и его персонажи продолжают свою жизнь, не давая ответов на возникающие вопросы. К выводам читателю предлагается прийти самостоятельно.

Переход к постмодерну

Для произведений пост-модернизма характерно изложение автором того, как он пишет данное произведение с переключениями от изложения процесса написания к самому произведению и обратно, при том что процесс написания перемежевывается со всевозможными внесюжетными рассуждениями и отсылками общего характера.

Характерные черты литературы постмодерна:

Ирония, игра, чёрный юмор — используется для того, чтобы говорить несерьёзно о серьёзном.

По сути, в одной из своих ипостасей «Дом листьев» является пародией на псевдонаучные исследования.

Интертекстуальность — взаимосвязь и отношение текстов друг с другом, отсылки на стороннике произведения.

Реализована буквально.

Пастиш — комбинирование, склеивание элементов разных произведений. В постмодернистской литературе он тесно связан с идеей интертекстуальности — это отражение хаотического, плюралистического или переполненного информацией постмодернистского общества.

Благодаря этому «Дом листьев» из пьесы-(псевдо)документалки превращается то в любовный роман, то в хоррор, то в пародию на лженауку.

Метапроза — текст о тексте; деконструктивистский подход, который делает искусственность искусства и вымышленность вымысла очевидным читателю. 

Здесь проявляется в виде постоянно возникающих вопросов о подлинности Плёнки Нэвидсона, на основе которой создана рукопись слепого старика, которому описывали/читали все материалы приходящие люди, и которую восстанавливает окончательно рассорившийся с головой Труэнт.

Фабуляция — изначально психологический термин, означающий смесь вымышленного с реальным, в первую очередь в речи и памяти. Постмодернистский автор намеренно отказывается от жизнеподобия и понятия мимесиса (один из основных принципов эстетики, в самом общем смысле — подражание искусства действительности), прославляя вымысел и чистое творчество. Фабуляция оспаривает традиционные структуру романа и роль рассказчика, включая в реалистическое повествование фантастические элементы, такие как миф и магия, или элементы из популярных жанров, таких как научная фантастика. 

Реализуется в виде интерстициального пространства.

Пойоменон (от др.-греч. ποιούμενον — «создание») — термин, придуманный исследователем Алистером Фаулером для особого типа метапрозы, в котором речь идёт о процессе творчества. Следуя Фаулеру, «пойоменон даёт возможность изучать границы вымысла и реальности — пределы повествовательной правды». Чаще всего, это книга о создании книги, или же этому процессу посвящена центральная метафора повествования. 

Весь роман о создании романа на основе романа.

Историографическая метапроза — Линда Хачен ввела термин «историографическая метапроза» для обозначения произведений, в которых реальные события и фигуры додумываются и изменяются.

Несуществующие интервью с реальными писателями и исследователями, которые высказываются относительно Плёнки Нэвидсона. Однако среди них присутствует и реальный комментарий от человека, обозначенного как Poe t. Это уже упоминавшаяся Анна Данилевская.

Временное искажение — фрагментация и нелинейное повествование — главные особенности и модернистской и постмодернистской литературы. Временное искажение в постмодернистской литературе используется в различных формах, часто для придания оттенка иронии.

«Дом листьев» оказывается написан до того, как его закончил Труэнт.

Магический реализм — смешение и сопоставление реалистического и фантастического или причудливого, искусные временные сдвиги, запутанные, подобные лабиринтам, повествования и сюжеты, многообразное использование снов, мифов и сказок, экспрессионистичная и даже сюрреалистичная описательность, скрытая эрудиция, обращение к неожиданному, внезапно шокирующему, страшному и необъяснимому. Темы и предметы часто воображаемые, несколько нелепые и фантастические, напоминающие о снах. 

Этому посвящены целые вставки.

Паранойя — чувство паранойи, вера в то, что за мировым хаосом скрывается определённая система порядка, является частой постмодернистской темой. Нет никакой упорядочивающей системы, так что поиски порядка — бессмысленны и абсурдны. 

Это чувство испытывает Труэнт и трио исследователей, которые застряли в лабиринтах дома.

Максимализм — постмодернистская чувствительность требует, чтобы пародийное произведение пародировало саму идею пародии, а повествование — соответствовало изображаемому (то есть современному информационному обществу), расползаясь и фрагментируясь.

Реализуется в виде нагромождения сносок.

Минимализм — для литературного минимализма характерна поверхностная описательность, благодаря которой читатель может принимать активное участие в повествовании. Персонажи в минималистских произведениях, как правило, не имеют характерных черт. Минимализм, в отличие от максимализма, изображает только самые необходимые, основные вещи, для него специфична экономия слов. Минималистские авторы избегают прилагательных, наречий, бессмысленных деталей. Автор, вместо того, чтобы описывать каждую деталь и минуту повествования, даёт только основной контекст, предлагая воображению читателя «дорисовать» историю. 

Практически нет детальных описаний персонажей, внутреннего убранства дома (если на этом не акцентирует внимание один из экспертов, комментирующих Плёнку Нэвидсона, что можно считать своеобразным экфрасисом в полном соответствии с эссе Барта «Принцип реальности», которое также появляется на страницах книги) — можете додумать всё это сами.

Фрагментация — различные элементы, относящиеся к сюжету, персонажам, темам, изображениям и фактическим ссылкам, фрагментированы и рассеяны на протяжении всей работы. В общем, есть прерванная последовательность событий, развитие характера и действия, которые могут на первый взгляд выглядеть современно. Однако фрагментация указывает на метафизически необоснованную, хаотичную вселенную. Это может происходить в языке, структуре предложения или грамматике. Текст перемежается с лакунами, а повседневный язык сочетается с поэзией и библейскими ссылками, приводящими к синтаксическому разрушению и искажению грамматики. Чувство отчуждения характера и мира создается языковой средой, изобретенной, чтобы сформировать своего рода прерывистую синтаксическую структуру, которая дополняет иллюстрацию подсознательных страхов и паранойи главного героя в ходе его исследования хаотического мира.

Этот абзац вообще идеально описывает происходящее.

Выводы из приведенных примеров вы можете сделать сами. Я против насильственной интерпретации.

Итог: мне по-прежнему не удаётся отнести «Дом листьев» к одному из направлений. Предпочту считать, что он всё же ближе к постмодерну.

Ну а что с оценками? Да ничего. Лично я считаю все восторженные отзывы полной фигнёй. Быков, конечно, славно пыжился, однако перевёл всего несколько страниц и передоверил это дело другим людям, что показательно и симптоматично. Может, кого-то «Дом листьев» и сумеет напугать до непроизвольного опорожнения кишечника, но точно не меня. Тем не менее, роман очень хорош, интересен и необычен, и теперь займёт законное место на моих книжных полках. Оценивать его лучше самостоятельно, в силу своей эрудиции.

CUMМЕРЧЕСКОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ

...убрано под спойлер, дабы его не видели те, кому оно не нужно в принципе.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Это был долгий блог, превратившийся в «Дом листьев» в миниатюре. По крайней мере, некоторые из идей были реализованы на практике, чтобы максимально передать атмосферу произведения.

Вообще в России «Дом листьев» особо неизвестен, но за западе имеет немалую фанбазу и активно обсуждается в интернетах.

«Дом панкейков» — пародия в комиксе xkcd.

Благодарю всех за внимание.

Читайте в следующих сериях блогов-отзывантов:

— «Дом листьев» — возможные интерпретации сюжета (в том числе с точки зрения психоанализа);

— «Дзен и искусство ухода за мотоциклом» Роберта Пёрсига: рекордсмен по собранным отказам, ставший в итоге мировым бестселлером, и философское роуд-муви для ценителей интеллектуальной простоты.