Двадцать алок за час

Двадцать кругов вокруг площадки за институтом – это примерно три километра. Бегая по кругу, на время, многие из нас чувствовали, что они – лошади, только маленькие, заезженные, неказистые лошадки земли киргизской. Двадцать кругов равнялись одной отработке, если в нормативы уложился. Ну, первый раз все укладывались. Можно было получить «синенький билетик», а затем обменять «синенькие билетики» на «желтенький» или «красненький». У меня тогда накопилось долгов на Библию. Так уж получилось.

 У Кира Булычева в «Непоседе» есть герой второго плана – Динозавр ездовой, практически списанный с меня. 

Так вот, бегать Он не Любил. Мог, но не любил. 

А физическое воспитание в медицинском институте того времени это бесконечная беготня за счастьем в общей группе динозавриков. Все те же двадцать кругов, которые скорее вытянутые овалы, чем круги. Естественно, нашлась альтернатива, нашлась «секция», нашелся «гандбол», он же – ручной мячик, где я встал на ворота. 

Вот, настолько я не люблю бегать. И все шло неплохо. На тренировках мы бегали, конечно, но никакого сравнения. Бегали в зале и недолго, а потом играли мячиком. Несколько месяцев я был счастлив, а затем случились межуниверситетские соревнования. Универсиада, или что – то похожее на это слово, окончание точно было на ада. В нашей секции было трое «настоящих» гандболистов, соответственно мы выигрывали  у тех, кто их не имел. А затем встретились с командой, в которой таких «настоящих» было семь или девять, и игра пошла в одни ворота. 

Вратарем быть хорошо, когда твоя команда сильнее чужой, и неуютно, когда наоборот. Мячик, брошенный сильной ручкой, практически невидим, ворота - маленькие для футбола и очень большие для мяча ручного. Он, мячик, ручной, но жесткий и быстрый, а иногда и невидимый. Вратарю в гандболе реакция нужна не сильно, ему нужна интуиция, способность предугадывать. Короче, ему нужно заранее знать, куда кинут мячик, чтоб его отбить, иначе не получится. Я на реакцию не жалуюсь, да и интуиция у меня развита. Жаль только не спортивная, а простая. 

Вот выбрать из десятков признаков заболевания одно, пусть нехарактерное, но точно указывающее именно на это заболевание, я – могу, а угадать, куда полетит мяч, пущенный умелой рукой, далеко не всегда. Реакция спасает слабо, я уже говорил. 

Тренер медленно зверел, наливаясь красненьким и страшно блестя глазами. Очень хотел выиграть. Он. Ну, и мы тоже. После очередного пропущенного мяча, мы собирались, обсуждали, тренер давал тактические схемы, и мы, с новыми силами кидались в бой. Хотелось бы сказать, что «мы ломим, гнутся шведы», но наш «лом» гнулся быстрее. Умелых блокировали, а неумелые оставались один на один с чужими «умелыми». На счете 18:2 , в середине второго этапа нашей апупеи тренер меня выгнал. И из ворот, и из сборной, и из секции. Мы проиграли 28:5. То есть, дело было не только во мне, так мне показалось, но – ничего это не меняло. У меня появились грехи. На Библию.

Я был глупый, я не боялся отработок по физической культуре в меде. Я, вообще, ничего не боялся. 22 это немного, но много – 440 по 150. Естественно, пришла ко мне расплата за глупость, на четвертый день пришла, когда я не смог встать. Три дня вставал, а на четвертый поднялся. И все. Три дня бегал по 40 овальчиков в день, а на четвертый осторожно и Очень медленно передвигался. Не бегал. Не мог. За оставшееся время, в полторы недели, восстановить свою вялую способность к бегу я не смог. Ничего не помогало – ни массаж, от которого просто писаться хочется, ни горячая ванна, ни мази, ни доброе или злое слово. Ничего. Знакомые тоже не помогали. 

Старший преподаватель имел стоящую фамилию Козлинский и имел на меня зуб. Он любил свою работу, считал, что медики просто обязаны быть в хорошей форме. Без физкультуры никуда. Злился, что кто – то позволил себе «сачковать» и «сачковать» - злостно, нагло и откровенно.  Уперся, короче, рогами в раздевалку. Так я остался на второй год. В институте.

 Был бы умный – играл бы в шахматы, что потом и делал. Всего – то выиграть институтские соревнования, ну, и в межинститутских место занять не ниже третьего. И не надо бегать. Нужно ходить. Конем. В шахматах есть свои хитрости. Это, вообще, очень хитрая игра. Есть два способа игры. 

Как Таль или как Стейниц. 

Мне скучно высчитывать и просчитывать. Я сторонник Таля и Бендера.

 Все, конечно, относительно. Все же, даже имея второй юношеский, можно играть с кандидатом в мастера или мастером, с мастером – сложнее, но тоже можно. Но – только, если вы сторонник Таля и других мастеров комбинанаторики. 

Я выигрывал. Много и у многих. Только потому, что мне не нравится бегать. 

Играя в шахматы, я теперь вижу перед собой бесконечную беговую дорожку, слышу свой сап, чую боль и, повторяя про себя слова Козлинского: пока я жив – ничего он у меня не получит, легко (не очень) обыгрываю даже весьма сильных соперников. Потому что. Потому что – ненавижу бег – бессмысленный и беспощадный.

Здесь, на АТ, собрались спортсмены разных видов и размеров. Тренинги и тренерА тоже присутствуют. Топы и полутопы бегают по своей программе, на время. Рядом с ними кричат свое "давай" бухгалтера и экономисты. Поэты нервно курят и пускают вирши в виде табачных голубей. Тяжелоатлеты тщательно набивают руки пылью и спецприсыпкой. Женщины продают женские журналы мальчикам. Мальчики продают женские журналы. Все что-то продают и что-то покупают. Рядом стоят с плакатами и кидают цветы, котиков, детей и философов.

Таким образом, создается атмосфера вечного праздника. Вон - уже парящую вермишель в ведрах вынесли с набором пластиковой посуды. 

А я натворил книгу. Не стал ее писать, просто натворил.