Творческое бессилие

К Федору Михайловичу с возрастом пришло творческое бессилие. Иногда так случается и, вообще-то, довольно обычное это дело. Но Федор Михайлович ничего такого не ждал. То есть, с ним такое случилось в первый раз и совершенно неожиданно. Проснулся он однажды утром и почувствовал.

А утро было хмарым,  и небо низким. И шел снег. 

Снег шел нудно и давно, как марафонец на дистанции, только что, не задыхаясь, сыпал и сыпал мелкой и желтоватой крупой под ноги людям и на головы людям. Где и расползался, словно впитываясь в нутро человека и нутро земли. Скользил тонкими струйками по тротуару, стекал за воротник, сползал с болоньи и капал, капал, капал.

Китайцы, известные древней мудростью своей цивилизации, наблюдая за природой и ощущая в себе потребность выразить свои ощущения, придумали пытку для человека. При помощи простой и холодной капли, которая капала на голову и постепенно напитывала влагой мозги. Мозги, напитанные влагой, прорастали и человек, постепенно, превращался в дерево, которое по весне покрывалось свежей зеленой листвой, успев и расцвести и сбросить на землю лепестки, и покачать ветвями под ветром, и потрясти ими под небом и небу. 

Сколько раз убеждался. В воздухе витает пыль, что цветочная, что земляная. Что событий, что явлений, что мыслей. И сколько не протирай поверхности тряпочкой, тонкий слой серебра лежит на всем.

Федор Михайлович испытывал безразличие к сельскому хозяйствованию, не испытывал трепета к березкам, не чувствовал связи между своей жизнью и полем. Любил он ячмень и колос, предпочитал его всем остальным сортам и мог пить, как теплым, так и охлажденным, что с креветками, что с рыбой, что с сухариками, что просто так, без изысков.

Так вот, встал с утра пораньше и перед работой Федор Михайлович, посмотрел на всю эту мракоту и хмарость, и почувствовал, что никакого колоса ему уже не хочется. Совсем никакого. Почувствовал, что ему так многого уже не хочется, что проще перечислить вслух то, что осталось. Естественно, Федор Михайлович задумался.

- Сволочи... лучше бы каленным железом, чем так...

Снизу поддувало. Холодило оголенные икры, поглаживало искусственный мех тапочек, закручивало штопором тоненькие нитки воздуха и свивало их в кольца. Цепочки окольцованного пространства тускло мерцали. Небо нависало и ощутимо давило на затылок. Где-то там, в глубине, появлялись и исчезали короткие и злые росчерки иероглифов и отдельных букв, рассыпающихся в кашу, истаивающих  образов и непонятно кому нужных смыслов. 

И нужно было идти чистить зубы, шкрябать тупой лопатой по щекам, взбивать и смывать пену, брызгать удушливым одеколоном и хлопать, хлопотать, похлепывать. Очень было нужно. Но - не хотелось. Не хотелось, хлебать и прихлебывать. Собираться и уматывать. И мотать, и сматывать, и ждать.

- Человек вам не дерево... Его распиливать не нужно... Не нужно его шкрябать... Каленным железом. И ноздри...

Так думал Федор Михайлович и стоял у окна. И никуда не двигался. А на улице шел снег и шли люди. И снег капал им на шапки и под ноги. И стекал. Как кровь и мысль.

По стеклам окна и по отражению Федора Михайловича текли редкие капли снега, и теплые капли из глаз, размывая дорожки, скапливались на раме и подоконнике, капали на тротуары и зашиворот.

А в доме было тихо. 

Тихо.