ПИСАТЕЛЬ ДНЯ. Кэндзабуро Оэ (род. 31 января 1935)

Японский писатель-гуманист. Лауреат Нобелевской премии по литературе (1994).

ЦИТАТЫ

Работа писателя – это работа клоуна, клоуна, который также говорит о печали.

… я вижу свой долг романиста в том, чтобы и те, кто выражает себя посредством слова, и их читатели сумели совладать с собственными страданиями и бедствиями своего времени и исцелить свои души от тяжёлых ран.

Я — один из писателей, стремящихся создавать серьёзные литературные произведения, противостоящие тем романам, которые всего лишь удовлетворяют запросам потребителей культуры, заполнившей Токио, и субкультур остального мира.

… мои книги — такие, как они есть, прежде всего оттого, что я всегда отталкиваюсь от собственных непосредственных переживаний и соотношу их с обществом, страной, миром.

И в жизни, и в творчестве я остаюсь учеником профессора Ватанабэ. Он оказал на меня решающее влияние в двух смыслах. Во-первых, речь идёт о моём методе сочинения романов. По его переводу Рабле я понял тот принцип, который Михаил Бахтин называет образной системой гротескного реализма, или смеховой народной культурой, то есть важность материальных и физических начал, соотношение между космосом, социумом и физическим миром, тесная соотнесённость смерти и устремлённости к новому рождению, смех, который ниспровергает любую иерархичность.

Как человек, ведущий провинциальное, маргинальное, далёкое от магистрали существование, я пытаюсь обнаружить, как я могу что-нибудь сделать для излечения и примирения человечества, способствуя этому своей, как мне хотелось бы надеяться, непритязательной, однако достойной и гуманной деятельностью.

Из комментария к роману «Объяли меня воды до души моей»: Слова Достоевского о том, что если искренне молиться, то возникают новое чувство и новая мысль, и молитва воспитывает, — видимо, верны. Но для меня с самого начала предметом поклонения были лес, деревья. Я думаю, что если человек научится концентрировать свой ум на дереве, как на дереве, то благодаря этому в нём пробудится нечто новое. Я не хотел бы это называть молитвой. Может быть, потому, что сам не молюсь. Когда говорят о молитве, то имеют в виду, что на другой стороне — Бог, а по эту сторону молится человек. И есть в этом что-то для меня неприемлемое, слишком человеческое. Смотреть на лес как на лес — это ближе буддийской созерцательности, но нет в этом наивности молитвы. Есть молчание, ощущение глубины… Я размышлял над этим с детских лет, но не умел в молчании сосредоточиться на дереве как на дереве, и потому мои герои получались нервозными людьми. Так было раньше. Но на сей раз героем стал человек, который решительно порвал с обществом и целиком сосредоточился на деревьях как на деревьях и хочет научить этому необузданную молодёжь. Это одна из главных тем романа.

Я писатель, который переписывает и переписывает. Я очень последовательно исправляю всё. Если вы взгляните на какую-либо из моих рукописей, вы увидите, что делаю много правок. Поэтому один из моих литературных методов – это «повторение с изменением». Я начинаю новое произведение с попытки найти новый подход к тому, что я уже написал – я пытаюсь схватиться с тем же врагом ещё раз. Затем я беру готовый черновик и продолжаю совершенствовать его, и, когда я так делаю, следы старой работы исчезают. Я рассматриваю свою работу как тотальное господство изменений в рамках повторения.
Я всегда говорил, что подобное совершенствование текста было самым важным уроком для романиста. Эдвард Сэд написал очень хорошую книгу «Музыкальное совершенствование», где он рассмотрел смысл совершенствования применительно к музыке великих композиторов, таких как Бах, Бетховен и Брамс. Посредством совершенствования эти композиторы открывали новые горизонты.

В возрасте шестидесяти лет я начал задумываться о том, что мой метод мог быть неверным и что моё представление о том, как писать, могло быть неправильным. Я по-прежнему совершенствую свои тексты, пока на бумаге остается свободное место, но сегодня это уже вторая стадия: я переписываю очень простую и ясную версию того, что я написал. Я уважаю писателей, которые умеют писать обоими стилями, вроде Селина, у которого есть и сложный стиль, и ясный стиль.

У меня нет ощущения, что писательство – это борьба. Написание первого черновика – это процесс, который приносит удовольствие, но я тщательно переписываю его. Это требует труда, но завершение книги тоже даёт удовольствие.

Я не начинаю писать роман с чёткой предварительной идеей о том, в каком направлении вести героя или как создавать такого героя. По мне, это как раз определяется в ходе совершенствования. В процессе переписывания и совершенствования появляются новые характеры и ситуации. Эта плоскость сильно отличается от реальной жизни. В этой плоскости характеры развиваются, и история вырастает сама собой.

Стоит мне начать роман, я пишу каждый день пока не закончу. Обычно я встаю в 7 утра и работаю до семи. Я не завтракаю. Я просто выпиваю стакан воды. Я думаю, это идеально для работы писателя.

С фундаментальной точки зрения, хороший автор имеет собственное его или её чувство стиля. Это естественный, глубокий голос, и этот голос присутствует с самого первого черновика рукописи. Когда он или она совершенствует исходный черновик, этот естественный, глубокий голос набирает силу и упрощается.

Идеи моих романов тесно переплетены с идеями поэтов и философов, которых я читаю. Такой подход также позволял мне рассказывать людям о писателях, которых я считаю важными. <…>
Когда я работаю над конкретной темой, я часто провожу весь день с утра до вечера за чтением. Я читаю всё написанное автором и все научные исследования, написанные о его произведениях.

Роман — это поле для эксперимента, как Достоевский экспериментировал с Раскольниковым. Романист отрабатывает разные сценарии: а как бы его герой повёл себя в такой ситуации?

Нет ничего лучше читательского опыта, чем когда ты отправляешься туда, где был написан текст. Читать Достоевского в Петербурге. Читать Беккета и Джойса в Дублине. Особенно «Безымянного» следует читать в Дублине. Разумеется, Беккет писал за границей, за пределами Ирландии. Когда бы я ни путешествовал в настоящие дни, я берую трилогию Беккета с собой, которая кончается как раз «Безымянным». Она мне никогда не наскучивает.

Мне не требуется одиночество для работы. Когда я пишу романы и читаю, мне не требуется отделять себя или быть вдалеке от семьи. Обычно я работаю в гостиной, пока Хикари* слушает музыку. Я могу работать в присутствии Хикари и жены, потому что я переправляю написанное много раз. Роман всегда незавершён, я и знаю, что полностью приведу его в порядок. Когда я пишу первый черновик, мне нет необходимости писать его самому. Когда я переправляю, у меня уже есть связь с текстом, поэтому мне не нужно быть одному.
У меня есть кабинет на втором этаже, но я там редко работаю. Единственное, когда я работаю там, это когда я заканчиваю роман и нуждаюсь в концентрации, что докучает остальным.

Нобелевская премия почти ничего не значит в смысле литературных произведений, но она возносит личность и статус человека как общественной фигуры. Человек получает нечто вроде валюты, которую он может использовать в более широком смысле. Но для автора ничего не меняется. Моё мнение о себе не изменилось. Немного есть писателей, которые сумели продолжить писать хорошие книги после Нобелевской премии. Один из них Томас Манн. Ещё Фолкнер.

Я испытывал только кучу незначительных чувств. Я пишу об этом маленьком опыте, совершенствую написанное и переживаю его заново, пока совершенствую.

Я провёл жизнь дома, поедая еду, которую готовит моя жена, слушая музыку и находясь рядом с Хикари. Я чувствую, что избрал хорошую карьеру – интересную карьеру. Каждое утро я просыпался с мыслью, что у меня никогда не кончатся книги для чтения. Такова была моя жизнь.
Я бы хотел умереть, закончив книгу — когда я заканчиваю её, я могу просто читать.

Моя вера — это вера светского человека. Можете называть её «нравственностью». За жизнь я приобрёл кое-какую мудрость, но всегда рациональным путём, через мысли и опыт. Я рациональный человек, и я работаю только посредством опыта. Мой образ жизни светский, и я постигал людей таким же образом. Если и есть область, где я столкнулся с трансцендентным, то это моя жизнь с Хикари в последние сорок четыре года. Через свои отношения с Хикари и понимание его музыки я уловил трансцендентное.
Я не молюсь, но есть две вещи, которые я делаю каждый день. Первое — это я читаю мыслителей и писателей, которым доверяю — я делаю это каждое утро по меньшей мере два часа. Вторая вещь касается Хикари. Каждую ночь я бужу Хикари, чтобы он пошёл в ванную. Когда он возвращается в кровать, он по какой-то причине не может натянуть на себя одеяло, поэтому это делаю я. Отводить Хикари в ванную — это ритуал для меня, имеющий религиозный оттенок. Затем я принимаю стаканчик на ночь и иду спать.

*Хикари — сын Кэндзабуро Оэ, композитор; родился с сильным нарушением функционирования головного мозга, не говорил до 5-7 лет, в 13 лет написал первое произведение. 

***

Слово Мастеру. Писатели о писательстве — список статей

***