Князья Порюс-Визапуры – русские раджи. Часть 1

Я очень редко делаю перепосты чужих статей, но тут особый случай. Люди, о которых идёт речь, сейчас практически забыты, а ведь история князя Порюс-Визапура не менее интересна, чем история Абрама Ганнибала. И, к сожалению, более трагична судьба его потомков. А ведь сложись всё иначе, кто знает, может в ряду с Пушкиным – потомком эфиопа – встал бы в нашей литературе или музыке князь Порюс-Визапур, потомок индийского раджи…

Наткнулась я на упоминание этого имени неделю назад, читая книгу Анатолия Иванова «История Петербурга в старых объявлениях» (Москва–СПб, 2008). В ней под 1804 годом было приведено объявление:

В комментариях говорилось, что книга «Петербургские зарисовки г. Князя де В <...> (Визаnур)» в 2004 году была переведена на русский и опубликована в издательстве «Росток». Я заинтересовалась не столько книгой, сколько автором. Удалось найти только одну публикацию, которую я и привожу здесь. Ни одного изображения Визапура в инете, к сожалению, нет, хотя как минимум один прижизненный портрет был. Но увы – он или погиб, или хранится где-то как «Портрет неизвестного».

Статья очень большая, поэтому делю её на две части.

Мурашов А. А.

Русские индусы

Вопросы истории. – 2001. – № 9. – С. 148-156.

Чуть меньше века длилась в России история русских князей Порюс-Визапурских – потомков индийских раджей.

Появление отпрыска раджей Биджапура в России на рубеже 70-80-х гг. XVIII в. едва ли было случайно, если учитывать значимость восточного вектора во внешней политике российской императрицы. В войнах с Турцией Екатерина II стремилась ликвидировать османские владения в Европе и восстановить Восточную римскую империю. Не расставалась «северная Семирамида» и с еще одной ориентальной мечтой – об "основании торговли с Индией". В частности, в 1781-1782 гг. к южным берегам Каспия была послана экспедиция графа М. И. Войновича с целью основания торговой фактории в Астрабадском заливе.

В формулярном списке князя Александра Ивановича Порюс-Визапурского, основателя русской династии, сведений о родословной весьма немного: "Показан сначала из Монгольских и Визапурских, а потом из Индейских князей"1. Князь А. Лобанов-Ростовский, авторитетный специалист по отечественной генеалогии, дал справку сколь точную, столь и скупую: "Порюс-Визапурские князья. Происхождения инд[и]йского. Визапур, или, вернее, Биджапур (санскр. Vijayapurra, "город победы". – А. М.) находится в Индии под 16о 48' сев. широты и 75o 46' восточной долготы от Грин[в]ича"2.

Известные ныне сведения о времени и обстоятельствах появления в России "потомка раджей Биджапура" довольно туманны и, скорее всего, лишь намекают на причины его исхода из Индии. Француз А. Домерг сообщает: "Князь Визапур происходил из рода, который царствовал в Азии. После одного из политических переворотов, столь обыкновенных в этой части света (Индии. – А. М.), предки князя нашли себе убежище в России"3.

Индийский мальчик, попавший сначала во Францию и обращенный в христианство, получил имя Александр, при фамилии – Porus 4 . 1 января 1783 г. крещеный индус был записан сержантом в Киевской гренадерский полк. В соответствии с российским обычаем, не обошлось без отчества (Иванович) и фамильного прозвища – "Визапурский". Впрочем, под фамилией Порюс-Визапурский новый подданный Российской империи значился главным образом в официальных бумагах. Соотечественники, далекие от мучительных гаданий (на тему – "что в имени твоем?"), предпочитали называть варяга-индуса упруго-лаконичным именем Визапур.

Отроческие впечатления А. И. Порюс-Визапурского связаны с Петербургом. В эпистоле, посвященной им "городу многочисленному и величественному", есть строчки-воспоминания: "Все мне дорого в этих местах гостеприимного края, // Благосклонно принявшего меня в детстве; // Искренний, как и я – // Ты принял меня, еще не оперившегося иностранца. // И дал мне все. Здесь прошло мое детство"5.

В 1791 г. Порюс-Визапурский, выпущенный из корпуса, начал действительную военную службу прапорщиком Эстляндского егерского корпуса. Последующие записи в формулярном списке: артиллерии штык-юнкер, Переяславский конно-егерский полк (1795).

Признание княжеского достоинства, однако, затянулось. Отчасти это объяснялось склонностью уроженца Востока к эксцентрическим поступкам. Об одном из них, случившемся в начале правления Павла I, рассказал близко знавший Порюс-Визапурского А. Домерг: "В числе многих других нововведений, которыми ознаменовалось царствование этого государя, военная русская форма была заменена прусскою. Один Визапур не хотел подчиниться перемене. Потребовались самые строгие внушения и именной указ императора, чтобы принудить упрямца. Но что же сделал наш проказник?

Он надел громадный напудренный парик, покрыл его трехугольною шляпою, напомадил свои длинные, черные усы и на прусский манер закрутил их вверх. Узкий мундир сжимал его корпус; живот был подтянут широким поясом, на котором висела длинная шпага. Перчатки a la Crispin по локоть, ботфорты, в которых исчезали его тощие ноги, и тамбур-мажерская палка довершали эту странную карикатуру. В таком виде явился он на парад, умышленно утрируя быструю и мерную походку солдат Фридриха. – Хотели, чтоб я был пруссаком, – громко сказал он, – ну вот! Шутка не понравилась Павлу. Сильно оскорбленный такою насмешкою, государь отправил виновника сначала в крепость, а затем предал военному суду. Шутливый характер Визапура не изменился и в этих опасных обстоятельствах. Князь сам себя защищал. Его защитительная речь была в стихах, и на все свои вопросы судьи слышали в ответ только тирады из французских и немецких трагедий, которыми изобиловала его память. Не чувствуя силы обвинить князя, как преступника, военный суд освободил его, как сумасшедшего. Того только и надо было Визапуру". Так или иначе, но в 1797 г. Порюс-Визапурский стал ротмистром гусарского гр. Витгенштейна полка, а в октябре 1799 г. "тем же чином" был переведен в лейб-гусарский полк.

С осени до весны лейб-гусарский полк квартировал в Санкт-Петербурге. Помимо ежедневных полковых разводов, вахт- парадов, караулов, сообщает полковой историк К. Манзей, "в дни Высочайших выходов, офицеры лейб-гусарского полка собирались во дворец для принесения поздравлений и имели счастье быть иногда приглашаемы на придворные балы и спектакли". В павловское время придворные спектакли играли на сценах Гатчинского и Эрмитажного театров. Гусарского ротмистра можно было видеть среди публики и на Большом (Каменном) театре. Театральные зарисовки гражданина кулис пестрят именами артистов разных трупп, выступавших в Петербурге: г-жи Монготье, Ле Пик, Е. Колосовой, мадам Шевалье (рожд. Poireau), гг. Сен-Клера, Буржуа, Шатофоря... Но, похоже, в совершенный восторг приводила гусара "дивная Настинька" (Н. Берилова), "близкая совершенством Терпсихоре... одно из прекрасных украшений нашего балета, обольщает линиями тела, грациозностью и фигурой".

Весной лейб-гусары выступали из столицы и располагались в окрестностях Царского Села, Павловска или Гатчины, в зависимости от того, где пожелает остановиться монарх. Осенью в столичных пригородах, кроме неизменных вахтпарадов, караулов, пикетов проводились маневры. Во время гатчинских учений (1800г.), свидетельствует Манзей, "полк в числе всей гвардейской кавалерии имел несчастие навлечь на себя неудовольствие Государя Императора за то, что проходил по четыре мимо неприятельского фронта, и при атаке слишком близко съехались с неприятелем, вследствие чего командующий полком генерал-майор [А. Р.] Томич был даже арестован".

"Неудовольствие" Павла Петровича не помешало, однако, получению Порюс-Визапурским чина полковника. Это производство случилось незадолго до подписания императорского рескрипта (12 января 1801 г.) атаману войска Донского генералу-от-кавалерии В. П. Орлову: "Нужно их самих (англичан. – А. М. ) атаковать и там, где удар может быть чувствительнее и где меньше ожидают. Заведении их в Индии самое лучшее для сего".

Не исключено, что экспансивный полковник был прописан в индийских грезах Павла I, который, должно быть, укрепился в заветной мысли при чтении рапорта атамана В. Орлова (от 15 февраля 1801 г.): "Осмеливаюсь Ваше Императорское Величество всеподданнейше просить не благоугодно ли будет всемилостивейше повелеть прикомандировать ко мне знающих национальные тех мест переводы, буде таковые найдутся"6. Впрочем, спустя месяц секретная экспедиция в Индию была прекращена рескриптом императора Александра I.

Гусарский полковник восторженно встретил начало царствования внука Екатерины II. "Известно, сколь потрясающее зрелище являет собой ледоход – так было ив 1801 году – вспоминал Порюс-Визапурский, – Император отправился на берег реки, где уже собралась многочисленная публика, вмиг забывшая все, лишь бы лицезреть императора. Даже тот, кто, изнемогая под бременем старости, колеблющийся от нерешительности, с нетвердой поступью – вдруг обретает свою весну – он рвется вперед, пробиваясь сквозь толпу, чтобы хоть на мгновение увидеть своего обожаемого монарха. Показывает его сыну – смотри, вот наш Отец, он прекрасен и благодетелен, как ясный день. Дитя мое, он вездесущ. Какое счастье, что я его увидел – теперь я умру счастливым... Императора окружают, давятся, и его чувствительная душа наполняется радостью, видя как его любит простой народ. "Вот как, – говорит он, – считается, что их сердца непостижимы, но мне любо видеть их стремление припасть к моим ногам".

Между тем произошли изменения и в личной судьбе Порюс-Визапурского. Его прошение, поданное в конце 1801 г. на Высочайшее имя, было удовлетворено. Сообщение об этом было обнародовано в "Санкт-Петербургских ведомостях" от 14 февраля 1802 г.: "Его Императорское Величество в присутствии своем в Санкт-Петербурге соизволил отдать следующие приказы: от 8-го февраля: "...По поданным прошениям прежде 1 генваря сего года оставляются от службы: лейб гусарского полку полковник князь (курсив наш. – A. M.) Порюс-Визапурский статским советником для определения в Иностранную Коллегию".

Новоиспеченный князь, причисленный к иностранному ведомству сверх штата, был стеснен в средствах. О чем, похоже, он не преминул дипломатично намекнуть своему благодетелю.

"Об этом не беспокойтесь, – ответил [император] и через несколько дней Его Величество имело удовольствие лично сообщить молодому человеку, что дело сделано. Великодушный император был столь заботлив, что назначил жалованье с момента перевода. Господа демократы! – это – Монархия, оцените и сравните, если вы способны". Так, не без удовольствия, вспоминал Порюс-Визапурский предысторию именного высочайшего указа (28 марта 1802 г.), которым статскому советнику, кстати, вновь именованному князем, устанавливалось "жалованье из почтовых доходов".

Вскоре в Петербурге объявился "некий итальянский профессор" Черни, взявшийся продемонстрировать в российской столице полеты на воздушном шаре. Столь модные в Европе, портреты воздухоплавателей продавались нарасхват, появился руанский и лилльский форфор с изображением воздушных шаров и, наконец, дамские шляпы и прически "au ballon" – полеты воздушных шаров были запрещены в России указом Екатерины II в 1784 году. Александр I не только отменил этот запрет, но и выказал желание наблюдать за полетом воздухоплавателя.

"В корпусном саду, т. е. на плац-параде, где бывает ученье, – вспоминал Фаддей Булгарин, учившийся в ту пору в 1-м Кадетском корпусе, – стали строить огромный амфитеатр, привлекавший множество любопытных. Предприятие Черни взволновало Петербург, и еще до окончания постройки цирка, все первые места были разобраны"7.

Статский советник Порюс-Визапурский, не довольствуясь ролью статиста, свел знакомство профессором, который обещал напористому князю место в экипаже. Подготовка к запуску, однако, затянулась. Наконец, 10 октября 1802 г. в "Известиях к С.-Петербургским ведомостям" появилось объявление: "Профессор Черни имеет почтенную публику уведомить, что он воздушное свое путешествие назначил на 16 число сего месяца; вот почему просит он покорнейше г. помещиков, в том поместье, где он с воздушным своим шаром опустился, приказать доставить ему нужную к сохранению оного помощь; за что обещает их людям дать 100 рублей в награждение, а по обстоятельствам и более".

Военный губернатор столицы граф М. Ф. Каменский, издерганный предыдущими переносами, нервничал, так как ожидалось присутствие императорской фамилии. Накануне объявленного полета граф отдал приказ квартальному надзирателю Быкову: "Скажи профессору Черни, что на завтрашний день шар его может наедаться на месте, но послезавтра в 11 часов поутру хоть тресни, хоть он сам профессор роди, а шар его лети"8.

В назначенный день "сливки" петербургского бомонда стекались на Васильевский остров. В корпусном саду звучала музыка. На кассе – очаровательная дочь профессора. Сред зрителей – Ф. Булгарин: "Бывший полковником в лейб-гусарском полку, индейский князь Визапур, с своим темно- оливковым лицом (почти черным) и кудрявыми волосами, расхаживал посреди цирка, между множеством гвардейских офицеров и первых щеголей столицы, привлекая на себя общее внимание. На него смотрели с удивлением и каким-то тайным страхом... Между тем, пока съезжалась публика, в первой аллее сада, примыкающей к плац-параду, наполняли шар гасом, между четырьмя высокими холстинными щитами, чтоб скрыть от публики шар и приготовительные работы. Вокруг этого места выстроена была цепь кадетов с ружьями... Вдруг раздался треск!.. – Это что? – Шар лопнул! – закричали в аллее... Раздраженные зрители хотели приколотить Черни за то, что вместо воздушного шара он надул публику, а другие хотели только получить свои деньги... Кадеты показали себя молодцами: сомкнули ряды и прикладами отогнали дерзких. Помню, что более всех отличился кадет Хомутов, высокий, красивый парень... в защите миловидной дочери Черни, которую охранял также и князь Визапур".

Не снискав лавров пионера российского воздухоплавания, русский князь вернулся к индийскому проекту, представив Александру I собственный план установления торговых связей с Индией через выходцев из этой страны, проживавших в Астрахани. "Жизнь для меня – невыносимое бремя, если она не потребна государству", – патетически заключал свой проект подданный Е. И. В. В июне 1803 г. в Департаменте коммерции было заведено дело "О предпринимаемом статским советником князем Визапуром вояже в Индию".

Получив необходимые средства, Порюс-Визапурский выехал в Астрахань, где нанял из жителей индийской колонии трех человек для своего предприятия... Дальнейшее – чем (и где?) закончился "вояж статского советника" – до сих пор неизвестно. Любопытно, что в XV ст. близ Астрахани случился инцидент (нападение на купеческий караван), явившийся, кажется, первым звеном в цепи обстоятельств, приведших купца Аф. Никитина на историческую родину русского князя Порюс-Визапурского. В России о "тетратях Офонаса Тверетина" уже/еще никто не вспоминал. Н. М. Карамзин, назначенный в 1803 г. историографом, их заново открыл через несколько лет, сообщив о "хожении" в VI томе "Истории государства российского" (1817 г.).

Впрочем, князь, не отличавшийся излишней скромностью, все же поведал о своих "хожениях". В 1804г. "бывший гвардейский полковник", тактично укрывшись за псевдонимом "Р... de V...", издал в типографии 1-го Кадетского корпуса "с дозволения Санктпетербургскогй ценсуры" книжку "Croquis de Petersbourg" Забавен эпиграф, коим аноним снабдил свои "петербургские зарисовки": "Привитый к древу черенок дает иной отлив. // Им в детстве стал я, дав что мог, // Я от корней российских принял сок, // Листвой обильной отблагодарив". А как известно с давних пор (согласно "Кама-сутре"), "мужчина, изощренный в искусствах, разговорчивый и сладкоречивый, даже не будучи близко знакомым, быстро овладевает сердцами женщин".

В 1804 г. князь-паломник объявился в первопрестольной. Домерг оставил портрет князя Порюс-Визапурского "допожарного", так сказать, времени: "низкий рост, толщина, маленькие блестящие глазки на широком смуглом лице, черные, кудрявые до плеч волосы, наконец, голос представлявший странное сочетание самых тонких и низких звуков, – все это делало князя Визапура настоящим посмешищем. Всякий сказал бы, что это одни из волшебных карлов Ариосто. Ум вознаграждал, однако, до некоторой степени странность его наружности. Ответы князя были быстры, остроумны, а память изумительна. Отлично владея французским языком, он возбуждал удивление своим разговором, который был, смотря по обстоятельствам, то важный, то шутливый, то легкий или поучительный и всегда оригинальный. Если вы были ему другом, то он не иначе обращался к вам, как декламируя целые тирады стихами, которые он знал на память или импровизировал в вашу честь".

Едва ли, впрочем, стихотворными экспромтами экс-полковник пленил московскую девицу Надежду Сахарову. По свидетельству Домерга, "один богатый московский купец, сахаровар, желавший из честолюбия иметь в родне князя, выдал свою дочь за Визапура". Так или иначе, но сватовство индуса (свадьба состоялась 7 октября 1804 г.) однозначно было расценено на Москве как неравный брак. Кто-то из бойких столичных стихотворцев отозвался следующим экспромтом: "Нашлась такая дура, // Что не спросясь Амура, // Пошла за Визапура".

"Игра в стихи" – не единственная стихия москвича-индуса. Почитая искусства, упомянутые в "Кама-сутре", князь исправно посещал церковь св. Димитрия Солунского, где пел бекетовский хор, считавшийся в ту пору одним из лучших. Однажды, при исполнении "Достойно есть", Александр Иванович не смог сдержать порыва восхищенья... В дневнике студента Степана Жихарева появилась запись от 12 февраля 1805 г.: "Черномазый Визапур – не знаю, граф или князь, намедни пришел в такой восторг, что осмелился зааплодировать. Полицеймейстер Алексеев приказал ему выйти"10.

Спустя пять месяцев 13 июля 1805 г. Надежда Александровна родила первенца – Александра. От счастья отец Александра не находил себе места, продолжая шокировать столичный бомонд. 15 ноября 1805г. наблюдательный С. Жихарев не только занес в свой дневник рецепт модных в обществе "александровских букетов", но и сделал приписку: "Мило и остроумно! Непременно закажу такой букет и поднесу его востроглазой Арине Петровне, на коленях "a la Visapour" и при мадригале "a la Schalikoff". Экс-гусар мелькал среди зрителей на Шабловском, иль Москворецком, беге, где отличались своей резвостью лошади хреновского завода графа А. Г. Орлова-Чесменского "Потешный" и "Каток". По вечерам, ценитель муз античных, разумеется, – на театре. Тем более, что в 1806 г. столичный репертуар пополнили спектакли французской труппы.

Порюс-Визапурский близко сошелся с французским режиссером Домергом, вспоминавшим, что "в первый визит, который я получил от этого комического сиятельства, я познакомил его со своею сестрою. – Ваше сиятельство, – сказал я, имею честь представить вам Аврору Бюрсе, которая занимается литературою...- Аврора! Аврора! – вскричал он, перебивая меня, и тотчас же стал импровизировать четверостишие... Как ни хороши были стихи, но произнесенные с страшным закатыванием глаз и голосом то грубым, то пискливым они вызвали в нас громкий смех. Князь не рассердился за это". Домерг бывал и в доме "светского льва", назвавшего, кстати, Львом своего второго сына. В 1808 г. семейство статского советника вновь увеличилось – на свет появился сын Иван. Однако, замечал Домерг, "метромания и чудачества царственного потомка не гармонировавшие с простотою нравов жениной семьи, делали этот брак очень несчастливым. Даже дети, два мальчика – один белый, а другой смуглый, находились под влиянием несогласия супругов.

В своих детских ссорах белый называл брата Визапурским, а смуглый отвечал ему презрительно "Сахаровский".

Статский советник, "находящийся при Коллегии до определения к должности", по-прежнему грешил стихами. "Тебе я думаю, – сообщает А. Перовский в письме (от 26 февраля 1810 г., из Владимира) князю П. А. Вяземскому – известны стихи Visapour к Лизавете Семеновне [Обресковой]: Etre bonne, indulgente et belle. Л. С. показала ихкнязю И. М. (Долгорукову – А. М. ), он тотчас же, то есть в четверть часа, переложивши их на русское, написал мелом на ломберном столе".

Тогда же, судя по всему, гастро-поэтического экспромта удостоился и владимирский губернатор князь И. М. Долгоруков. О чем не без удовольствия он вспоминал позже, "на покое", поместив рассказ о сем происшествии в свой достопамятный календарь "Капище" под 28 февраля 1810г.: "Однажды, проезжая из любопытства через Володимер в Казань, он не застал меня в городе: я тогда набирал рекрут в Суздале; это было зимою. Вдруг получил от него с эстафетой большой пакет и куличок. Я не знал, что подумать о такой странности. В пакете нашел коротенькое письмо на свое имя, в 4-х французских стихах, коими просит меня принять от него 12 самых лучших устерс, изъявляя, между прочим, сожаленье, что не застал меня в губернском городе и не мог со мною ознакомиться. Устерсы были очень хороши: я их съел за завтраком с большим вкусом, и поблагодарил учтивым письмом Его Сиятельство (ибо он назывался графом) за такую приятную ласковость с его стороны. Из Казани он еще прислал мне эпистолу к реке Клязьме, французскими стихами, очень хорошо написанную. Тем началось и кончилось наше знакомство".

Продолжение следует...